Но особист словно мысли его прочитал и вовремя отпрянул.

Плёнку перехода прорвать было тяжелее чем обычно. Примерно как плавать с рюкзаком, набитым тряпками. Но Олег справился.

Они осознались в сумрачном кабинете, с единственным светлым пятном — от зелёного торшера. Мурьета спал, сидя за столом, уронив голову на руки и как-то по-детски посапывал. Он был в чёрных облегающих брюках с поясом и белоснежной просторной рубахе. Рядом тускло мерцал голомонитор компьютера.

Олег, пытаясь задавить приступ истерического смеха, посмотрел на задыхавшегося Ежилеца. Дрёма выставила ему за переход очень необычный счёт. Его правый глаз… исчез. Нет, он не вытек и не был вырван из глазницы. Просто исчез. И теперь ото лба под бровью переходила в щёку обычная гладкая кожа.

— Что за херня! — скулил Ежилец, лихорадочно ощупывая лицо. Мужчина моментально вспотел как свинья, — У меня тут под кожей кость! Не только глаза нет, но и глазницы!

— Херня — это ты, твой поганый коротышка и это дурацкое время, в котором я застрял.

Ежилец посмотрел на компаньона с такой ненавистью, что тот аж вздрогнул. Потом перевёл взгляд на спящего гиганта, чему-то кивнул и прошипел:

— Мы потом разберёмся. А пока дело.

Он медленно двинулся в сторону Мурьеты.

Олег, у которого порывы к истерическому смеху резко прекратились, пожал плечами и не двинулся с места.

— Я в этом участвовать не буду, — сообщил он. — Я не убийца. И это не моё время.

— От тебя этого никто и не ждал. Подлая скотина, — фыркнул Ежилец.

А потом прокрался к спящему капитану сзади.

Взял бычью шею в резкий захват. Вытащил из-за пояса нож, больше похожий на тесак, и уткнул лезвие в горло Мурьете. Капитан удивленно захрипел — слишком резким даже для него оказался переход из сладких пучин сна в жестокую реальность.

— Пришел твой посведний час, подонок. Пришел твой последний час. Привет от Порфирия. И Алевтины.

Последний подарок Мурьеты

Воронежполис-2049, 9 октября

«Мура убили!»,

Эта мысль была огромной и грозной, как китобойное судно, и не помещалась у Тины в голове. Она била и била в своды её черепа корабельным колоколом.

«Мура убили».

Первая леди возилась в личном кабинете с государственными документами, когда позвонил Порфирий. Он и поделился новостью. Рожу при этом состроил такую трагическую, что хотелось располосовать её ногтями. В душе гад явно радовался.

Признаться, она повела себя не как политик, а как женщина. Истеричка. Вспыхнула, покраснела и разом потеряла лицо.

— Это ты сделал, подонок?

— Что я опять сделал не так? — умильно спросил Порфирий, — Иногда мне кажется, что если я сложу руки на коленях и просижу так неделю, всё равно окажусь кругом виноват...

— Ты его убил, сволочь!

— Кого?

— Я до тебя дотянусь, старый мерзавец. Тебе конец. Ты же уже полутруп! Зачем ты коптишь воздух и отравляешь жизнь другим? Чтоб ты сдох!

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, Тиночка, — проворковал Порфирий и отключился.

В Тине вдруг оформилась холодная уверенность-императив: старый мерзавец её революцию не переживёт. Ощущение от этой мысли было такое… Правильное.

В данный момент она сидела на крышке унитаза в туалете Верхней Палаты, куда полчаса назад её настойчиво пригласили нестерпимые рвотные позывы.

«Да что со мной происходит!» — паниковала Тина, подозревая худшее.

Вот её опять согнуло в отвратительной конвульсии и вывернуло прямо в гигиеническую раковину по правой стене. Желчью забрызгало кафель.

Тина трясущимися руками отмотала полметра туалетной бумаги, скомкала и вытерла губы, которые пощипывало от желудочной кислоты.

Незадолго до экстренного путешествия в туалет она заскочила в аптеку и что-то там купила. И сейчас непослушными пальцами принялась разрывать упаковку.

На свет появилась сине-белая пластиковая полоса. Последняя надежда Тины на то, что всё в порядке. Просто что-то не то съела.

Просунула руку между сведённых ног. Заставила себя помочиться на пластик.

Получилось не с первого раза, и после этого Тина долго пыталась выровнять дыхание, не решаясь извлечь руку с тестом на беременность.

Наконец, решительный характер взял верх. Увидела: две полосы.

Всё-таки неизвестность мучит куда сильнее, чем приговор — каким бы суровым он ни был.

Она беременна! Мур все-таки не ушел бесследно из этого мира. Он оставит после себя не только дурную славу, но и реальное — материальное продолжение.

Тина представила, как через восемь с копейками месяцев, из неё извлекут розовое тельце. Как сморщенный младенец будет заходиться в первом крике. Как она о нём будут заботиться. Беречь, как…

Как синицу ока!

Что? Почему я так подумала? Холодок нехорошего предчувствия пробежал по позвоночнику.

Как зеницу ока. Конечно же, как зеницу ока.

Интересно, кто это: мальчик или девочка?

Неважно! Неважно — мальчик, девочка… Это Мур!

Её снова вырвало, но уже не так сильно, как в прошлый раз.

Холодный разум Тины постепенно приходил в норму, начиная привычный анализ: предпосылки, закономерности и взаимосвязи.

Ребенка она обязательно выносит, родит, обеспечит ему максимальную заботу и ощущение безопасности.

За Мура-младшего она любому горло разорвёт.

Самое интересное заключалось в следующем. Тина, никогда не лгавшая самой себе, это прекрасно понимала. Узнай она о беременности хотя бы вчера, до известия о гибели капитана, то не колеблясь сделала бы аборт.

От такого несоответствия — холодное вчера и бабье сегодня — Тина вдруг разрыдалась. Но буквально через минуту слёзы высохли, а лицо снова сделалось холодным и надменным.

Сейчас Тина ещё отчетливее понимала, почему Порфирий не должен пережить бунт, в котором она была и дирижёром, и первой скрипкой.

Женщина поднялась со стульчака, умылась, отметив в зеркале, какое у неё опухшее красное лицо. Потом взболтала прическу, приводя её в более-менее нормальный вид. Наконец, нанесла на лицо немного косметики. И покинула пахнущую кислятиной (кислой Тиной) кабинку.

Первая леди всё ещё сомневалась в правильности принятого решения — сокрушить устои Воронежполиса. Она лично хотела удостовериться в том, что последствия не будут по крайней мере катастрофическими.

В противном случае можно всё оставить как есть — в новое Семиглавье её так и так изберут.

Она заглянула к Порфирию и потребовала предоставить ей на несколько часов пленного гипа.

Коротышка, как ни странно, легко согласился с ультиматумом и пообещал, что когда Олег проснётся в камере, то окажется в полном её распоряжении. Трёх часов хватит?

— Только верни в целости и хотя бы относительной сохранности, — попросил Порфирий, — Это ценный инструмент.

Тина никогда и ни в чем не верила Порфирию, сказывалась давняя политическая вражда и богатый закулисный опыт обоих. Поэтому в содействии особиста тут же заподозрила подставу.

Только не могла осознать масштабов. Маховик уже крутился. Группа захвата была подобрана и ждала, можно сказать, на низком старте.

А коротышка после её ухода задумался, верно ли выбрал время для операции? Выстроил как солдатиков и прогнал в голове все факторы, действующие силы и обстоятельства. Солдатики маршировали вроде бы в ногу, слаженно.

Что Романова сейчас на пике популярности — очень хорошо. Она задумала переворот, это Порфирий, конечно, знал — причём в деталях, со всеми явками, паролями и причастными. Не знал только даты.

Но даже не подумал пресечь её план в зародыше. А зачем?

Пусть избирается с огромным отрывом от остальных шестерых магистров. Далее она, скорее всего, через СМИ поставит вопрос ребром: полису коллегиальная власть не нужна, и результаты выборов — отличное тому доказательство. В самом деле, о каком «Семиглавьи», о каком равноправии магистров может идти речь, когда один из них набрал голосов больше, чем все остальные вместе взятые?

Поэтому Романова предложит закрепить за ней право быть единоличным правителем — губернатором там или президентом, неважно, а из остальных магистров сформировать кабинет министров. Или управлений. Или департаментов.