Представление о неприятии творчества Достоевского в целом – и как писателя, и как мыслителя профетического толка, во многом базируются на психофизическом анализе портрета Чехова. Если вглядеться в него, то обнаружится, что и постоянное колебание чеховского ума между «есть Бог» и «нет Бога», и обостренное чувство ускользающей жизни, и концептуально – смысловая незавершенность чеховских текстов, в которых стремление героя разрешить важный для него вопрос приводит к окончательному увязанию в его «непроходимой» сложности, то есть все то, что считается аксиомами философского адогматизма, – может быть истолковано в качестве объективации распадающихся составляющих тревожной души, бессильной, несмотря на отчаянные попытки волевого самоурегулирования, собрать их в цельный узел (излишне добавлять, что объективация – бесспорно гениальная). Чехов не любил «мировоззрений» и не любил ни громких слов, ни повышенного тона, ни выставления напоказ своих чувств, ни надрыва, ни преувеличений. Когда при нем кто-то пожаловался – «рефлексия заела, Антон Павлович», Чехов ответил – «а Вы водки меньше пейте» [БОЛОГОВ].
Как тип личности Достоевский для Чехова был во всем «чересчур уж чересчур»: слишком категоричен, декларативно идеен и одновременно «груб и издерган»[86]. Несомненно, отталкивал он Чехова, – имевшего в детстве крайне негативный опыт воцерковливания, и своим православным ригоризмом. Да и как стилист Достоевский, являющийся основоположником экспрессионизма в европейской литературе[87], по-видимому, был ему антипатичен. Чехов, продолжатель пушкинско-тургеневско-толстовской традиции в литературе, развивал ее в совершенно ином направлении, о чем будет сказано в следующей главе, посвященной его отношениям с Лесковым.
По утверждению Достоевского «гений народа русского, может быть, наиболее способен, из всех народов, вместить в себе идею всечеловеческого единения» ‹…› быть русским означает быть «братом всех людей, всечеловеком, если хотите». ‹…› Приписывая всечеловечность русскому народу и русскому национальному поэту – Пушкину, Достоевский придает обоим богоподобные черты [МУРАВ].
Однако всечеловечность русского народа у Достоевского на евреев не распространялась:
<В> устных и печатных замечаниях Достоевского 1880 года евреи не имеют отношения к русской национальной идее: «Для настоящего русского Европа и удел всего великого арийского племени так же дороги, как и сама Россия, как и удел своей родной земли…» Акцент на принадлежности русских к «великой арийской расе», кажется, исключает евреев. Евреи не могли быть проводниками этой эмоциональной привязанности русских к арийской расе [МУРАВ].
Уже в гимназии Чехов являл собой тип человека «здравомыслящего»: скептически-недоверчивого, рационального, рассудительного, избегающего «крайностей видения». «Здравый смысл – он беспартиен»[88], и в этой связи Чехов, при всем своем охранительском отношении к историческим составляющим русской культурной традиции, навряд ли когда-либо очаровывался такой объединяющей всех «истинных русских патриотов» воедино мировоззренческой абстракцией, как «национальная идея».
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
