Ролью, которая скрывает девочку, которой на самом деле никогда не было все равно…

Просто никто не замечал и не хотел замечать. Тот факт, что окружающим людям на самом деле глубоко без разницы на истинные эмоции того или иного человека, Аника усвоила уже давно. И, сделав свои выводы, создала себе тот самый барьер — три слова, которые по-своему защищали ее. Конечно, ей не раз приходила в голову мысль, что, возможно, она не права, и ей следовало бы больше показывать эмоции, дабы не отталкивать всех вокруг маской ледяной бесчувственной стервы, но… Вот снова происходит что-то, и Аника, видя какие угодно — насмешливые, злорадные, безразличные, но только не сопереживающие — взгляды, снова выпрямляет спину, улыбается своему отражению и мысленно произносит «Мне все равно» столько раз, сколько потребуется, чтобы поверить в это и снова выдержать все. Ведь всем наплевать, что после она закроется в ванной и, обязательно включив воду, чтобы она заглушала ее тихие сдавленные всхлипы, даст волю эмоциям. Только наедине с собой. Просто потому что ей так проще. А остальные пусть видят то, что должны — железный контроль эмоций и королевскую выдержку. Конечно, в ее жизни были и те люди, которым она не стеснялась показывать то, что чувствует на самом деле. Хотя иногда ее эмоции могли причинить кому-то вред, по большей части она справлялась со всем сама. Да и потом, все эти люди ограничивались рамками ее семьи и ближайших подруг, которые уже, скорее, воспринимались, как сестры.

Возможно, когда-нибудь, когда общество перестанет быть таким безразличным ко всем, Аника раз и навсегда снимет эту маску и забросит ее в самый дальний угол своего подсознания, позволяя другим увидеть ее настоящую.

Но пока что она поднимает голову, тонко улыбается и ровным тоном произносит свою любимую ложь:

— Мне все равно.

========== У ведьм свои секреты ==========

Узкие, когда-то бывшие тихими улочки маленького прибрежного городка буквально наводнили мужчины в синих плащах с белыми крестами, а лай собак не смолкал ни на минуту. Жители закрыли двери и ставни, стараясь не высовываться на улицы, дабы не попасть под горячую руку, и в страхе затаились. Ещё никогда ведьмы доселе не объявлялись в их городе, ещё никогда инквизиторы не штурмовали его улицы в попытках найти «приспешницу Сатаны»… Это пугало, но больше всего жители боялись быть безвинно объявленными колдунами и вследствие этого получить смертный приговор. Сколько же невинных людей было запытано до смерти или сожжено на кострах «святой» инквизиции…

Аника бежала по одной из самых узеньких улиц города, поминутно оглядываясь и вздрагивая всякий раз, когда лай собак раздавался слишком близко. Огненные локоны растрепались, длинное платье путалось, но девушка не останавливалась, несмотря на то, что дыхание сбилось, а грудь сдавило до боли. Страх… Аника чувствовала его, он был почти осязаемым и липкими волнами проходился по ее коже, но желание выжить было сильнее. До леса осталось совсем немного, а там уже сами деревья помогут ей укрыться.

Ведь она же ведьма…

Иногда ей хотелось вовсе не иметь способностей, которыми так щедро наделила ее природа. Но представить, что ветер перестанет подниматься по одному ее движению руки, что солнце и дождь не будут сменять друг друга, когда ей это нужно, что лесные животные не будут являться по ее зову и помогать ей, а начнут сторониться ее, как всех прочих людей, девушка не могла. И не хотела. Она действительно любила свои способности, которые, разумеется, не имели никакого отношения к Сатане… Но вот они вышли из-под контроля, и ей приходится убегать от инквизиторов.

Ей осталось пересечь буквально одну улицу, свернуть, а там уж и до леса рукой подать, как вдруг на дорогу прямо перед ней выскочил один из них, из тех, кто желает ей смерти. Аника вскрикнула, когда пальцы мужчины сомкнулись на ее запястье. Хотя нет, не мужчины… Совершенно несвоевременно Ника отметила, что тот, кто ее схватил, наверное, едва ли намного старше ее самой.

— Отпусти меня! — Аника безуспешно попыталась вырвать руку из его ладони.

— Ни за что, ведьма! — он буквально выплюнул последнее слово, поднял голову… и совершил, возможно, одну из самых больших ошибок.

Говорят, глаза — это зеркало души, а если посмотреть в глаза ведьмы — можно лишиться собственной. Аника считала это сказками, глупыми выдумками, которые придумывают, чтобы ещё больше запугать обычных людей. Но глядя, как меняется выражение лица парня, который держал ее руку, она невольно поверила в то, что до этого считала чушью. Она почувствовала, как слабеет его хватка — он был готов отпустить ее… Но в то же мгновение на улицу выскочили ещё двое.

— Ты поймал ее! Молодец, Джеймс, — они хлопали его по плечам, подбадривая, и парень вдруг отмер.

Развернув девушку спиной к себе, все ещё удерживая ее руку, он прошептал так тихо, чтобы услышала только она:

— Не бойся.

Он сам сопроводил Анику в камеру, не доверяя никому из своих «товарищей», которые, безусловно, причинили бы ведьмочке много боли. Приговор — сожжение, страшный, но обычный, вот только Джеймс не даст ему свершиться.

Камера была довольно маленькой. В полном одиночестве Аника просидела до самого вечера. А когда небо потемнело — она видела это сквозь маленькое зарешеченное окошко — девушка услышала, как кто-то отпирает дверь камеры. Она готовилась к худшему, к тому, что вот они, последние минуты ее жизни… и стоявших за дверью инквизиторов встретила с высоко поднятой головой. Непреклонная, несгибаемая, несдающаяся.

***

Джеймс не собирался позволять приговору свершиться. Всего одного взгляда в глаза Аники хватило ему, чтобы понять — он никому не позволит причинить ей вред. Никогда. Ни за что. Уж лучше он сбежит вместе с ней, оставив должность инквизитора — это не для него.

Он понял, что опоздал, когда увидел открытую дверь камеры. Тогда он побежал к тому месту, где сжигали обвинённых в колдовстве, и застыл, не в силах отвести взгляд от спокойно улыбающейся ему одному Аники.

***

Она поднималась на эшафот, словно королева перед коронацией, спокойная, даже величественная, такая непохожая на остальных, тех, кто был здесь до неё. Она никому не позволит увидеть ее истинные эмоции.

Никто из стоящего вокруг народа так и не кинул в неё ничем. Люди не желали причинять ей вред, закидывая, как ее предшественниц, гнилыми овощами. Аника позволила обмотать верёвку вокруг столба и ее тела. Даже не поморщилась, когда инквизитор вдруг затянул слишком сильно. Священник начал читать молитвы, но Аника не слушала — в богов она никогда не верила, и теперь ей не было смысла притворяться. Страх испарился, ни тени обреченности или ужаса не промелькнуло на ее лице, когда священник оборвал свою речь на высокой ноте, а два инквизитора с двух сторон подожгли сено. Вспыхнуло яркое, слепящее пламя, скрывающее ото всех фигуру девушки.

***

Костёр догорел. Не было ни слез, ни криков, даже запаха паленого мяса. Сквозь пламя костра Джеймс даже не смог разглядеть ее фигуру. По его лицу текли слезы, впервые в жизни. Священник что-то верещал о том, что бог послал столь яркое пламя, чтобы искупить грехи этой девушки и подарить ей быструю смерть. Но Джеймс не слушал, не в силах поверить, что той единственной, одного взгляда которой хватило, чтобы разжечь чувство в его душе, больше нет.

Вдруг он почувствовал, что кто-то коснулся его плеча, обернулся… и застыл, не веря собственным глазам. Аника стояла за его спиной, живая и невредимая, в темном плаще с капюшоном. Джеймс точно знал, что это она, был уверен в этом. Заключив девушку в объятия, он все же спросил, как она сбежала, на что получил в ответ счастливую улыбку и расплывчатый ответ «У ведьм свои секреты». Решив не настаивать, он взял девушку за руку и повел подальше от толпы. На следующий день они уедут навсегда, поселятся абсолютно в другом месте и будут жить долго и счастливо. А пока что они шли по пустынным улицам города, радуясь, что все закончилось…