Там Мартину ждали – на столе стояли цветы, были приготовлены ее любимые блюда… Она так редко теперь у них бывает, настоящий праздник, когда она приходит! – говорил мсье Жорж. – Жалко, что Сесиль и Пьер сегодня как раз заняты, Пьер только что подписал важный для него договор с одной заграничной фирмой, и ему пришлось пригласить ее представителей на обед… Мама Донзер беспрестанно целовала Мартину и старалась казаться веселой.

– Мама Донзер, если кому-либо охота поплакать, есть подходящий повод сказала Мартина, с аппетитом уплетая горячие сосиски и картофельный салат. Она вынула из сумочки письмо нотариуса и протянула его мсье Жоржу.

Мсье Жорж отложил вилку и прочел письмо вслух. Мартина продолжала есть. Мадам Донзер хлопотала у нее за спиной, поджаривая пончики с яблоками, и, не снимая очков, вытирала глаза.

– Да будет земля ей пухом, – сказал мсье Жорж, доставая белоснежный платок и вытирая лысину. – Я не был с ней знаком, и, как мне говорили, покойница не мало грешила на своем веку, но перед лицом всевышнего…

– Знаете, мсье Жорж, – перебила его Мартина, – сегодня увезли мою плетеную мебель!

Мсье Жорж нисколько не удивился, но все же спросил:

– Как же так?

– Я не внесла очередных взносов по обязательству…

– Ты должна была сказать нам! – закричала мадам Донзер, бросив свои пончики. – Мы бы тебе дали сколько нужно! Ты ведь уже так много выплатила, это же безумие! Одну вещь за другой… Ты что это, задалась целью обогащать торгашей?… Сперва упустила машину, а теперь мебель!… Я из-за тебя слягу, честное слово, слягу…

– Мне не хотелось подрывать авторитет мсье Жоржа. Он ведь предсказал когда-то, что я останусь у разбитого корыта…

– Мой авторитет мог бы и повременить, мне не к спеху… – мсье Жорж пытался отшутиться.

– Что это еще за корыто? – снова разразилась мадам Донзер. – О чем это вы? Ты нарочно делаешь все так, чтобы тебе было хуже, Мартина! Ведь и Сесиль и мы охотно дали бы тебе все, что нужно… Ты просто дура какая-то! Подставляй свою тарелку, разве не видишь, пончики готовы.

Мартина соврала: плетеная мебель по-прежнему стояла у нее в квартире, и, даже если бы и не была оплачена, все равно осталась бы там, так основательно Мартина отделала ее во время своего припадка… Бамбук ведь очень хрупок и быстро теряет вид… Но Даниель давно заплатил за этот гарнитур, и он стал собственностью Мартины. Она выдумала теперь эту историю по злобе, очень уж ей захотелось огорчить мсье Жоржа и маму Донзер…

– Пончики – на славу… Как раз в меру поджарились! У меня не получаются такие, как у вас, мама Донзер. Кофе будем пить в гостиной?

Она встала. Мадам Донзер, оставив кастрюли и тарелки, с сокрушенным видом разглядывала ее.

– Очень уж ты толстеешь… – сказала она. – Тебе надо сесть на диету. Я испекла пирог; но, может быть, лучше…

– Не смешите меня! Я не собираюсь отказывать себе в удовольствии поесть!

Мадам Донзер умолкла: ей не нравились новые манеры Мартины, не нравился ее смех. Этот смех невольно заставлял вспомнить о «доме отдыха» – бедная Мартина…

Все перешли в гостиную.

– Я, правда, потолстела, – сказала Мартина, – но мужчинам это нравится! На улице они за мной ходят стаями. Никогда еще мужчины так за мной не бегали, как сейчас…

Мсье Жорж и мадам Донзер не прекословили ей. Может, все так и есть, как она рассказывает, только раньше она не позволяла себе вести подобные разговоры, и звучит все это у нее очень уж фальшиво.

– Вы что же, не заметили моей новой прически, – продолжала болтать Мартина, – ну не прелесть ли!

Коротко остриженные волосы свисали неровной бахромой.

– Мне не нравится эта новая мода, – сказал мсье Жорж, – волосы закрывают твой красивый лоб.

– Ну, да вы во всем старомодны… Вроде Даниеля. Он все пытался отыскать аромат старинных роз.

Наступило молчание. Наконец мадам Донзер отважилась.

– Куда ты поедешь отдыхать? Хочешь, поедем вместе с нами и с Сесилью на юг? Пьер уже снял виллу…

– Из-за этого письма нотариуса придется сначала съездить в деревню… Кто знает, может быть, мне так там понравится, что я и в отпуск туда отправлюсь… Разве не там я родилась?! Можно купаться в озере… А лачуга, вы ведь не забыли нашу лачугу! Безукоризненный курорт! Нет, каково наследство… Прямо подохнуть можно со смеху!

Мартина сосала кусочек сахара. Она съела почти весь приготовленный мадам Донзер пирог и все песочное печенье, сделанное из остатков теста.

Она не бывала в деревне, с тех пор как уехала с мамой Донзер в Париж. Двенадцать лет назад… Дорога стала почти такой же широкой, как западная автострада, Мартина совсем не узнавала ее, хотя проезжала здесь много раз: когда-то в Париж, а позднее на «Постоялый двор „Лесная чаща“ и на ферму Донелей. Пейзаж здесь был почти такой же, как в том предместье, где она живет, все подъезды к Парижу похожи один на другой… Строящиеся или только что отстроенные дома, новые, белые, очень высокие и плоские – в глубину не больше одной-двух комнат, – ни внутренних дворов, ни глухих стен, фасады опоясаны весело окрашенными балконами, сплошной линией сверкающих стекол… Они, как кости домино, по воле игроков поставленные на ребро, то беспорядочно, то симметрично правильными рядами. Еще не видно, где пройдут улицы, как образуются площади, скверы… Этот кажущийся беспорядок первозданен – только что возник. Но постройки и строительные площадки постепенно редели, дальше пошли поля.

Автобус пересекал красивую местность – маленький городок и деревенька вырисовывались на фоне лесистых холмов, сквозь деревья проглядывала оранжевая черепица крыш. Автобус то круто поворачивал, то взбирался на гору, то снова спускался; потом опять пошла равнина… Автобус набирал скорость.

Вот и «Постоялый двор „Лесная чаща“, где праздновалась ее свадьба. Мартина достала из сумочки конфету. „Постоялый двор“ выглядел все так же нарядно белые кадки с красными ободьями выстроились перед ним в ряд на самой обочине шоссе. Вокруг ни души. Автобус проехал мимо. Этого домика, что стоит рядом, тогда не было. И всех остальных тоже… Зеленые ставни, оранжевые крыши… Автобус пыхтел и продвигался вперед, как грузное, неуклюжее животное. Пассажиры сидели на своих местах спокойно, они знали дорогу вдоль и поперек: знали, где выходить, названия деревень, мимо которых проезжали, время прибытия, расстояние. Мартина же не знала ровным счетом ничего, вдобавок она уже отвыкла пользоваться автобусом, так как все время ездила с Даниелем или одна в собственной машине или в машине кого-нибудь из друзей… В наши дни у всех есть машины, и только одна она по вине Даниеля представляет собой исключение – женщина без машины. Мартина достала из сумочки еще одну конфету.

Дорога уже давно не походила на автостраду – просто хорошее шоссе скромненько петляло от селения к селению сквозь все более и более густой и высокий лес. Только подъезжая к городку Р., на опушке дремучего леса Мартина почувствовала себя дома. Автобус долго стоял перед вокзалом, а затем почти пустой медленно двинулся к центру городка. Вот и площадь с историческим замком… «Я хотел бы пропасть с тобою вдвоем в лесах…» Отсюда до озера шесть километров.

Ни один камень, ни одно дерево, ни один дом, никакое самое незначительное изменение, исчезновение или появление чего-нибудь нового – ничто не ускользало здесь от Мартины, от ее непогрешимой памяти. Она узнавала и замечала любую мелочь, даже то, где каменная тумба старая и где – новая; какого цвета песок на дороге, ведущей к ее деревне; как сильно разрослась старая липа, самая высокая в здешних местах; как искусно крыша Шампуазелей починена фабричной черепицей и как перестроили маленькую ферму, несомненно купленную парижанами. Автобус углубился в сырой сумрак густого леса. Тут-то все осталось нетронутым, здесь Мартина – действительно у себя. Нет, она не могла бы заблудиться в этом лесу, ведь здесь ей все знакомо, каждое дерево: ясени, дубы, буки и подлесок вперемежку с папоротниками…