Современное осмысление шаманства как явления культуры значительно отличается от преобладавшего как в XIX, так и в первой половине XX века. Те же самые этнографические источники и факты получают иное толкование. Это обусловлено не только изменением общественного мнения в части господствующей веры, но и достижениями разных наук. Благодаря усилиям психологов, в первую очередь К. Г. Юнга, большое распространение получил подход к шаманским видениям и вообще архаичным верованиям с позиций теории коллективного бессознательного и архетипов. Насколько верна именно юнговская модель, остается предметом обсуждения и дискуссий, однако это полемика, которая не отрицает самого факта существования бессознательного и архетипических образов.

«Умение входить в особое состояние сознания расценивается как избранничество духами. Неконтролируемое погружение в экстаз или транс воспринимается как болезнь. Умение сублимировать энергию экстаза в творческую деятельность интерпретируется как выздоровление и обретение шаманского дара, что удостоверяется в специальных посвятительных обрядах» (Борко Т. И. Шаманизм: от архаических верований к религиозному культу. Екатеринбург: Банк культурной информации, С. 25).

Именно благодаря Юнгу к шаманизму было привлечено внимание не только этнографов и антропологов, а и психологов и психотерапевтов. Этот процесс совпал по времени с психоделической революцией 1960-х годов, а потому подобный интерес вполне логичен. Куда более неожиданно то обстоятельство, что практическое использование шаманских техник и приемов в психологии и психотерапии оказалось способно приносить желаемые результаты. Это логически вытекает из того, что шаманизм существует не одно тысячелетие и волей-неволей накопил немалый багаж полезных знаний, поскольку знания бесполезные, как правило, забываются.

Поправки пришлось внести и в представления о верованиях коренного населения Сибири. Если В. М. Михайловский соглашался с востоковедом А. Позднеевым, говорившим: «…шаманство, как религия, по самому своему составу никогда не могло иметь никакого образовательного значения для народа», а сам предлагал считать, что «шаманство – не определенная религиозная система, а особое явление, возникшее на известной ступени религиозного развития и только впоследствии путем переживания сохранившееся при известных условиях и на других высших стадиях, во-вторых, при таком отношении к изучаемому вопросу действия и воззрения шаманов сделаются достоянием общей этнографии и займут свое определенное место в истории человеческой культуры», то через сто с лишним лет спустя известный историк и археолог доктор исторических наук М. Ф. Косарев напишет: «Следует, видимо, признать, что понятие „первобытное язычество“ в общем равнозначно понятию „первобытное мировоззрение“ и вряд ли совместимо с понятием „религия“. Любая попытка отнести первобытные языческие миропредставления к какой-либо особой форме религии неоправданно сузила бы, на мой взгляд, наше понимание первобытного язычества, являвшегося одновременно и знанием, и верой, и системой выживания» (Косарев М. Ф. Основы языческого миропонимания. М., С. 5).

Он же продолжает: «…главные функции сибирского шамана состоят в следующем: 1) он – куратор бесперебойности жизненного круговорота; 2) он – страж миропорядка на своей родовой земле; 3) он – хранитель равновесного состояния „верхних“ и „нижних“ проявлений на вверенном ему участке Среднего мира.

Шаман, в отличие от других культовых лиц, прежде всего от колдуна и от жреца, завязан на все три мира Вселенной – на Средний, Верхний и Нижний. Но ведь, может возразить кто-то, есть „белые“ и „черные“ шаманы: первые общаются только с верхней половиной Вселенной, вторые – только с нижней (Средний мир, являющийся пограничной вселенской сферой, в той или иной мере доступен и „белым“, и „черным“ шаманам). Однако дело вот в чем: разделение шаманов на „белых“ и „черных“ – не что иное, как показатель умирания шаманства и шаманизма, их грядущий упадок. „Белый шаман“ – это уже не шаман, а жрец, а „черный шаман“ – это обычный колдун» (Там же. С. 211).

Полезно вспоминать о разнице между устаревшим и современным подходами по мере знакомства с текстом труда В. М. Михайловского. Вообще шаманизм – более сложное явление, подчиненное несколько иной логике, чем та, которую представлял себе ученый XIX века (что можно отнести к большинству исторических трудов того времени, какого бы вопроса они ни касались). Но чтобы понимать, в чем сложность подобная заключается, потребуется написать целую книгу.

Тем не менее исследование Михайловского и сегодня ценно и интересно – ценно как памятник научно-исторической мысли, в котором содержится большое количество этнографических свидетельств и материалов, ныне порою недоступных по объективным причинам, поскольку носители конкретных традиций практически исчезли.

Настоящее издание выходит в современной орфографии, с минимальными правками, коснувшимися в основном написания этнонимов и имен собственных. Так, «манзеи» заменено на современное «манси», «Ерлик» – на «Эрлик» и т. п. В качестве приложения к труду Михайловского в настоящее издание включены фрагменты из книги А. В. Анохина «Материалы по шаманству у алтайцев, собранные во время путешествий по Алтаю 1910–1912 гг. по поручению Русского комитета для изучения Средней и Восточной Азии». Книга вышла в 1924 г. и с тех пор не переиздавалась. Представлены тексты с изложением основных мифов алтайцев, в которых есть много общего с мифологией других народов Сибири.

С. Ермаков

Предпринятая автором сравнительно-этнографическая работа представляет, по своей задаче и по плану, первую попытку рассмотрения шаманства в его распространении по различным, самым отдаленным друг от друга, областям земного шара.

Все содержание предлагаемого здесь сочинения распадается на пять очерков, каждый в своем развитии подчиняется общим требованиям экономии труда в целом и сам по себе не может считаться чем-либо законченным и исчерпывающим в отдельности данный вопрос. Автор не имел в виду воспользоваться всей литературой предмета, отличающейся подавляющим богатством, а также не стремился сообщить в своем произведении все где бы то ни было встречающиеся сообщения о шаманских явлениях у каждого народа, практикующего шаманские обряды. Подобная работа была бы уместна при составлении особых монографий о шаманах сибирских, североамериканских, австралийских и т. д.

Чтобы не отвлекаться от чисто этнографического материала, в настоящей монографии совершенно отсутствуют пережитки шаманства, встречаемые у культурных народов. Эта область требует специальных приемов исследования и должна быть рассматриваема особо при изучении шаманства как одного из выдающихся фактов в истории культуры.

Из пяти очерков общего сравнительно-этнографического сочинения о шаманстве первый – «Миросозерцание шаманистов» – рассматривает те стороны религиозных воззрений некультурных народов, которые имеют более близкое отношение к действиям особого класса лиц, занимающих место посредников между сверхъестественными силами и подчиненными их влиянию людьми. Здесь дается краткая характеристика этнографических явлений, образующих почву, на которой произрастает шаманство.

Очерки II, III и IV [напомним, автором так и не завершенные. – Ред.] отличаются описательным характером; в них подобраны, по различным местностям, народностям и категориям, этнографические факты, относящиеся к шаманским действиям. Второй – шаманство у инородцев Сибири и Европейской России – самый обширный по количеству страниц и разнообразию данных, по свойству материалов представил для автора больше всего затруднений; но имея в виду наше шаманство только как средство для достижения, путем сравнительного метода, известных общих выводов, автор не считал возможным вдаваться здесь в более детальное его изучение. Третий – шаманство у народов, населяющих Америку, – подводит итоги трудов американских и западноевропейских этнологов относительно эскимосов, североамериканских индейцев и племен, обитающих в Центральной и Южной Америке, по различным вопросам, относящимся к шаманству.