Мы сидели на кухне, вдоволь наревевшись, теперь почему-то пересматривая семейные альбомы, на которых ни Люды, ни Захара, к слову, не было.

— Я разговаривала с нотариусом, процесс может затянуться на некоторый срок, потому что бабушка не оставила завещания… Как только я вступлю в права наследника, нужно будет, чтобы ты подписала, как опекун Захара… Хотя не знаю, может это можно будет оформить как дарственную. Подумаю, как побыстрее это можно сделать, — я отхлебнула чая, перелистывая уже, кажется затертый до дыр альбом.

— Сделать что, Вер?

— Квартиру на вас с Захаром переписать. Мне она ни к чему, я все равно не смогу здесь жить, а вам двоим, хватит разгуляться. Кто знает, как жизнь сложится…

— Не надо, Вер, мы с Захарушкой к маме уедем, там будем жить, — Люда снова шмыгнула носом, отворачиваясь от меня.

— Перестань, у меня рука не поднимется квартиру продать, а так вы будете жить, потом Захара в школу пристроим, кружки там всякие, да, Захарушка?

Мальчишка, на моих коленках забавно хихикнул, облизывая вафельную трубочку с вареной сгущенкой.

Я сама не смогу их отпустить.

— Вер… Ты знаешь…

— Я знаю, Люд, спасибо тебе за все. Нам теперь вместе держаться надо, все-таки мы семья.

Я оставила их на кухне, потому что Захару пора было обедать, а сама подошла к двери в бабушкину комнату, едва задерживая дыхание на входе.

Ничего не поменялось. Конечно, прошло еще так мало времени, хотя у меня есть ощущение, что здесь никогда ничего не поменяется. Люда отдаст дань памяти бабушке, оставив ее «обитель» нетронутой, все так, как оставила хозяйка.

Только появился бабушкин портрет на комоде, напротив ее кровати, с зажженной церковной свечкой.

Чувство, давящей меня боли, откуда-то изнутри было не передать словами. Я задыхалась. Я горела в своих воспоминаниях, воспоминаниях своей жизни. Было странно ощущать себя здесь, посреди комнаты с простеньким интерьером, с самостоятельно сшитыми бабушкой шторами, такой же накидкой на кровать, эти блеклые обои в цветочек, которые мы так и не успели переклеить. А я стою здесь, как лишний предмет, со свежей укладкой, дорогущим браслетом на руке, со шлейфом французских духов, и пытаюсь понять, как я здесь оказалась.

Нет, дорогая Вера, все, что тебя здесь окружает — это все ты.

Заканчивался сентябрь. Жизнь вроде бы вернулась в прежнее русло. И все немного успокоились. Или просто делали вид, что успокоились. Потому что ощущение, что «развязка» еще впереди никого не покидало.

Вера сидела в кабинете Артема, подготавливая документы для нотариуса на переоформление теперь уже ее квартиры на Захара и Люду, слушая в пол уха, как Исаев, возмущенно сопя, кивал собеседнику на другом конце провода телефона.

В администрацию снова подали прошение о «невозможности строительства детского дома», причем теперь это сделал Гордеев, лично. Снова предлагая свои услуги, а точнее — землю, которая находится у него в собственности. И процесс снова, как не странно, встал. Несмотря на то, что котлован был вырыт, и фундамент заложен. Со дня на день должно было начаться непосредственное возведение стен, но, увы — Гордеев снова решил вмешаться.

— Заебали, заебали они меня — Исаев швырнул трубку на рычаг, откидываясь в кресле, — Мы выиграли тендер на поставку сырья и материалов, подписали все бумаги, а теперь эти пидоры снова взялись нас морозить.

— К чему такая спешка?

— К тому, что не только мы ждем свои деньги от этого приюта назад. Бабло надо отбивать и чем быстрее, тем лучше. Никто не будет разбираться, кто там что не разрешает, или кто кому мешает…

— В жизни не поверю, что ты боишься, — Вера отложила бумаги, вздохнула, тряхнув волосами, и посмотрела на Исаева.

— Кого я должен бояться? Гордеева?

— Ну почему сразу его, тех спонсоров и меценатов, которые вложили, как ты говоришь бабло в ваш приют.

— Вер, не гони дуру, — Артем поднялся из-за стола, раскрывая буфет и доставая бутылку коньяка, — Подумай своей хорошенькой головой, ситуация такая: ты ввязываешься в тему, держи вот здесь… — он постучал указательным пальцем по виску и снова вернулся за свое рабочее место, — Свои наклонности, не будем уточнять какие. Вкладываешь бабло по доброте душевной, при этом тебе обещают неограниченный трафик, плюс процент от твоих вложений. А стройку — хуяк- и замораживают. И денег нет и доступ к трафику осложнен всякими там… Ну обстоятельствами, скажем так. Люди естественно начинают переживать. Поставь себя на их место. Я бы тоже начал возникать и задавать вопросы, типа, какого хуя так долго. Поэтому это логично, что делать нужно все быстро.

— Я знаю твою выгоду с этого всего, — Вера прочистила горло и пристально посмотрела на мужчину, — Но почему они все должны спрашивать с тебя, ведь все в курсе, что Гордеев намеренно тормозит стройку, почему не зададут вопрос ему?

— Потому что бизнес сейчас строится на доверии. Если ты ввязался во что-то, и люди тебе доверились — топи до конца. Никто не будет спрашивать с Гордеева, он сейчас на тех же правах занимается этим самым бизнесом, но подвязались то мы на все это, так что спрашивать будут с нас, а то, что у нас терки с Гордеевым — никого не волнует. Каждый дрочит как он хочет, сечешь?

Вера задумчиво уставилась в противоположную стену, гадая, когда все это наконец закончится и можно будет вернуться к прежней жизни.

— Я очень устала от всего…

— Я верю моя девочка, но сейчас нет времени раскисать… — Артем сделал глоток из бокала и похлопал по бедру, — Иди сюда, — Клинкова вздохнула, и медленно обойдя стол Исаева, мягко опустилась ему на колени, — Они только и ждут, когда мы расслабимся, понимаешь? Этот приют лакомый кусочек для этих ебаных стервятников, стоит только дать слабину — разорвут, растащат по кусочкам. Потерпи, малыш, я тебе обещаю, как только все закончится, мы уедем.

Вера кивнула, обнимая широкие плечи и целуя любимые губы.

Ему она верила.

Дверь кабинета с грохотом долбанулась о стену, когда Клинкова уже сидела верхом на мужских коленях, с наслаждением выгибаясь от натиска тяжелой руки.

— Короче так, — Зимин влетел в кабинет, поправляя съехавшие набекрень очки. За ним следом зашла Самохина, миленько улыбаясь, покачивая рукой в знак приветствия.

— Мы тут как бы заняты, — огрызнулся Исаев, прижимая к себе Веру.

— Значит, отложите свои потрахушки на вечер. Вот, — Мишка швырнул увесистую папку прямо на стол Артему, — Я как жопой чуял, что с этим договором все не так просто. Вер, полистай, это касается в первую очередь тебя.

Клинкова отвлеклась от удивленного созерцания подруги и перевела взгляд на папку, тут же ее раскрывая.

— Миш, я ничего не понимаю в этих графиках, прости — девушка листала таблицы одну за другой, всматриваясь в диаграммы, — Это что-то далекое от меня.

— А я тебе скажу, дорогая моя, что это за графики. Это аналитика фондового рынка за последние несколько лет… А, это тебе не надо, — он пролистал почти половину папки, прежде чем остановился, — Вот. Твой папаша делит свой капитал, а точнее распродает «Альянс-Инвест», потому что не может платить по обязательствам. Он на грани банкротства, но чтобы не ликвидировать банк, он отдал свои акции, чтобы возложить на тебя обязанность расплатиться по его долгам.

— Не понимаю… — Вера слезла с коленей Исаева, уставившись в папку.

— У Гордеева нет денег. Мы в свое время постарались, обеспечить ему качественную налоговую проверку, после которой ему заморозили его счета за бугром, вся его бухгалтерия — полнейшая хуйня, в которой выявили некорректные цифры, что естественно повлияло на сумму его налогов, ну что я тебе объясняю. Если коротко то: Гордеев влез в большие долги, а поскольку владельцем акций теперь являешься ты, то и расплачиваться по его долгам тоже будешь ты. Так понятно? Нет, ты представляешь, какой паскуда? Твой папашка тебя же и облапошил.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Исаев вдруг рассмеялся, чем заставил Веру вздрогнуть.