– Ты чего? – спросил Павел. – Замерзла?

– Нет… неприятно.

– Тебе лучше было остаться.

Даша замотала головой.

Лодки тем временем поочередно уткнулись в берег. Первым сошел Васильич. Подтянув моторку, он с озабоченным видом склонился над песком.

– Ты чего, дядь Захар? – спросил, свесившись с борта, Трофим; его пассажиры неуклюже спрыгивали на берег.

– Смотрю вот… след свежий, лодки.

– Нашей, видать, с прошлого раза…

– После дождей-то… на песке? Навряд ли.

– Однако наследили они порядком, – заметил, оглядывая берег, сошедший следом Прохор.

– Почему «они»? – удивился Павел.

Старик отвернулся:

– Двое было.

– Чужие, видать. Наши сюда ходить бы не стали, – заметил Трофим.

– Это верно, – отозвался старик. – Не наши это… Но следы знакомые…

Трофим ухмыльнулся:

– Как это – «не наши, но знакомые»?

– Ладно вам… – Участковый огляделся. – Покажи-ка лучше, где вы стояли. Здесь, что ли?

– Там стояли, подальше, – махнул парень.

– Ближе к лесу, – подтвердил Павел.

Они прошли вперед. То ли от пасмурной погоды, то ли от недавно найденных здесь зловещих останков – поляна на этот раз выглядела неприветливой, хмурой, неуютно сжатой с трех сторон лесом.

– Вот здесь палатка стояла, – показал Трофим на примятую траву. – А здесь – костер…

Участковый присел, поводил ладонью над углями.

– Угли-то свежие… Даже теплые… Кто-то был здесь недавно…

– Двое… – вновь уточнил Прохор, разглядывая траву. Он ковырнул сапогом. – Ну-ка, Трошка, что за окурок, глянь-ка… Не нашинский какой-то…

Трофим поднял.

– Точно, заграничные…

– Уж не они ли?..

– Ты про кого? – быстро спросила Настя.

Дед угрюмо посмотрел на внучку, но промолчал. Захар выпрямился:

– Ну а череп где нашли?

– Напротив, где лодки. – Павел показал рукой.

– Пошли, покажешь… И лопату возьми.

– Ага, – кивнул Трофим.

Павел провел участкового к берегу:

– Вот здесь и нашли… Так ведь? – спросил он Дашу. Та согласилась:

– Здесь.

Милиционер нагнулся. Затем выпрямился, достал из кармана куртки фотоаппарат и сделал несколько снимков.

– Пройдись-ка лопатой, – кивнул он подошедшему Трофиму.

Лопатой прошлись и на этом месте, и в пяти метрах вокруг, и походили по всему берегу вдоль поляны. Для пущей верности даже поковыряли дно рядом.

– Кажется, ничего, дядя Захар… – Трофим с досадой сплюнул.

– Особо я ничего и не ждал, – выходя из реки, сказал участковый. Он мельком взглянул на парня. – Кажись, воды набрал в сапоги…

– Во как! – опешил Трофим. – А на кой черт ты нас сюда притащил, если ничего не ждал?

Захар крякнул, взбираясь на крутой берег:

– Для успокоения совести. Вдруг сюда накатило еще чего-нибудь…

– Как это? – Павел вопросительно уставился на милиционера.

– А так, – проворчал Прохор. – Череп-то ваш скорее с верха принесло, течением. Вот Захар и проверил – не принесло ли еще чего. Самое место ведь не определишь…

– Место где стреляли?

– Оно самое… Если стреляли, конечно… – Старик оглядел сапоги участкового. – Надо бы тебе просушиться…

– Не мешало бы, – согласился Захар, выжимая на себе галифе. – Костер развести, что ли?

Переодевшись и развесив над костром промокшую одежду, мужчины расселись и принялись пристраивать для просушки обувь. Женщины и дед Прохор молча наблюдали. Когда с сапогами было покончено и все успокоились, Захар подтянул под босые ноги полено и, вытащив из кармана пачку папирос, задумчиво произнес:

– Все же скорее это на мысу случилось, я думаю… Но, если череп связан с той кобурой… – Он помолчал. – Нет все-таки… Тогда бы он лежал у мыса: там река петлю делает – прибило бы к мысу с другой стороны…

– Быть может, и там поискать? – осторожно спросил Павел.

Захар закурил.

– Нет уж времени. Возвертаться надо. Завтра с утра вертолет прибудет.

– И что же теперь? – спросил Павел.

Прохор не спеша уселся на стоявший рядом пень.

– А что теперь… Вы – назад, в деревню, а мы с Настюхой – на зимовник… Вестимо что…

Наступила грустная тишина. Словно что-то оборвалось, недоделалось… Неожиданно глаза Трофима сверкнули:

– Дед, а ведь ты говорил, осенью дело было, как сейчас…

– Ну и что с того?

– К чему это ты? – выпуская изо рта дым, спросил Захар. – Говорил же – к делу это никаким боком…

– А я, Васильич, вот что подумал: что если мы по Гнилухе подымемся к Собачьей горе?

– Зачем это? – недовольно буркнул Прохор.

– Как зачем? – воскликнула Настя. – Может, осенью искать надо! Может, только осенью тот «пояс» и кажется!

– Погоди, коза! – одернул ее охотник. – Ты куда это клонишь, паря? Золото захотелось, что ли? Тебе на что гора-то?

– А хотя бы и захотелось! – запальчиво воскликнул Трофим. – Вдруг мы тот «пояс» и отыщем? Паш, ты как?

Ответить Павел не успел.

– Дурак ты, Трошка! – рявкнул Прохор. – Думаешь, самый умный, что ли? Собачью и без тебя уже обшарили во все сезоны! Ни один уж пострадал через тот «поясок»! Таких вот, как ты – охочих до золота дармового, – полно было! Чушь это все! Слава богу, позабыл народ, так нет же – Трошка объявился!

Прохор сокрушенно сплюнул. Трофим, открыв рот, застыл. Глядя на его растерянное лицо, Павел вдруг понял, что вот так все может и кончиться… Он сказал первое, что пришло в голову:

– Может, о Дункеле узнаем что… Череп все-таки…

Даша с удивлением посмотрела на мужа.

Прохор, не оборачиваясь, вздохнул:

– И ты туда же… Ученый вроде…

Словно провинившиеся, ребята примолкли. В наступившей тишине отчетливо протрещал костер, сердито шумнул лес, будто чем-то недовольный, и как-то недобро, беспокойно прокричала в дебрях неведомая птица…

Захар пощупал сапог:

– Кажется, просыхает… – Он помолчал. – В общем, так: завтра вертолет, а посему, как просохнем – собираемся и трогаем. Вот и вся музыка…

Трошка тяжело выдохнул.

– Дед, что это? – неожиданно вскликнула Настя, протягивая руку в сторону реки.

Все обернулись: над Гнилухой клубились неизвестно откуда взявшиеся пары тумана – сначала мелкими барашками, затем разрастающимися на глазах мутными языками, медленно взымающимися вверх, и вскоре уже все русло заволокло белой густой пеленой.

– Что за дела? – прошептал изумленно дед Прохор. – Никак туман? В такое-то время…

Белая масса, так же неожиданно, как появилась, стала бледнеть; сквозь пелену проступили силуэты деревьев противоположного берега, блеснула вода… И вдруг посреди реки взмыли вверх новые языки пара, ощетинились, словно гигантские зубья, заклубились на острых концах и незаметно оформились в отчетливые фигуры людей – в длинных одеждах, в странных головных уборах, медленно, один за другим двигающихся вверх по воде… Они достигли изгиба реки, поползли по склону возвышающего мыса и так же, один за другим, рассеялись на его вершине.

В то же мгновение туман над рекой окончательно растаял, как будто его и не было; вновь печально протрещал костер, стрельнуло искрами прогоревшее полено, и стало тихо.

Никто не шевелился. Оцепенев, все смотрели на мыс, где только что исчезло таинственное видение.

– Матерь Божья! – прошептал наконец Прохор. – Никак – знак?

– Что это было, дед? Неужто… – Голос Насти сорвался на полуслове.

– Бр-р… Ей-богу – призраки будто! – прошептал Трофим. – Жуть какая-то! Сколько их было?

– Семеро, кажется… – неуверенно пробормотала Даша.

– Господи! Ты и говорил про семерых… – Настя испугано взглянула на деда.

– Семерых кого? – по-прежнему шепотом спросил Трофим. – Беляков, что ли? Значит, точно – знак… Показывают, куда идти надо – вверх по Гнилухе!

Он подскочил:

– Говорю же – на Собачью гору идти надо!

– Затарахтел, тарахтелка! – вдруг рассердился Прохор.