– Что будет, если ты поедешь в Сиэтл, как и планировала? – вдруг озвучил он и снял верхнюю карту, кладя ее рядом с моим барахлом.

Таро издавна служило развлечением даже для самых маленьких ведьм, потому что, податливые и честные, карты отвечали практически всем, кто взывал к их благосклонности. Коул же не воспринимал карты всерьез, поэтому даже не подозревал, что играл с магией, которая ластилась к его рукам, как котенок. И отвечала она ему предельно честно.

– Это… Башня? Что она означает?

Ничего хорошего.

Воздух затвердел в легких, и меня пригвоздило к стулу. Я молча уставилась на карты, переливающиеся в мягком свете ламп. Каменную башню на рисунке пожирало пламя: спасаясь и погибая, из нее сыпались, как опадающие листья, люди. Страх, отчаяние и разрушение.

– Это означает, что все будет, как я и задумывала, – невозмутимо солгала я, как делала уже много лет.

Коул подозрительно нахмурился, но придираться не стал и перевернул следующую карту.

– А если ты отправишься со мной в Бёрлингтон?

Юная дева в белоснежном одеянии, цепляющаяся за гриву льва, чья пасть была раскрыта в предостерегающем рыке, направленном против врагов. Прильнув к коленям девы, он служил ей, покладистый и верный.

– Это Сила.

– Хорошая карта?

– Очень.

– Тогда выбор очевиден. Сила точно выглядит привлекательнее, чем руины, – вынес свой вердикт Коул, с сомнением покосившись на отложенную карту Башни.

Я скрестила руки на груди, показывая свое недоверие.

– Это ничего не значит, мистер-Дельфийский-оракул. Ты ведь до этого дня наверняка считал, что Таро – просто еще одно неплохое имя для кота.

– Твоя правда, – смирился Коул и отодвинул колоду, интересуясь, что еще успело вывалиться из моего рюкзака. – А что насчет этих штук?

У Гастингса были тонкие пальцы, длиннее моих, наверное, раза в два, и потому он дотянулся до мешочка с рунами быстрее, чем я до его наглой физиономии.

– А ну лапы прочь! Это уж точно не для твоих ребяческих шалостей, – рявкнула я, шлепнув его по ладони, и Коул отпрянул, отреагировав на касание так же остро, как на удар током. – Сам за свое карманное зеркальце ткнул меня в землю лицом, а по чужой сумке бессовестно рыскать – это пожалуйста!

Не найдя, что противопоставить моему замечанию, Коул виновато потупился и выпустил мешочек из рук. Руны высыпались и застучали по поверхности стола. Я хлопнула себя ладонью по лицу.

– Просто. Ничего. Не трогай! Хватит!

– Они что, вырезаны из кости? – все же не сдержался он, взяв один кубик и водя пальцами по граням.

От злости у меня свело скулы.

– Да, из человеческой, и ты очень близок к тому, чтобы я и из тебя сделала себе какую-нибудь увеселительную финтифлюшку!

Коул скептично нахмурился, не отвлекаясь от кубика с руной Перт, а я бросила беглый взгляд на остальные, прежде чем смести их в горстку, но моя рука замерла над рунами, что сложились в тесный ряд.

«Бёрлингтон».

– Извини, я иногда слишком увлекаюсь. Я сейчас все соберу…

– Оставь! Подожди…

Беркано. Соуло. Почему? Куда делся предреченный «Сиэтл»?!

Я загребла все руны в ладони и, встряхнув, бросила.

Беркано. Соуло.

«Бёрлингтон».

– Да вы издеваетесь, – заныла я.

«Никогда не выбирай место самостоятельно, поняла? Поклянись, что и шага без них не сделаешь, Одри».

Клянусь, чтоб его!

Зажмурившись на пару мгновений, чтобы собраться с мыслями перед признанием победы Коула, я наконец выдохнула и быстро вернула руны в мешок. Мне потребовалось несколько минут, чтобы перебороть гордость и сказать:

– Так и быть. Я поеду с тобой в Бёрлингтон. – И, не давая Коулу вставить ни слова, выставила перед ним указательный палец: – Но я не стану обещать, что не уеду оттуда тогда, когда сочту нужным. Понятно? Никаких договоренностей.

– Никаких договоренностей, – эхом отозвался Коул. – Может, еще картошки закажем? Ты съела мою.

Резкая смена темы ввела меня в ступор.

– Новую порцию картошки еще полгода готовить будут, – проворчала я. – Ладно, закажем картошку с собой, так и быть.

Я сложила все свои вещи в рюкзак, быстро перебирая руками, чтобы Коул не успел заметить в кипе барахла мой выпавший бюстгальтер, и подняла скрипку.

– А это правда, что ведьмы живут пятьсот лет? – вдруг спросил Коул.

Я высунула язык, запихивая в карман рюкзака свою атласную кофточку.

– Нет. Мы долгожители, а не бессмертные. Лет двести пятьдесят или триста… Кому как повезет. Может, погнали уже, а? Или тебе прямо тут справочник по ведьмовскому житью накатать?

Мы поднялись, направляясь к стойке выдачи заказов навынос. Тучи снаружи сгущались, нагнетая мрак внутри ресторанчика, и я поспешила запахнуть пальто, чтобы не разболеться снова. Одну простуду я и так с трудом пережила.

Сложив в бумажный пакет две порции жареной картошки, Коул придержал для меня дверь, пропуская вперед. В усиливающемся ветре мы добежали до джипа, и я забросила на задние сиденья свой багаж, метя, чтобы попасть в дремлющего кота.

Протяжно мяукнув, Штрудель умастился на моем футляре, который тут же порыжел и сделался меховым, как и весь салон автомобиля.

– Сядешь к Штруди или ко мне?

– Однозначно к тебе.

Я устроилась на переднем сиденье и скукожилась в кресле, как изюм, пытаясь занять удобное положение и немного расслабиться. Путешествовать с кем-то было мне в диковинку.

Коул завел мотор. Перестав щепетильно вылизываться, кот спрыгнул с моей скрипки и перебрался к нам. Жирок под персиковой шерстью колыхался, и пухлые бока едва не застряли между сиденьями.

– Что происходит? – сглотнула я, когда Штрудель, размяв лапы на коленях Коула, остался чем-то недоволен и навострился перейти ко мне. – Ну уж нет…

– Погляди, Штрудель пошел на мировую! – умилился Коул. – Что такое? Разве ведьмы не обожают кошек?

– Это стереотип, – мрачно сказала я, стараясь не притрагиваться к вибрирующему клубку весом в шесть фунтов, который улегся мне на колени.

Штрудель зевнул, и на меня сонно уставились два глаза-цитрина, чуть ярче и желтее, чем глаза Коула. Убедившись, что кот действительно ластится, а не собирается взять надо мной реванш, я легонько потрепала его по холке. Хвост возмущенно вильнул, ударив меня по носу.

– Вздремни, – посоветовал мне Коул, включая дворники. – До Бёрлингтона сутки пути. Только сначала…

– Что?

Коул замялся, и я невольно напряглась.

– Скажи, как тебя зовут на самом деле?

Я – лгунья, и это норма для тех, кто вынужден скрываться и выживать. Но, глядя Коулу в глаза, пускай он тут же и отводил их, я внезапно поняла, что устала от беспрерывной лжи. И впервые за много лет я услышала, как непривычно, приятно и волнующе звучит мое собственное имя:

– Одри Дефо.

Уголки губ Коула дрогнули, и он смел мои удостоверения, забранные из участка в Новом Орлеане и лежащие на бардачке, в бумажный пакет. Неожиданно для себя я не стала препятствовать.

– А я Коул Гастингс. Приятно познакомиться. Там, куда мы едем, врать и прятаться тебе не придется. Поездка в Бёрлингтон станет лучшим твоим решением, вот увидишь!

Это прозвучало не так искренне, как Коул пытался. Я усмехнулась, заметив красные пятна, которыми он покрылся. Судя по ним и тому, как Коул, нервничая, едва не выдернул с корнем рычаг передач, заводить новых друзей ему доводилось не часто. Джип помчался по шоссе так быстро, будто из тайского ресторана за нами гнался сам Будда.

Впрочем, лучше бы это и впрямь был Будда.

Голубая глина, которую так приятно мять в руках. Белоснежные катера и рыболовные судна, дрейфующие по кристаллической глади. Прогнивший пирс, заросший мхом, от которого побегут мурашки до самой макушки, если пройтись по нему босиком.

Я не повернулась на шорох гальки и не подняла глаз, даже когда Джулиан опустился рядом.

– Ты знал?

Мой голос звучал сухо, как шорох листьев на пожелтевших деревьях, чей ветреный шелест Рэйчел звала пением лесных духов. И, по ее заверениям, духов вокруг нас было непомерно много: они, как и деревья, милостиво берегли наш ковен от чужих глаз.