Начало

Петров день в этот год выдался сухим и ясным, знать и сенокосу быть вёдренным, и сено будет добрым. Сразу после Петрова дня всем селом вышли на дальние луга. В первый день стан разбили на берегу ручья в тени развесистых ив. Мужики быстро спроворили несколько шалашей из тонкого тёса для припасов, растянули тканые пологи, под которыми устроили лежбище для ночёвок. Женщины принялись готовить праздничную снедь. Сегодня праздник. Сам сенокос начнётся завтра на рассвете, по свежей росе.

Старшие пацаны отправились в ложок, чтобы организовать там временный стан для отдыха. Ложок этот - небольшой овражек, поросший лопухом и мать-и-мачехой, расположившийся аккурат посреди Большого луга. На дне овражка - ключ с чистой ледяной водой. Идеальное место для короткого передыха во время сенокоса. Чтобы было где спрятаться от палящего июльского солнца, нужно соорудить навес. Руководил ребятнёй дед Никола - степенный рассудительный мужик, не смотря на почтенный возраст вполне ещё в силе, потому в сенокосе участвовал наравне со всеми, а в свободное время учил молодёжь уму разуму, опыт передавал.

Шестилетний Василь Чагин увязался со старшими хлопцами, не смотря на возражения матери:

- Куда тебе, Василёк? Мал ведь ещё. Отец, скажи ему, пущай тут сидит.

- Да ладно тебе, мать, - неожиданно поддержал сына отец, - чего парня к подолу-то привязала. Нехай сбегает, чего с ним станется. Да и дед Никола присмотрит...

И вот теперь он крутился между парней, приставая то к одному, то к другому:

- Антоха, давай доску подержу... Михась, дай я тоже стукну.... Вань, ну Вань, ну дай я хоть верёвку завяжу...

Старшие, однако, неизменно отмахивались от назойливого помощника:

- Отстань, мелкий... Иди, мелюзга, посиди в сторонке... Подрасти сначала, клоп, силёнок набери, потом к людям приставай...

Ну у кого тут терпения хватит? Взрослый бы не выдержал, а уж пацанёнок-то куда? Заревел в конце концов обидными слезами, пошёл Васёк в сторонку да и двинул что есть силы по молодому дубку-семилетку, невесть откуда взявшемуся в этом ложке, где отродясь никаких деревьев не росло. Сломать хотел, да молодой ствол оказался сильнее мальца. Прогнулся под напором и спружинил, больно стеганув обидчика.

- Ай! - взвизгнул Василь, вызвав общий хохот. И от хохота этого, а больше всего от улыбки, с которой на него дед Никола глядел, такая в нём лютая злость к этому дубку взыграла, что не стало во всём свете врага больше, чем он.

- Ах ты, злыдня, - Василь схватил тонкий ствол и стал крутить его из стороны в сторону, пытаясь согнуть, сломать его или может даже с корнем вырвать.

И стих разом смех, потому что почувствовали ребята, какая недетская обида и злость мальцом овладела. А дед Никола подошёл к нему, положил руку на плечо:

- Охолонись, паря, ишь какой горячий. Деревце-то при чем? Не ты его сажал - не тебе его и курочить.

- А его никто не сажал, - пробурчал сквозь слёзы Василь и шмыгнул носом, - оно само тута растёт.

- Само не само, а раз тут посреди чистого поля стоит, знать на то воля Божья. Глянь-ко вот - он поднял сорванный Васьком листок, - видишь жилки? Приглядись-ко, аккурат дерево нарисовано. Листик этот по образу и подобию от дерева произошел, так и мы человеки те же листики, по образу и подобию от Древа жизни происходим. И у каждого листика - человека свой рок. Кому жизнь прожить и почку с новой жизнью после себя оставить, а кому цветок родить, красоту навести, а иному глядишь судьба и семя в землю бросить, от которого не то что жизнь новая народится, а то и древо новое, Древо жизни... понимаешь? Голова содовая, - он потрепал Васька по голове, - Так, что, Божью волю не нам с тобой переделывать. Оставь дубок-то, пошли полог натягивать.

- Тоже мне дубок, - подумал про себя Василь, - куст несчастный, а туда же - дерево жизни. Вот вернусь потом с ножом и всё равно сломаю. Будут знать, как насмехаться.

Немного погодя Василёк кое-как успокоился, соплями шмыгать перестал, дед Никола ему по силам занятие нашёл: старшим колышки подавать, которые те в землю забивали, да полог на них натягивали.

Когда малый стан готов был, бригада вернулась к остальным. А там уже праздничный стол накрыт: каша пшенная ароматом парит, на холстинах шматки соленого сала, в крынках - морс брусничный да квас, да ещё много чего, чего сразу-то с голодных после работы глаз и не разглядишь.

История эта с дубком так и забылась бы, но кто-то из старших ребят рассказал её взрослым. Посмеялись незлобно, да и стали с тех пор дубок тот Васькиным дубом величать.

Война

Лейтенант Сидоренко стоял перед полком, вглядывался в уставшие обожжённые порохом и солнцем лица и думал: "Пять дней непрерывных изнуряющих боёв. От полка осталось сто двадцать бойцов. Из комсостава в живых остался только он, лейтенант Сидоренко. На правом фланге - боец со скрученным знаменем. Полк почти потеряли, а знамя цело. Значит и полк как боевая единица цел. Ну а личный состав - что же, его и пополнить можно. Нужно только до передышки дожить. Многие из бойцов легко ранены. Серые от пыли бинты на каждом третьем, да и остальным не легче. Немец по пятам идет, ни дня передышки. Люди измотаны, держатся из последних сил. Смотрят хмуро, понимают, что не просто так командир всех построил, Ничего хорошего от такого построения не ждут. И правильно делают.

- Бойцы, перед нами поставлена крайне важная и очень сложная задача, - лейтенант вдруг осёкся, почувствовав казённость и неуместность громких слов. Помолчал немного и продолжил, - братцы, на этом самом рубеже мы должны встретить врага и задержать его как можно дольше, чтобы основные силы успели переправиться через реку и организовать оборону... задержать их или умереть, если понадобится, - закончил он совсем тихо. Но каждый стоявший в строю его услышал.

Бойцы молчали и думали, но если бы можно было объединить все их мысли в одну, то получилось бы:

- Ну и ладно. Сил уже больше нет драпать. Почему бы и не здесь?!