Часто эти квартиры становятся сценой для её сновидений, и там они подобны огромным зачарованным лабиринтам, маленькие особняки разрастаются до размеров дворцов, убранство в них так красиво, что даже в бесплотном мире сна дыхание перехватывает, и Рейхан бродит по ним, стараясь запомнить каждую деталь, каждый блёклый изысканный цвет.

В этот раз она ищет зеркало, которое, возможно, снова покажет… Не то чтобы ей так уж важно было снова увидеть обезличенного персонажа из прошлого сна (вдобавок имевшего, судя по всему, нездоровое пристрастие к курению – Рейхан повидала людей, евших во сне, но вот дымящих сигаретами она ещё не встречала). Просто ей не очень-то нравится, когда что-то, от неё не зависящее, вмешивается и обрывает знакомство в самом начале. Только сама Рейхан может решать, когда прерваться знакомству.

Зеркала она не находит, к тому же все статисты из её сна куда-то исчезают, оставляя её в полном одиночестве, и нет ничего страшнее этого, даже несмотря на то, что Рейхан знает: они – всего лишь манекены, они ничем не смогут ей помочь, да и что может случиться с ней внутри её собственной головы… или нет? Когда она, поддавшись нарастающему чувству паники, уже почти решает смириться и выйти из сновидения, проснуться, выпить стакан воды с лимоном и обо всём забыть, спиной она вдруг чувствует умиротворяющее тепло, и оно обещает ей безопасность. Повернувшись лицом к источнику этого тепла, Рейхан с облегчением, близким к экзальтации, узнаёт человека из зеркала. Она решает не растрачивать энергию на риторику, а вместо этого разглядеть его получше. Крепко потерев ладони друг о друга, чтобы усилить концентрацию, она направляет всё своё внимание на его лицо. Оно показалось бы ей красивым, если бы не по-детски наивное выражение глаз. «Такого человека, должно быть, легко обмануть, и он никогда не учится на своих ошибках», – выносит вердикт Рейхан. Изящно очерченные губы – нижняя глубоко рассечена посередине, словно персик.

– Я тебя нашёл, – довольным тоном произносит вдруг незнакомец. Голос низкий, некогда бархатный, но бархат протёрся от курения.

«Да кто дал тебе право открывать рот?» – мысленно возмущается Рейхан, а вслух говорит:

– А ты меня искал?

– Наверное. Я искал что-то, увидел тебя, и мне стало легче. Должно быть, я искал тебя?

Этот вопрос заставляет Рейхан задуматься. Что, если вовсе не она ему нужна и он, проговорив с ней минуту, сообразит это, да и отправится на поиски кого-то другого? До чего же глупо она тогда будет выглядеть!

– Как ты здесь оказался?

– Просто открыл одну дверь в доме у друга. Она была спрятана за шкафом, но я всё-таки протиснулся. Не знаю, зачем. Не думал, что это здание такое большое, снаружи оно было совсем не таким…

«Он и не подозревает, что спит», – думает Рейхан.

– Знаешь, мы уже встречались… однажды, – сказать «прошлой ночью» Рейхан как-то не осмеливается.

– Я помню! Ты посвящала меня в рыцари!

– Неужели? – Рейхан смущена; она словно обманывает ребёнка, никак не опровергая его веру в существование Деда Мороза или монстра под кроватью.

– Корона венчала твою голову! И ты была в этом же самом платье!

Рейхан в замешательстве оглядывает себя – во сне она никогда не обращает внимания на свою одежду, иногда ей кажется, что она вообще ходит голая, ведь это неважно. Выясняется, что она действительно облачена в белое платье средневекового покроя, подол, ворот и рукава искусно расшиты золотой нитью. «Как я, наверное, роскошно выгляжу», – думает она, но, к сожалению, эта самодовольная мысль усыпляет её внимание, развеивает силу её воли, и она, словно ловец жемчуга, забывший взять с собой камень, летит вверх, выталкиваемая неумолимой водой.

18 октября

Утро началось для Рейхан раньше, чем обычно, в неустойчивые минуты между ночью и рассветом, когда вроде бы уже и можно вылезти из постели, но темно, холодно и страшно, и кажется, что во всей Вселенной ты – единственное живое существо. Если от этой мысли становится совсем невмоготу, можно попытаться представить себе, как миллионы людей в других часовых поясах едят, бегают, совершают Сурья-намаскар, работают или занимаются любовью – словом, не лежат в темноте и не бездействуют. Не смакуют воспоминания о своих снах.

«Если он всё-таки настоящий, – думала Рейхан, уставившись во мрак потолка, который сейчас мог сойти и за войд, космическую пустоту, – то кто он? Где живёт? Что за посвящение в рыцари он имел в виду? И почему я вообще о нём думаю?!» Вместе с мыслями, обращёнными к нему, происходила утечка энергии, и Рейхан это совсем не нравилось.

Раннее пробуждение подарило пару дополнительных часов времени, и Рейхан употребила их на дела, до которых у неё никак не доходили руки. К концу подходило массажное масло, которым она удерживала Ясмин от стремительного падения в пропасть климактерических изменений, и Рейхан приготовила новое: миндальное масло в качестве основы, тридцать капель мистического, древесного эфира пачули, двадцать капель кричащего, одурманивающего жасмина, пятнадцать капель масла иланг-иланга, приторного и, на взгляд Рейхан, чересчур физиологичного, и десять капель масла розового дерева, строгий аромат которого немного уравновешивал всю эту тяжёлую сладость. Готовому средству следовало настояться под светом полной луны, до полнолуния оставалось три дня, и Рейхан надеялась, что сумеет растянуть остатки старого масла.

Ей не хотелось сегодня видеть Ясмин. Она уже знала, какой вопрос задаст, и примерно догадывалась, каким будет ответ, но боялась ошибиться (такое редко, но случалось). У неё даже мелькнула мысль, не позвонить ли Ясмин и не сказаться ли больной, но эта мысль не продержалась и секунды: ведьма не имеет права быть больной, это бы противоречило логике, вот Рейхан никогда и не болела, и все её знакомые об этом знали.

Так что Ясмин пришла в своё обычное время и, вместо того, чтобы по традиции роптать на неприступность домика на холме, набросилась на Рейхан с вопросами.

– Пока ничего точно не известно, – старательно сочиняла та. – Для того, чтобы точно истолковать знаки, мне нужны кое-какие дополнительные сведения.

– Какие ещё сведения? Я могу дать тебе любые сведения, – резко ответила Ясмин.

– Другие, не те, которые вы мне можете дать. Скоро я сама их получу. – Рейхан поставила перед ней чашку её любимого чая. – Вы любите своего мужа? – спросила она в лоб. Ясмин издала издевательский звук, что-то вроде «мэ-э».

– Ёх-бир[9]! Любить каких-то там мужиков, я? Пусть это они меня любят! Никогда никого не любила и не собираюсь!

Всё-таки Рейхан не ошиблась, и это сильно упростило задачу. Теперь она точно знала, что ей делать.

Она собиралась заняться треугольником с вершинами Ясмин – муж – Айка сразу после ухода первой, но железная дверь, выкрашенная в яркий и чистый оттенок синего, загремела, сотрясаемая решительными ударами. Так стучало только одно существо. Рейхан вспорхнула с пуфика и устремилась во двор, попутно думая о том, что если гостья и дальше будет колотить её дверь, то скоро ту придётся красить заново, а то и вовсе менять на новую.

К ней неожиданно, без предупреждения, вломилась давняя клиентка, Ханым ханым. Эта пожилая матрона была настоящей занозой в известном месте. Она скупала у Рейхан всевозможные кремы, мази и притирания в промышленных количествах и, как сильно подозревала Рейхан, втридорога перепродавала их на сторону, но больше всего хлопот доставляла маниакальная идея Ханым ханым отдать за-жену своего сына-переростка, который, как ей казалось, засиделся в женихах. Однажды она разоткровенничалась: «Я бы на тебе его женила, ты же знаешь, Рейханчик, как я тебя обожаю, но, честно говоря, мне нужна управляемая невестка, а ты, ну ты знаешь, ты же у нас такая… С характером!», словно Рейхан только спала и видела, как бы заполучить это мамочкино сокровище. «Тогда вам нужно на филиппинке какой-нибудь его женить, из них, говорят, получаются покорные, хорошие жёны», – порекомендовала ей Рейхан, и Ханым замахала руками: «Ай сяни[10], что ты такое говоришь, внуки косоглазые будут! Нет, я нашу девочку хочу». Рейхан только руками развела; она никогда не оспаривала право людей на собственные мнения и желания, даже таких людей, как Ханым.