Попытки рассмешить только усугубляют желание разораться.
«Я не рада, что ты уезжаешь».
«Почему? Я здесь не развиваюсь».
«Я не говорю, что это неправильно. Так должно быть, это логично. Но ты оставляешь меня здесь»
Он заметно ерзает: внушение – не самая сильная из его сторон.
«Не знаю. Ты же в любой момент можешь позвонить и сказать, что приехала. Мы же это оба знаем».
Ян был чертовски прав: я всегда следовала за ним, куда бы он ни отправился. Лишь бы быть рядом.
«Знаем, но я никуда ехать больше не хочу. Хочу быть особенной и любимой для своего человека».
Все женщины на пороге расставания, как одна, становятся похожими на героинь бульварных романчиков. И я – не исключение.
«Ты для меня особенная…и любимая. Но сейчас нужно другое… Мне нужно много других женщин».
Правда лучше любого лекарства. Особенно, если она горькая.
«Я это итак знаю. Сама же приняла тебя таким. С этого началось наше знакомство…».
Мы говорим об очевидных для обоих вещах. Но говорим о них впервые, и от того ещё больнее, что теперь несовместимость стала совсем уж очевидной.
«Я чувствую, что делаю тебя несчастной».
Я была важна для него. Иначе бы не приехал прощаться в 10 утра. Но нужна лишь в определенной степени, как одно из звеньев его половой экосистемы. Возможно, на порядок крепче, но из того же сплава. Из той же абстрактной «толпы» других женщин…
И сама не уходила.
«У тебя есть какие-то варианты для нас? У меня только один», – лежу на спине и обречённости во мне сейчас столько, что перевернись на живот – выльется на простыню вместе со слезами и соплями.
«Какой?».
«Расстаться. Думаешь, вокруг мало людей, которые хотят быть со мной? Просто никого к себе не пускаю… им не нужен год, чтобы понять, нужна им Ева или нет».
Ян вопросительно поднимает бровь.
«Ты вообще первый мужчина, который не хочет со мной жить».
«Да, жить не хочу… Просто меня хватает с тобой на два-три дня. Потом случается Ева-передоз. Потом – Ева-ломка… я начинаю скучать, и думать, как ты там. Потом отпускает. Так все время».
Ян никогда мне не врет. Точнее, только мне.
Как он сам говорит.
Его руки сжимаются вокруг талии.
«Так какой у тебя вариант, Ева?».
«Наверное, выйду замуж».
Он неодобрительно хмурится.
«Но это же будет несправедливо по отношению… к кому-то».
К кому именно, Ян не уточняет, но и я не спешу спрашивать. Недосказанности лучше любых предварительных ласк, знаете ли.
Опять чувствую, как щекочет в носу.
Он вызывает такси, бормоча «только расстроил, зря приехал, ты опять плачешь».
Веселого прощания не случилось. Оно выглядело бы неискренним. Как очередная маска.
Ян ушёл так же, как и появился – быстро. Последний раз прижав к себе и «не провожай меня», брошенным на бегу.
Если бы не вторая кружка с недопитым чаем, подумала, что просто привиделось.
Наблюдать за такси, в котором уезжает самый дорогой тебе человек – лучшее из состояний, если нарисовать вокруг слова «лучшее» большие и заостренные кавычки.
«Люблю тебя и принимаю таким как есть. Счастливого пути», – отбила на клавиатуре.
«И я тебя», – прилетело в ответ.
В лучших своих традициях Ян не уточнял, что значит «и я». Выбери, мол, сама.
Что делать?
То ли плакать, то ли пытаться понять, зачем он приезжал, то ли удалить все переписки, смешно переименовать в справочнике и заблокировать до кучи?
Я плеснула в кружку кипятка и открыла ноутбук. Пара успокоительных глотков и чистый лист – идеальные ингредиенты для того, чтобы рассказать историю, которая, наконец, закончилась.
С чего же все началось….
Лето
I
Через пару часов я буду абсолютно свободна. Во всех смыслах, какие может вложить в эту фразу без пяти минут холостой человек.
Бросила придирчивый взгляд в зеркало. Определенно, загипсованная правая рука не добавляла изящества, но надежда на то, что ультракороткое ярко-желтое мини «съест» все недостатки, немного, но теплилась. Если не брать в расчет перелом, выглядела я отлично. Бывший муж непременно оценил бы, не будь мы еще женаты.
Сейчас уже не могу вспомнить, почему когда-то выбрала Давида, а тем более, вышла за него замуж. Но день, когда решила развестись – не забуду никогда.
Плохое проще помнить, чем хорошее.
Не могу сказать, что развод –худший эпизод в жизни. Перелом руки – куда болезненнее. Тем более, если рука правая. Утратить, пусть даже на время, ведущую конечность – лишить себя привычных радостей жизни.
Давид поддерживал атмосферу принужденного веселья в ЗАГСе насколько это было возможно. Он поджимал нижнюю челюсть: от этого заостренные скулы сильнее проступали на лицее, рискуя вспороть кожу – мужчина холодной красоты с таким же холодным обаянием.
Я разглядывала его будто в первый раз, пытаясь нащупать хоть что-то, во что когда-то влюбилась. Муж стал абсолютно чужим человеком.
В марте мы перестали жить вместе. В мае подали заявление. Разбегаемся в июне, хотя ровно через месяц могли бы отмечать вторую годовщину.
«Это ведь ты хотела развода», – утвердительно произнес Давид.
Видимо, я машинально что-то спросила, стремясь побороть неловкость от места, в котором находилась. Что ни говори, а разводиться во Дворце бракосочетаний жутковато. Особенно, если за стеной кто-то все время кричит «Горько!».
Покончив с формальностями, мы вышли на трамвайную остановку: я провожала своего, теперь уже официально, бывшего «в последний путь».
«Вот, и все, мы больше не увидимся», – мне больше нечего сказать Давиду, хотя, вроде бы, и надо.
«Люди разводятся для того, чтобы больше не видеться», – молодой мужчина подмигивает и неловко обнимает.
Трамвайный вагон навсегда унес остатки того, что когда-то можно было назвать семьей.
Я стряхнула с себя наваждение и спустилась в метро.
II
«Привет. У тебя классная задница».
Мы столкнулись в крутящихся дверях торгового центра.
Не сказать, чтобы прямолинейный подкат сбил меня с толку: он был чем-то привычным для этого города. Обычно их просто игнорировали.
Что я и сделала, но, вероятно, недостаточно убедительно: автор фразы продолжал идти рядом.
«Эй, подожди», – окликает наглый незнакомец, и я, почему-то, останавливаюсь.
Меня, с хитрой ухмылкой Чеширского кота, разглядывал высокий тощий кудрявый парень, чьим волосам позавидовали бы ценители химзавивки.
Он говорит что-то в духе «я привлекателен, вы – чертовски привлекательны, так чего же зря время терять» и каким-то чудом умудряется вытащить из номер телефона.
Парень натыкается взглядом на мой гипс.
«С этой штукой может быть даже еще интереснее. У меня никогда не было девушки со сломанной рукой».
«Ну, и как же тебя записать?», – сарказма в моем голосе не занимать. Хочется двинуть наглецу по голове.
«Ян… Нет, лучше запиши меня «Ян секс». А как тебя зовут?».
«Я уже говорила», – а сама пытаюсь вспомнить, каким же из имен ему представилась. Мое настоящее – Ева, но частенько представляюсь Алёной. Сугубо из соображений безопасности.
«Я не запомнил.… Значит, будешь «Классная задница». А когда ты свободна?».
«Не знаю. Точно не сегодня».
Надо делать все, что угодно, но не брать трубку, тогда подумалось мне. Здравое решение.
Но, тогда бы, со мной точно не случилось всего того, о чем я сейчас пишу.
Не оборачиваясь, я направляюсь к метро, предвкушая, как буду праздновать развод дома, абсолютно голая, с джин тоником собственного приготовления, свайпая симпатичных парней из «Тиндера» вправо.
По пути я пыталась вспомнить, был ли на голове у Яна ободок… с его-то шевелюрой. Наличие оного всегда представлялось чем-то из ряда вон. Воображение живо нарисовало образ давнего поклонника с похожей прической: Кирилл был обладателем таких же длинных, только рыжих волос. Он-то, как раз, не гнушался ободка-пружинки.
