Столарски пришел не один. Его сопровождала женщина – темноволосая, неотразимо привлекательная, ей было не меньше сорока, судя по морщинкам в уголках рта, но пышущая здоровьем – не в пример скрюченному Столарски. Женщина тоже была вся в черном, но ее наряд производил иное впечатление, нежели бедняцкий облик ее спутника. Обтягивающий свитер и облегающие джинсы придавали ей сходство с кинозвездой, одетой для роли подружки джазового музыканта или поэта-битника. Свитер был заткнут за широкий ремень с большой серебряной пряжкой, и ее откровенное нежелание скрыть широкую, с валиками по бокам, талию придавало ей дополнительный дерзкий шарм. И эта женщина, с одновременно вопросительным и властным взглядом, служила безошибочным свидетельством того, что старый знакомый Бруно далеко не уличный голодранец.
– Пригласи их к нам, – предложил Фальк.
– Это еще зачем?
– Ради забавы.
– Он меня не узнал. И, возможно, даже не вспомнит.
– Сомневаюсь.
– Мы не виделись с детства.
Бруно понял, что это слово не подходит для описания того времени, когда он в последний раз видел Столарски, покинув Беркли навсегда. Словно откликаясь на его мысли, Фальк заметил с нескрываемой иронией:
– Ты никогда не был ребенком. – И добавил: – Этот парень тебя узнал, просто он этого еще не осознал.
Наверное, именно эта черта сразу заставила Бруно почувствовать себя комфортно в компании Эдгара Фалька: он прочитывал мысли любого человека, не только Бруно. Но не акцентировал на этом внимания, считая свою способность залогом более глубоких стремлений. Характер же более глубоких стремлений Фалька, даже после их долгого знакомства, неизменно оставался тайной, покрытой мраком.
Итак, решение было принято за него. Они с Фальком сидели довольно близко к проходу, ведущему от дверей к бару, так что Кит Столарски со своей спутницей прошагали мимо их столика.
– Не может быть, твою мать!
– Привет, Кит! – произнес Бруно насколько мог беззаботно.
– Александер Бруно, – проговорил Столарски. – Почему я не удивлен, встретив тебя в таком месте? – Он повернулся к женщине в черном. – Я как-то рассказывал тебе про этого парня, когда мы обедали в Chez Panisse[22], помнишь? Я говорил, что учился в школе с мальчуганом, который работал там официантом и в которого были влюблены все мамаши наших учеников. А потом он просто исчез. И вот этот парень.
– Я Эдгар Фальк. – Фальк протянул руку.
Столарски изучающе оглядел ее, словно не зная, что с ней делать. Его руки были засунуты в карманы, и он медленно вытащил правую. И хотя рукопожатием с другом его детства обменивался Фальк, Бруно отчетливо вспомнил прикосновение вялой и скользкой, как лапка у крысы, ладони Столарски.
– Кит, – представился тот. – А это Тира.
Женщина протянула руку, и Бруно немного помедлил, прежде чем взяться за теплую и сильную ладонь и пожать.
– Тира Харпаз, – произнесла она.
Интересно, Тира назвала свою фамилию в пику невоспитанному Столарски? Если и так, то это его отнюдь не смутило.
– Что за гребаная дыра, можешь мне сказать? – обратился он к Бруно.
– Ты про «Сигарный клуб»?
– Ну да. И про «Марина Бэй Сэндз», и про Сингапур, про всю эту хрень.
– Я так и подумал. – Бруно выпустил руку Тиры Харпаз и поднялся со стула. – Прошу, садитесь, что будете пить? – Он старался вести себя в соответствии с любой легендой, которая сложилась о нем в средней школе Беркли. Столарски и Фальк имели возможность наблюдать, каждый со своего ракурса, как Бруно шел к единственному достижению в жизни – своей личности. И он не опасался, что оба начнут сравнивать свои наблюдения, потому что всегда был идеально последователен. А вот для женщины Бруно был готов дать эффектное представление, потому что она была новым пустым экраном, на который он мог бы себя спроецировать.
– Не, присядь! Я сам куплю выпить. Хочу тут осмотреться. Вам что взять?
– То же самое – пиво, которое называется «Тайгер». Я пойду к бару с тобой. Мисс Харпаз, прошу вас… – Бруно выдвинул стул.
Фальк махнул рукой над своим стаканом, в котором, Бруно это знал, был налит клюквенный сок с содовой.
– Я тоже буду «Тайгер», – произнесла Тира Харпаз, опускаясь на стул.
– Вы остановились в «Сэндз»? – поинтересовался Бруно, невинно вынуждая Столарски и его спутницу прояснить их отношения. Если они не пара, то это станет ясно из ответа. «Я знаком с вашим спутником с тех самых пор, когда у него волосы росли только на голове», сообщил он глазами Тире Харпаз. Готов поспорить, что сейчас волосы у него растут во многих местах тела.
– В этом клоповнике? Никогда! – фыркнул Столарски. – Я бы там чувствовал себя как крыса в клетке у зоопсихолога.
При слове «крыса» Бруно инстинктивно сжался. Неужели Столарски прочитал его мысли? Но тот как ни в чем не бывало продолжал разглагольствовать:
– Мы в «Раффлз». После муравейников в Таиланде и на Шри-Ланке мы решили, что пора переключиться на маленькие пятизвездники. Этот отель – просто кайф, там все пропитано духом Киплинга.
– Неудивительно, – ввернул Фальк. – Он ведь там жил.
Столарски снова запнулся, мысленно оценивая Фалька. Бруно даже ему посочувствовал. Он вспомнил свое первое впечатление о Фальке, когда познакомился с ним в великосветском клубе «Уайтс» в Лондоне. Бруно оказался там по прихоти английского пэра, из которого он вытряс более тридцати тысяч фунтов и которому просто захотелось посмотреть, как Бруно проделывает то же самое с его друзьями, посчитав это достойной компенсацией своего проигрыша. Великосветские приятели пэра изрядно развеселились, когда Фальк был представлен Бруно как «другой американец». Бруно тогда поразило, что, несмотря на крашеные и явно налаченные волосы и нарумяненные щеки, Фальку на вид можно было дать хорошо за шестьдесят, и смахивал он на стареющую, но изо всех сил молодящуюся «королеву».
Теперь же, спустя десять лет, Фальк, кажется, не постарел ни на день. Бруно давно понял, что эта маска театра кабуки и есть истинное лицо Эдгара, и никогда не пытался под нее заглянуть. И чем дольше Бруно знал Фалька, тем меньшую значимость приобретало его первое впечатление о нем: Фальк внешне не старел и, может быть, даже не был «королевой». Но Бруно знал точно, что в глазах других Фальк представлялся именно таким, чем и пользовался.
– Да, естественно, – произнес Столарски.
И, судя по его виду, решил не озвучивать следующую мысль. Вместо этого он развернулся и в сопровождении Бруно направился к бару, оставив Фалька и Тиру Харпаз у сверкающего столика.
– Черт, ничем не лучше «Будвайзера», – изрек Столарски, отпив изрядный глоток «Тайгера» из стакана Тиры.
Он сделал это у бара, не обращая внимания на пришедшего в замешательство бармена и не спеша отнести пиво своей спутнице или любовнице. Себе же он заказал двойную порцию водки «Грей гуз магнум» и торопливо запил ею разочарование от азиатского пива, оставившего полоску пены на седой щетине его верхней губы.
– Каждый народ нуждается в своем «Будвайзере»! – заметил Бруно.
– Ладно, ладно. А теперь слушай меня, Флэшмен, – сказал Столарски. Он заговорил так, словно они довольно долго, многие годы, откладывали важный разговор. – Надо расставить точки над i.
– Флэшмен?
– А то ты не помнишь, как подсадил меня на эти книжки в школе. Джордж Макдональд Фрейзер[23], забыл? Флэшмен, трус, негодяй и прохвост? Да ведь ты всю свою жизнь старался копировать этого героя. Черт побери, это было ясно уже в одиннадцатом классе.
Бруно сейчас смутно помнил книги Фрейзера. Ему было куда интереснее понять, как этот человеческий огрызок, эта развалюха, этот ходячий драндулет умудрился выработать иммунитет к смущению.
– У меня сохранилась вся подборка первых изданий, приятель. Я вспоминаю о тебе всякий раз, когда открываю одну из его книжонок. Ну, и кого ты чуть не убил за свой смокинг, а, Алекс? Только, умоляю, не говори, что ты милый друг этого престарелого гомика.
