Мои пальцы чешутся от желания взяться за шитье, чтобы успокоиться, но вместо этого я делаю глубокий вдох, надеясь прогнать ядовитые мысли прочь. Наконец Астра открывается передо мной, раскинувшись по другую сторону перевала.

Из всех жителей местности мы с мамой живем дальше всех от ее центра. Констебль счел это необходимым после того, что случилось с Кираном. Тот день, когда мама взяла меня за руку и мы ушли в горную долину, где с тех пор и живем, все еще в моей памяти. Воспоминание, как стучал молоток констебля, когда он прибивал над нашей дверью почерневший знак – посмертную маску, рот и пустые глазницы, обозначающие болезнь, постоянное напоминание о том, что мы потеряли. Добрые люди Астры могут не беспокоиться, что наше несчастье заразит их, если останутся в стороне. Впрочем, это не имеет значения. Ма не покидала дом с тех пор, как умер Киран, разве что только когда работала на нашей земле.

С последнего подъема перед перевалом я едва различаю скопление крыш, сгрудившихся на продуваемой всеми ветрами равнине. Здесь встречаются табуны диких лошадей, которые нападают на все, что по глупости приближается к ним. До болезни эта бесплодная сельская местность считалась одной из плодороднейших в округе. Теперь голая пыльная земля тянется на многие мили, кое-где отмеченная давно погибшими деревьями. На западе высохшая река прорезает землю неровной линией, словно зияющая рана. Мост через реку был разобран на дрова во время особенно жестокой зимы, осталась лишь скелетообразная дорожка из растрескавшегося камня и извести.

Астра – это группа маленьких домиков, сбившихся вместе, и их число уменьшается каждый раз, когда сюда приходит очередная банда разбойников. Деревня приютилась одна на пыльной равнине, затененная неумолимыми вершинами гор. В последние десятилетия были возведены стена и сторожевая башня, возвышающиеся над домами. Это оказалось разумным вложением денег: деревня, перестав быть легкой мишенью, стала намного безопаснее.

Простые деревянные и каменные дома побелили, когда пандемия закончилась, чтобы придать видимость чистоты. Краска посерела и теперь, отслаиваясь, обнажает грязный материал под ней в подобии старого лоскутного одеяла. Маленькие вспышки цвета отчаянно пытаются пробиться сквозь эту серость: линия ставен, когда-то выкрашенных в ярко-красный цвет, ставший ржавым и потертым, стена, покрытая увядшим плющом, оконные коробки, заполненные мертвыми сорняками. Можно заметить, что когда-то Астра была милым городком, но нищета и болезнь пронеслись по его узким улочкам.

Сто лет назад, когда Смерть Индиго впервые опустошила горы, раздутые синие тела усеивали улицы. Но Высший совет спас Монтану от наихудшей судьбы, и на несколько десятилетий Смерть Индиго полностью исчезла. Однако люди пренебрегали их правилами. Они тайком проносили чернила в свои города, приглашали болезнь войти в их дома. И волна пандемии снова обрушилась на них.

И это произойдет вновь, если мы не будем осторожны.

Барды оберегают нас и благословляют. Несмотря на суровые наказания, мы обязаны им жизнью. Их слова могут вырвать дыхание из легких человека, если он произнесет что-то, что может вызвать Смерть Индиго. Но они также могут вдохнуть жизнь в того, кто находится на грани смерти, если человека считают достаточно добродетельным.

Кирану повезло меньше. Как и многим другим. Есть вещи, которые даже Высший совет не может сделать. Но я никогда не осмелилась бы сказать об этом вслух.

Окраины деревни почти безлюдны. Когда я иду между рядами обшарпанных дощатых домов, все, что я слышу, – это рев кошки где-то поблизости. Должно быть, все уже собрались на рыночной площади.

Музыка доносится из центра, и оживленная мелодия отдается призрачным эхом по пустым улицам. Я следую за звуками, кутаясь в шаль, чтобы скрыть свое лицо. У меня сжимаются зубы при мысли, что люди в толпе узнают меня – сверкающие глаза, шепот проклятий, – но все же ускоряю шаг и спешу к рыночной площади.

Завернув за угол заброшенной кузницы, я вижу первые знаки подготовки к прибытию бардов – их инспекции, хотя никто не осмеливается назвать это так. Дедушка Куинн играет на своей ржавой флейте, его жена дирижирует. Городские дети подпевают музыке. Перекрывая мелодию, кто-то выкрикивает указания, а группа молодых людей вывешивает из окон узкие транспаранты. Цвета потускнели от старости, а ткань истрепалась, и кажется, что их сдует при первом же сильном ветре.

Под своими флагами наиболее зажиточные семьи Астры открыли различные лавки и киоски, чтобы продемонстрировать лучшие из своих товаров. Среди них отец Фионы, высокий и светловолосый, как и его дочь, торопливо возводит потрепанный навес над скромной грудой овощей, которые он разложил вокруг перевернутой корзины, пытаясь создать видимость изобилия. Мое сердце сжимается от жалости – и страха. Даже отец Фионы, один из самых зажиточных людей деревни, изо всех сил старается, чтобы добыть пищу. Скоро все погрузят на телегу и отправят в Высший совет.

Если только барды не окажутся недовольны.

По другой стороне улицы девушки моего возраста спешат к площади в своих лучших одеждах, каждая несет блюдо с фруктами и кувшин с драгоценной водой. У меня сжимается горло. Я узнаю некоторых из них, хотя и надеюсь, что они не узнают меня. Сопровождающие девушек старейшины суетятся, поправляя их прически и платья, ворча: «Стой прямо» или «Обязательно улыбнись». Самых красивых ставят вперед, перед толпой, где они с большей вероятностью привлекут внимание бардов. Один из старейшин громко комментирует отсутствие Фионы, и у меня по спине пробегает холодная дрожь.

Возбуждение деревни едва ли может оттенить общее отчаяние. Это всего лишь легкая завеса, чтобы скрыть последствия засухи и нехватку пожертвований для Высшего совета. Интересно, достаточно ли этого, чтобы обмануть бардов?

Опустив голову, я пробиваюсь сквозь толпу, используя локти, каждым шагом приближаясь к центру площади. Я плотнее закутываюсь в шаль, но люди вокруг слишком поглощены происходящим, чтобы заметить меня.

Атмосфера гнетущая, лица людей напряжены под вымученными улыбками. Наша деревня давала очень мало даже до засухи, но констебль Данн говорит, что в этом году дела идут лучше. По словам Фионы, он заверяет, что в этом году мы получим благословение. Наши беды закончатся. Голод закончится.

Я осмеливаюсь иногда бросать взгляд по сторонам: многие люди одеты в лохмотья, а лица у них такие же изможденные и высохшие, как и у меня. Узел в моем животе затягивается туже. По краю площади люди толпятся так плотно, что я не могу разглядеть, что происходит в центре.

Я хмурюсь и пытаюсь протолкнуться дальше. В толпе трудно маневрировать, и я попадаю в ловушку далеко от того места, где хотела бы быть. Я приподнимаюсь на цыпочки, из-за плеча человека, стоящего передо мной, едва различая происходящее на площади.

Констебль Данн стоит у подножия лестницы ратуши, его худощавая фигура напряжена от волнения. Черепица и дубовые панели – когда-то прекрасные – сняты со здания. Данн смотрит на площадь. Он был лидером Астры, сколько я себя помню. Он высок и силен для своих лет, но в его глазах читается усталость, когда он следит за бардами. Проходит несколько минут, прежде чем он торопливо расправляет плечи, разглаживает поношенное пальто и поднимает руку.

Музыка становится громче, и люди совершенно замолкают. На другой стороне площади толпа расступается.

Барды уже прибыли.

Мое сердце подпрыгивает, и мне требуется время, чтобы найти слово для чувства, которое переполняет мою грудь. Надежда.

На площадь выступают три внушительные фигуры, и в толпе воцаряется тишина. Их длинные черные пальто вышиты золотом, в соответствии с цветами Высшего совета, и идеально скроены, подчеркивая резкие линии и идеальную осанку. На правом плече – герб Высшего совета, щит и три меча. Великолепие их одежды резко контрастирует с лохмотьями, в которые одет окружающий их сброд. Насколько я могу разглядеть, под темными капюшонами, их лица неподвижны и бесстрастны.