Обескураженная, я оглядела свой изумрудный кашемир.

– Лучше переоденься, – поморщился он. – Трупный запах надолго въедается в одежду… А в память – навсегда.

Я сидела как на иголках. Скоро мне предстояло увидеть изувеченный труп, пускай он и был далеко не первым в моей жизни. Внезапно я нашла разгадку привычке Коула теребить в руках бронзовое зеркало: эти компульсивные движения помогали приструнить ошалевший рассудок. Потакая неврозу, я и сама стучала ногтями по жемчужным бусам, пересчитывая – раз, два, три, четыре… Белая, белая, еще белая. Раз, два…

До заката было еще далеко, но с озера уже дул влажный прохладный ветер, неся пожелтевшие листья. На улице кипела жизнь: мопеды неслись на обгон, горожане меланхолично пили кофе у фонтанов, а дорогу перебегали заспанные студенты. В толпе то и дело мелькали яркие значки с символикой клена.

Спустя десять минут Коул припарковался у многоэтажного здания из красного кирпича, будто сошедшего со страниц викторианского романа: остроконечные шпили и угловатая бордовая крыша. Выпрыгнув из машины, я задрала голову к золотой табличке над входом, гласящей: «Женское общежитие университета Вермонта».

– Только не говори, что убили чью-то соседку-оторву, – взмолилась я. – Это же клише всех фильмов ужасов!

Коул вытащил из багажника кобуру и застегнул ее на поясе.

– Да, и мы в главных ролях, – подхватил он, и если дома выражение его лица оттаивало, пропуская хоть какие-то оттенки эмоциональной палитры, то сейчас он вновь сделался непроницаемым, сосредоточившись на работе. – В основном все жертвы – молодые люди в возрасте до двадцати лет. Чаще подростки или, того хуже, дети, – мрачно добавил Коул.

Я сглотнула, припоминая список имен из его блокнота. Мои ладони, спрятанные в карманы штанов, покрылись испариной.

Мы переглянулись у массивных дверей, и я охотно пропустила Гастингса вперед. Внутри светлого просторного коридора возвышалась винтовая лестница, ведущая к спальням, расположенным на пяти этажах. Между спицами хрустальной люстры грациозно порхали бабочки. Я нахмурилась, созерцая полет тропических Морфо Пелеида, которым здесь было не место.

– Кажется, кто-то из студентов прибыл по обмену из Эквадора, – шутливо заметила я и кивнула вверх, невольно вспоминая, как однажды в нашем домашнем инсектарии одна из таких бабочек опустилась маленькой Эмме на нос и просидела там больше часа.

Нехотя отведя взгляд от прекрасного зрелища, я вдохнула чистый воздух, будто запасаясь им перед тем, как вдохнуть нечто отвратительное и едкое, что выучила уже наизусть.

Смрад запекшейся крови и разложения.

– Скажи, если заметишь еще что-нибудь необычное, – тихо сказал Коул, перескакивая ступеньки, из-за чего я едва поспевала за ним, спотыкаясь.

– Само мое присутствие в женском общежитии уже необычно, – хмыкнула я, озираясь по сторонам. – Я бы сказала, даже противоестественно.

– Чего так? Никогда не хотелось связать свою жизнь с наукой? – поддел меня Коул.

– Когда ты владеешь магией, всякая наука обесценивается на ее фоне, – усмехнулась я и, немного подумав, пожала плечами: – К тому же, если бы я и решила поступать куда-нибудь, моя семья точно бы не позволила жить мне в таких условиях.

– Ты крадешь деньги на пропитание, но происходишь из королевского рода? Что-то тут не вяжется.

– В моей жизни многое не вяжется, – вздохнула я, и, когда мое дыхание окончательно сбилось, мы наконец-то поднялись на нужный этаж.

Бархатные торшеры, расставленные по углам, отбрасывали причудливые тени на деревянные панели и двери комнат. Левое крыло, куда завернул Коул, было перекрыто: он остановился перед желтой лентой и, раскрыв полицейский значок дежурному, кивнул на меня. Нас тут же пропустили. Ступая за черту, отделяющую мир убийц от мира беспечных зевак, я оглянулась на правое крыло. Пустое, оно хранило безмолвие, и ни одна любопытная студентка не показывалась там. Все общежитие будто вымерло. Напуганные до полусмерти в первый же день учебного года, студентки наверняка разбежались, заливая стресс чаем с бергамотом в кафетерии кампуса.

– Хочу предупредить, – шепнул Коул мне на ухо, пока мы шли по бесконечному коридору, где громко переговаривались полицейские, делая заметки в планшетах: – Сэм на редкость гнусный тип.

– А?

Я не успела дождаться объяснения, как из опечатанной комнаты нам навстречу вылетел жилистый мужчина побитого, злобного вида, порядком старше Коула.

– Хорошо развлекся, Гастингс, пока мы здесь все пахали сверхурочно?

– Я брал официальный отгул, – парировал Коул едва слышно. – По СМС.

Сэм свел вместе широкие брови – такие же рыжие, как его короткие волосы, – и посмотрел на меня. Взгляд болотных глаз с вкраплениями темного янтаря будто был слит из свинца: меня пригвоздило к полу. Сэм молчал, источая почти осязаемую ненависть.

– Ты притащил с собой подружку? – грубо усмехнулся он. – А мы-то всем отделом ставки делали, голубой ты или нет. Это не место для свиданий, болван!

– Она нужна для расследования, – парировал Коул и придумал легенду для меня быстрее, чем я успела отлепить язык от нёба: – Талантливый криминалист из Нового Орлеана. Я ездил именно за ней. Личное поручение шефа.

– Криминалистику нынче в старшей школе проходят? – насмешливо прищурился Сэм. – Ей на вид лет семнадцать.

– Я просто молодо выгляжу. Присмотритесь, – вырвалось у меня, а затем я сделала все, что было в моих силах: подмигнула Сэму и нагло отодвинула его в сторону. – А вы, кстати, красавчик.

Мужчина, вопреки своей враждебности, вдруг зарделся и отступил, замычав нам вслед что-то нечленораздельное.

– И впрямь гнусный, – буркнула я, проскочив мимо него и еще долго боясь оглянуться.

– А ты можешь быть душкой, когда захочешь, – присвистнул Коул. – Не думал, что Сэм из тех, с кем такое прокатывает.

– Сама в шоке, – призналась я. – Похоже, очаровывать мужчин – это и впрямь бонус каждой ведьмы. Не зря на протяжении веков именно женщины вызывались бросать нам солому в костер.

Мы вошли в комнату, и Коул осмотрительно прикрыл дверь, чтобы скрыть от бригады копов мое позеленевшее лицо. Его рука легла мне на плечо, и этот жест не произвел бы такого фурора, если бы я давно не поняла, что прикосновения – табу для человека с синдромом Аспергера. Однако его ладонь, теплая и тяжелая, не спешила исчезать с моего плеча. Внутренний дискомфорт Коула выдавали лишь его дрожащие губы, но, пристально обводя взглядом комнату, он старался не думать об этом и стоически терпел ради меня.

– Харпер Стоун, – сказал он. – Факультет современного искусства. Ей исполнился двадцать один год позавчера.

Всего лишь еще одна заметка в блокноте Коула, но в реальности – зверство, каких я не видела со времен своего пятнадцатилетия, когда, проснувшись и спустившись вниз, нашла всю свою семью растерзанной. И пускай такое не забывается, но и не закаляет тоже. Сейчас я ужаснулась не меньше, чем в тот роковой день. Я попыталась отшатнуться назад, но рука Коула на моем плече не дала мне этого сделать.

Мы оба смотрели на мертвую девушку. С оливковой кожей и пурпурными волосами, она лежала на постели полностью обнаженной. Руки, покрытые запекшимися ранами, были скрещены на животе. А с подушки на нас смотрели две зияющие черные дыры вместо глаз – смерть, которую убийца живописно изобразил блаженным сном. Спящая красавица, которая уже никогда не очнется.

Коул вдохнул ртом, проглотив вместе с запахом, которым в комнате пропитался каждый сантиметр, желание что-то сказать. Я почувствовала смрад еще возле желтой ленты при входе в крыло. По мере приближения к спальне он делался плотнее и кислее.

Желудок подпрыгнул к горлу, и пальцы Коула надавили сильнее на мое плечо.

– Дыши через рот, – посоветовал он. – Я открою окно.

Коул отодвинул шторы, впуская свет, который упал на две кровати и арабский ковер. Ступив на него, я восхитилась насыщенным темно-красным цветом, а спустя миг отскочила в сторону, осознав, что лепестки роз на нем – это вовсе не цветочный узор. А пятна крови, скрывшие его настоящий цвет. Кровь здесь была повсюду.