– Во-первых, он никакой не бывший. Просто разъезжает по заграницам; вестимо, дуракам счастье… Серёжка Есенин собственной персоной!

– Насчет дурака ты, пожалуй, загнул! – вмешался всегда молчащий хирург Фирсов.

– В том смысле дурак, что деньги дурные и тратит он их по-глупому, на всякую шелупонь!

– Как говорится в Библии, не судите, не судимы будете, – мягко заметил Шульц, показывая глазами на стол. – В этом весь русский человек: хлебом не корми, дай других пообсуждать! Уже и выпить принесли, и закусить, а мы… Как будто и нет с нами прекраснейшей из женщин, так словоблудием увлеклись!..

Хирурги враз оживленно задвигались, вспомнив, что и вправду пришли сюда не заезжих поэтов рассматривать. Мужчины потянулись к водке, коньяку, а Катерине по её просьбе налили шампанское. Хотя, если честно, она с большим удовольствием выпила бы водки. Увы, как любил повторять её преподаватель французского, ноблес оближ! Это она усвоила: женщины должны казаться слабыми и нежными, такими, какими хотят их видеть мужчины, и им всё равно, родилась она в аристократической семье или в селе, где о шампанском и слыхать не слыхивали, а лучшим напитком была добрая горилка. Но не государственная, а своя, секреты перегонки которой передавались из поколения в поколение. Лучшая горилка была прозрачной и, подожженная, горела синим пламенем, а отдавала сивухой лишь самую малость. А были специалисты, что и вовсе от неизбежного запаха самогона умели избавляться, только процесс этот был не в пример длительнее обычного и им редко пользовались…

– За прекрасную даму мужчины пьют стоя! – провозгласил между тем Петруша.

Мужчины поднялись и потянулись рюмками к Катиному бокалу. Выпили, и какой-то момент за столом раздавалось лишь позвякивание ложек, которыми все перекладывали закуски с общих блюд в свои тарелки.

Вдруг за соседним столиком какой-то мужчина резко поднялся, едва не опрокинув стул, и, бормоча извинения, приблизился к ним.

– Прошу прощения, господа! – он остановился рядом, не сводя глаз с одного из врачей. – Фирсов, чертушка, неужели ты меня не узнаешь?!

– Ник-Ник, вот уж не ожидал! Я думал, ты сгинул где-то в западных палестинах!

Хирург Фирсов, скромный человек сорока с лишним лет, казался в их компании самым тихим и малоразговорчивым. Но его кажущаяся неприметность только и была кажущейся. О нём всегда вспоминали, когда заходил в тупик спор или надо было решить какой-нибудь принципиальный вопрос…

– Извините, господа, я ненадолго, – извинился он, отходя с незнакомцем к его столику.

Из-за длинного стола поодаль, за которым пировал с компанией Сергей Есенин, выскочил какой-то мужчина и стал, нелепо вихляясь, скакать вокруг своей партнёрши.

– Что это он танцует? – шепотом спросила у Петруши Катерина.

– Шимми, – улыбнулся тот. – Вернее, он думает, что танцует шимми – это сейчас очень модно!

– Сергей не может, чтобы вокруг себя паноптикум не собрать! Поглядите, сколько у него прихлебателей – все они слова доброго не стоят! – вмешался в разговор Верещагин.

– Наверное, вы очень не любите этого Есенина? – осторожно поинтересовалась Катерина.

Верещагин грустно усмехнулся.

– Скорее, я его очень люблю и жалею. Мы ведь с ним из одних краев. Одиннадцать лет назад, когда он в валенках приехал Москву покорять, неделю у меня жил. Поэты московские – народ не слишком добрый – поиздевались над ним вволю, вот он и мстит им, всё забыть не может…

– И вы к нему не подойдёте?

– Не подойду! – отрезал Верещагин. – Он, конечно, мне обрадуется, но рядом, видите, его Айседора манерничает. Может, танцовщица она и великая, а как жена для него – курьёз один! Женщина на семнадцать лет старше – это только для женского романа интересно…

Между тем к столику вернулся Фирсов всё с тем же незнакомцем. Встреча с другом, несомненно, его обрадовала, и ему не терпелось поделиться этим со спутниками.

– Позвольте, господа, представить вам коллегу из Швейцарии, моего друга. Он заведует хирургической клиникой. Приехал, как и мы, на симпозиум, и тоже хочет познакомиться с нашей очаровательной Катериной Остаповной.

– Николай Николаевич Астахов!

Гость склонился над рукой Катерины, поцеловал, и, выпрямляясь, скользнул взглядом по её декольте. Вдруг он на глазах побледнел, и его лоб покрыли капли пота. Катерина проследила за взглядом мужчины. Николай Николаевич, не отрываясь, глядел на её крестик…

Фёдор Головин был настолько ошеломлён рассказом Яна, что минуты две молчал и только потом, придя в себя, спросил:

– А ты ничего не приукрасил?

– Нужно ли мне что-то приукрашивать, когда на подробности времени не остаётся?

– Ну а дальше? Что с тобой было потом, когда ты приехал в Москву?

– Слава Богу, ничего. Поступил в институт, учился… И уже, грешным делом, думал, что все мои приключения на этом кончились. Не тут-то было! Стоило мне сунуться на Лубянку, как всё началось сначала!

– Это когда твою Светлану арестовали?

– Я же говорил, не моя она… Но пошёл туда я ради неё и сам влип… Ты даже не представляешь, кто оказался её следователем!

– Кто-то из старых знакомых?

– Конечно, век бы его не знать!.. Чёрный Паша – бандит с большой дороги – решает теперь судьбы людей!

– Странно, как он туда попал?.. А разве раньше он эти судьбы не решал?

– Ты думаешь, нет никакой разницы?!

– Ладно не нервничай!.. И что же он от тебя хочет?

– Сокровища духоборов, – Ян досадливо поморщился. – У меня такое чувство, что, уходя с хутора, я будто оторвался от некоей пуповины, которая держала меня на одном месте и потому обеспечивала тихую мирную жизнь. Но стоило мне её оборвать, как эта самая жизнь набросилась на меня ровно бешеная собака и стала рвать со всех сторон – ни укрыться от неё, ни кому-нибудь пожаловаться…

– Ты мне объясни вот что, – Головин пригубил бокал. – Даже в замке, когда мы с тобой только познакомились, а ты всего сутки назад оставил столь любезный сердцу хутор, ты никого и ничего не боялся! Что сие означало? Смелость незнания? Отчаяние бедняка?.. А тут какой-то Чёрный Паша вызывает в тебе прямо-таки священный трепет! Зигмунда Бека не убоялся – а перед ним и не такие сопляки ломались!.. Почему бы тебе его не загипнотизировать, как меня когда-то?

– Не могу! – от волнения Ян даже осип. – Веришь ли, стоит мне лишь подумать о нём, как всё в груди обрывается! Я когда на Кубани сбежал от него, сутки ещё озирался: нет ли его поблизости?..

Юноша замолчал и недовольно посмотрел на Головина.

– А ты… будто радуешься?

– Честно тебе признаюсь – радуюсь! Нам с тобой предстоят нелегкие, но прямо-таки захватывающие исследования! Чем больше я себе это представляю, тем лучше понимаю: занимаясь все эти годы политикой, я лукавил сам с собой. Наука – вот мое истинное призвание, моя настоящая любовь!

– А почему ты решил, что и мне твоя наука будет интересна? До сих пор меня привлекала только практика… – из чувства противоречия заявил Ян.

– Элементарная логика! Разве ты не захочешь узнать, как тебе преодолеть страх перед Чёрным Пашой? Как твой дар в тебе развивается? Нельзя ли увеличить силу излучения магнетических волн?.. Меня заинтересовал ещё один факт, мимо которого ты лихо прогарцевал со всем безрассудством молодости…

– Молодости? Сам-то, можно подумать, старик!

– Не старик. Но и не юноша румяный. Прошло время разбрасывать камни, пора их собирать.

– Граф Головин, как всегда, философствует? Так какой у тебя за пазухой камень… я хотел сказать, факт?

– Давай порассуждаем: однажды тебе удалось увидеть духоборов, или как ты ещё их называл.

– Солнцепоклонников.

– Вот именно… А в другой раз ты попытался их увидеть, но у тебя ничего не вышло…

– Кое-что я всё-таки увидел. Правда, смутно, как через густой туман. Потом пробовал ещё несколько раз – ни разу ничего не получилось. Уже подумал было: может, мои способности слабеют? Или дар этот мне ненадолго достался?