Али налил в стакан чаю из медного чайника, стоявшего на огне, и протянул ей.
– Мне проще, когда руки чем-то заняты. Если я что-то чиню, собираю, прибираюсь – физический труд отвлекает от других мыслей… Хотя, наверное, это и трусость с моей стороны.
– То, что ты не хочешь погрязнуть в пучине отчаяния, не говорит о трусости, Али. Это говорит о воле к выживанию.
– Пожалуй.
Но Нари видела, что ее слова не смогли пробиться сквозь затравленный взгляд его серых глаз. На него было больно смотреть.
– Поедем завтра на Хан аль-Халили, – предложила она. – Это самый большой базар в городе, и если ты не сможешь отвлечься, копаясь в человеческих товарах, то я уже не знаю, чем тебе помочь. – Нари сделала глоток чая и закашлялась. – Ого… кошмар какой. Не знала, что чай можно так испортить. Ты ведь в курсе, что листья нужно вынимать, верно? А не настаивать, пока они впитают вкус металла?
Насмешка сработала даже лучше доброты – в лице Али мелькнуло веселье.
– Может, ты просто любишь слабый чай?
– Да как ты смеешь!
Но прежде чем Нари успела добавить что-то еще, за дверью аптеки послышались шаги, а затем и голоса.
– Говорю вам, она вернулась, – твердила женщина. – Аптекарь уверяет, что она служанка, крестьянка с юга, но Умм Сара говорит, у нее те же черные глаза, как у девушки, что здесь раньше работала.
Нари тут же потянулась к ножу Якуба. Али бросил на нее недоуменный взгляд:
– Что ты делаешь?
– Это самооборона.
Она выпрямилась, сжимая в руке нож. Удивительно, как быстро все возвращалось. Постоянное беспокойство, что обманутый клиент вернется и приведет с собой солдат, обвиняя ее в воровстве. Страх, что одно неверное движение приведет к тому, что толпа назовет ее ведьмой.
В дверь постучали, твердо и настойчиво.
– Откройте! – крикнула женщина. – Нам нужна помощь!
– Не надо, – предупреждающе шикнула Нари, когда Али метнулся к двери.
– Но они сказали, что им нужна помощь.
– Мало ли что люди скажут!
Али потянулся к ней и осторожно опустил ее руку.
– Никто не причинит тебе вреда, – заверил он. – Я не очень хорошо знаю людей, но я более чем уверен, что, если я взорву все жидкости здесь разом, надолго они не задержатся.
Нари нахмурилась:
– Я не уберу нож.
Но когда Али пошел открывать дверь, она не стала ему мешать.
Вошла пожилая женщина в поношенном черном платье.
– Где она? Где девушка, которая работает у аптекаря?
У гостьи был заметный южный акцент, и, судя по ее непокрытому, обветренному лицу, она прожила нелегкую жизнь.
– Это я, – прохрипела Нари, все еще не выпуская нож из руки. – Что вам нужно?
Нари сама не знала, чего ожидала: обвинения, разоблачения.
Но точно не того, что женщина протянет к ней руки, сложенные в умоляющем жесте.
– Умоляю, мне нужна твоя помощь. Мой сын – он упал с крыши на прошлой неделе… – Женщина махнула рукой, и вошли двое мужчин, тащивших на переноске мальчика, потерявшего сознание. – Мы вызвали платного лекаря, который сказал, что сыну просто нужен покой, но сегодня вечером у мальчика началась рвота, и теперь он не приходит в себя… – В ее голосе сквозило отчаяние, но она не сдавалась. – О тебе ходят разные слухи. Люди говорят, что ты девушка с Нила. Которая раньше исцеляла больных…
Слова матери попали не в бровь, а в глаз: раньше исцеляла больных.
– Я не врач, – призналась Нари, презирая себя за это. – А где лекарь, которого вы вызывали в прошлый раз?
– Он больше не придет. Сказал, что он нам не по карману.
Нари отложила нож.
– Я ничем не могу вам помочь.
– Ты могла бы взглянуть на него, – упорствовала женщина. – Пожалуйста… просто осмотри его.
Мольба в глазах матери сломила сопротивление Нари.
– Я… Что ж, ладно… Али, убери со стола. Вы, – Нари кивнула мужчинам с носилками, – несите его сюда.
Они уложили мальчика вместе с простыней, на которой его принесли. Ему было не больше десяти – жилистый юноша с коротко подстриженными черными кудрями и широким невинным лицом. Он был без сознания, но его руки были странно вытянуты по бокам, а ладони вытянуты вперед.
Нари прощупала его пульс. Он был нитевидный и слишком редкий.
– Он не приходит в себя?
– Нет, саида[1], – ответил старший мужчина. – Всю неделю ходил сонный, жаловался на головные боли и почти не разговаривал.
– Он упал с крыши? – уточнила Нари, осторожно снимая повязку с ушибленного черепа. – Это стало причиной травмы?
– Да, – поспешно ответила мать.
Нари продолжила осмотр. Она приподняла мальчику веко.
Страх сковал ее. Зрачок был сильно расширен, карие радужки почти целиком окрашены в черный.
И Нари перенеслась в Дэвабад, где она ходила по пятам за Субхой, пока та перекладывала инструменты, которые принесла в больницу. «Как ты догадалась?» – допытывалась она, выуживая подробности о пациентке, которую заметила в ее саду.
Субха усмехнулась. «Удар по голове несколько дней назад и расширенные зрачки? В черепе скапливается кровь, сомнений быть не может. И это смертельно опасно, если кровь вовремя не выпустить – время решает все».
– Ему нужен хирург. Срочно, – объявила Нари, стараясь держать голос под контролем.
Один из мужчин покачал головой:
– Мы мигранты-шаиди. Никакой хирург не станет нам помогать, если только мы не заплатим вперед, но у нас нет денег.
Мать снова обратила на нее взгляд, полный надежды, которая разрывала Нари на части.
– Не могла бы ты… возложить на него руки и пожелать ему всего хорошего? Соседи говорят, раньше у тебя получалось.
Вот опять. Раньше получалось. Но в глубине души Нари боялась, что уже никогда не получится.
Она посмотрела на мальчика.
– Мне понадобятся кипяток и чистые тряпки. И пусть кто-нибудь из вас сходит домой к аптекарю. Скажите ему принести все инструменты, которые остались у него от деда.
Мать мальчика нахмурилась:
– Тебе все это нужно, чтобы возложить на него руки?
– Нет, мне все это нужно, потому что я собираюсь вскрыть ему череп.
Собрав волосы на затылке, Нари изучила принесенные Якубом инструменты и возблагодарила Создателя, узнав среди старых инструментов его прадеда маленький циркулярный трепан.
– Вот оно, – объявила она, извлекая сверло. – Как нам повезло, что среди твоих предков был хирург.
Якуб яростно замотал головой:
– Ты сошла с ума. Этой штуке уже сто лет. Ты убьешь мальчонку, и нас всех посадят за убийство.
– Нет, я спасу ему жизнь. – Она подозвала Али и вручила ему сверло. – Аль-Кахтани, ты мой должник. Прокипяти это, а скальпель, который кипятится сейчас, принеси мне.
– Нари, ты…
Но она уже разворачивала Али, подталкивая его к котлу.
– Меньше болтай, больше помогай.
Якуб встал перед ней.
– Нари, за все время, что я тебя знаю, ты никогда не делала ничего подобного. Ты говоришь о хирургии: люди годами учатся, чтобы овладеть этим искусством.
Нари задумалась. На самом деле она разделяла его позицию: с Субхой они упражнялись на кокосах и дынях, но тем дело и кончилось, а вопреки хаосу, царившему в остальных сферах ее жизни, к врачеванию она всегда относилась с благоразумием, и годы работы в лазарете сделали ее только более осмотрительной. Когда тебе вверяют жизнь пациента, это большая ответственность и честь, к которой нельзя относиться легкомысленно.
Но Нари также знала, с каким презрением относятся к людям, подобным этой семье. Крестьянам и мигрантам, девочкам без имени и матерям без денег, которыми можно завоевать благосклонность нерадивого лекаря.
– У них нет времени слоняться по Каиру и молить хирургов сжалиться над ними, Якуб. Мальчик может умереть к рассвету. Я знаю достаточно, чтобы попытаться помочь.
– А если ты потерпишь неудачу? – Он подошел ближе, понижая голос. – Нари, ты же знаешь, как здесь обстоят дела. Что-то случится с мальчиком у меня в аптеке, и его соседи придут за моей семьей. Они прогонят нас из этого района.