Он снова замолчал; на этот раз он ожидал замечаний или возражений, какой-либо реакции в любой форме, но ничего подобного не услышал. Все продолжали молча смотреть на него.

– Иные – не чужаки. Они такие же, как мы, только с небольшим различием. Но этого различия достаточно, чтобы позволить им взять все под свой контроль. Я еще раз хочу повторить, что речь идет не более чем о смене старой формации новой, но только на этот раз вся проблема заключается в том, что тот путь, на который Иные хотят увлечь расу, является тупиковым. Человечество в целом не может выжить в условиях застоя, когда на одного господина приходится миллион рабов. Если общество пойдет по этому пути, оно неминуемо погибнет.

Он замолчал. Никто по-прежнему ни звуком, ни жестом не проявил себя. Все только молча смотрели на него.

– Мы не можем этого допустить, – продолжил он, – однако наше желание не допустить этого вовсе не значит, что мы можем оставить все, как есть. Это тоже означало бы застой и гибель расы. Поэтому мы должны четко отдавать себе отчет в том, что происходит. Лицо человеческого общества снова меняется, как это было уже не раз, и мы должны измениться вместе с ним либо оказаться выброшенными за борт истории. Здесь, на Дорсае, вам придется быть готовыми отказаться от многого, потому что вы – одна из тех Осколочных Культур, которые всегда придерживались традиций и обычаев. Но сделать это дополнительное усилие над собой необходимо ради блага ваших же детей. Потому что, я повторю это еще раз, на кону сейчас находится не выстраданный дорсайцами их образ жизни и не образ жизни экзотов или квакеров, а судьба всей человеческой расы.

Серые Капитаны сидели, глядя кто на стол перед собой, кто на стену напротив, кто в окно – только не на Хэла и не друг на друга.

Наконец Мириам Сонгаи шумно вздохнула.

– Да, нерадостную картину ты тут нарисовал, – сказала она. – Я думаю, мне нужно все еще как следует обдумать.

Со всех концов стола послышался одобрительный гул голосов. Но тут со стула поднялся старик с белым как полотно лицом.

– Мне не нужно ничего обдумывать. Я получил ответы на все вопросы, которые могли бы у меня возникнуть. Ты меня убедил. Но предложенный тобой единственный выход мне не подходит.

Он обвел взглядом сидящих за столом.

– Вы знаете меня, – продолжил он. – Я готов на все ради своего народа. Но я всю свою жизнь сражался за тот Дорсай, какой у нас сейчас есть. Я стар, чтобы отказываться от своих принципов. И я не хочу принимать участия в том, что изменит жизнь моей родины и моего народа. Вы все вольны идти этим новым путем, о котором мы тут только что услышали, но только без меня.

Он повернулся и направился к двери. Еще двое мужчин и одна женщина встали и последовали за ним. Ке Гок тоже было поднялся, но тут же снова тяжело опустился на стул. Бледнолицый старик на мгновение задержался в дверях и, повернувшись, сказал, обращаясь к Хэлу:

– Извини.

Затем он покинул комнату, и вслед за ним вышли трое других Капитанов.

– Я понимаю, – произнес Хэл в наступившей тишине, – большинству из вас, подобно Мириам Сонгаи, хотелось бы подумать над тем, что я сказал. Я могу задержаться на Дорсае еще на неделю на тот случай, если кто-нибудь захочет вновь встретиться со мной. А затем я, как уже сказал, отправлюсь на Абсолютную Энциклопедию.

– Он будет в Фал Моргане, – вставила Аманда.

На этом официальные переговоры завершились, и столовая опустела.

Хэл думал, что сразу же отправится назад в Фал Морган, но обнаружил, что в гостиной собралось человек пятнадцать Серых Капитанов, намеревавшихся услышать его личное мнение о сложившейся ситуации. И среди них, к своему немалому удивлению, он увидел Ке Гока.

Это были в основном те, кто уже поверил в реальность той исторической ситуации, как ее описал Хэл, но еще не определился окончательно в отношении самого Хэла и плана, который он собирался им предложить. После дискуссии с экзотами, полной двусмысленностей и иносказаний, разговор с дорсайцами доставлял ему истинное удовольствие. Эти люди, сталкиваясь с проблемой, привыкли расчленять ее на составляющие части и затем решать каждую часть в отдельности или в совокупности с другими; и, без всякого сомнения, они восприняли как должное, что и Хэл мыслит аналогичным образом.

И в то же время, сидя здесь, в гостиной, и беседуя с ними в неофициальной обстановке, он испытывал некоторый внутренний дискомфорт, ощущая разницу между своим нынешним состоянием и тем, что еще совсем недавно владело им в столовой. Тогда он чувствовал себя настолько уверенно, что ему даже не приходилось подыскивать слова – они приходили ему в голову сами по себе. Теперь же в гостиной, разговаривая с людьми, уже наполовину им убежденными, он вдруг почувствовал, что утратил свою недавнюю кристальную ясность мышления и четкость аргументации. Хотя его умения доводить до собеседника собственные мысли и сейчас было более чем достаточно, но все же различие между этим умением и тем коротким озарением, которое снизошло на него в столовой, было настолько потрясающим, что он дал себе обещание при первой же возможности разобраться, что же это было с ним такое.

Только пять часов спустя, когда на горы уже спустились первые сумерки, они с Амандой смогли отправиться в обратный путь к фал Моргану.

– А что это за серьезные причины, на которые ты намекала, по словам Рурк ди Фачино? – спросил Хэл, когда Гримхаус скрылся из виду.

– Я сказала им, что убеждена, что тебя связывает с Дорсаем нечто большее, чем может показаться на первый взгляд.

Он на несколько мгновений задумался над ее ответом, машинально придерживая свою лошадь рядом с лошадью Аманды.

– И что ты отвечала тем, кто интересовался, в чем заключаются эти связи?

– Я отвечала, что просто чувствую, что такие связи есть. – Она открыто посмотрела ему в глаза. – Я говорила, что они могут либо поверить мне на слово и приехать, либо не верить и остаться дома.

– И большинство все-таки приехало… – Хэл пристально посмотрел на нее. – Я твой должник. Но мне хотелось бы побольше услышать о том, что именно ты чувствуешь, поскольку это касается меня. Могла бы ты рассказать мне об этом?

Она снова отвернулась, устремив взгляд поверх головы лошади.

– Могла бы, – ответила она, – но сейчас мне не хочется.

Несколько секунд они ехали молча.

– Разумеется, – наконец произнес Хэл. – Извини.

Она так резко натянула поводья, что лошадь от неожиданности запрокинула голову. Он остановился рядом с ней и увидел, что Аманда буквально сверлит его взглядом.

– Почему ты спрашиваешь меня? – воскликнула она. – Ты же знаешь, что с тобой произошло в Гримхаусе!

Несколько мгновений Хэл молча разглядывал ее, а затем сказал:

– Знаю. А откуда знаешь ты?

– Я знала, что нечто подобное должно было случиться.

– Почему? – спросил он. – Почему ты думала, что в Гримхаусе со мной должно было что-то случиться?

– Потому что я увидела это в тебе в твой первый вечер в Фал Моргане, – в ее голосе слышался вызов, – помнишь? Ты же рассказывал мне о своей необъяснимой общности с Доналом, потому что как в семье, так и в Академии его всегда считали странным ребенком. А как ты узнал это о нем?

– Думаю, от Малахии, – ответил он. – Должно быть, мне рассказал об этом Малахия. Ты сама говорила, что Малахия, по всей видимости, участвовал в контрактах, заключаемых Гримами.

– Малахия Насуно, – возразила она, – не мог об этом знать. Гримы никогда не говорили с посторонними о членах своей семьи. Они даже Морганам ничего не рассказывали друг о друге. И ни один преподаватель Академии не стал бы обсуждать ученика ни с кем, кроме другого преподавателя или родителей ученика.

Хэл растерянно молчал.

– Ну хорошо, – требовательно продолжила она, – а почему ты решил, что Донал был одинок? Откуда ты взял, что учителя считали его странным мальчиком? Неужели ты сам все это выдумал?