Смешное имя
ШишТе очень хотелось спать, очень-очень. Очень...
- Бр-р-р... - вырвался из полудрёмы, тряхнув чернявой головой.
На скамейку в тенистом сквере юный городовой переместился буквально только что, спонтанно, почти не затрачивая сил. Утомить простецкое действо не могло, как и бесцельная прогулка по центру города до этого. Городовые, а ШишТа причислял себя именно к таковым, вообще мало спят. Как он не хотел этого признавать, но умаяла она, несносная досада на отца и брата. Нет, те не осудили ни словом, ни даже намёком, зато как смотрели...
- Да пошли они, - тихо выругался ШишТа, заслоняясь злостью, как щитом. - Индюки надутые!
Не помогло. Навязчивая картинка начала прокручиваться в голове сама собой. Брат много старше, настоящий городовой, умением сильнее в любом деле, но ШишТа не припомнит, чтобы тот когда-нибудь кичился опытом. Напротив, РикТа с удовольствием тратил на младшего время, подолгу шляясь с ним, где ни попадя. Вот и сегодня в межмирье они нырнули вместе: вдвоём веселее, и градус опасности тренировок можно смело повысить. Хотя, договорились сразу, что просто развлекаются, в случае серьёзной угрозы возвращаются в пределы Земли немедленно.
Зашли как обычно со средних слоёв. После короткой потасовки с обнаглевшими красными лисами братья долго и терпеливо вычисляли - какое минимальное расстояние между ними и хрюгой последний согласится признать почтительным. Особого смысла в упражнении ШишТа не видел, вряд ли драконоподобный хрюга когда-нибудь будет угрожать ему лично. В зыбком пространстве межмирья это невозможно, городовые, как, впрочем, и лесные, и прочие сородичи, слишком шустры тут, таковы особенности перехода. А в специфические пределы родной планеты, ограниченные законами земной физики, столь крупного и упрямого зверя, как хрюга, никто не потащит, слишком это накладно, потребует много энергии, да и зачищай потом последствия за такой-то тушей. Нет, решили братья, на это даже их прямые противники в городе - бесшабашные Ри никогда не пойдут.
Потом братья-приятели долго валялись в синих лугах, издали любовались грандиозными кроваво-чернильными кочами, способными как отдавать, так и забирать энергию любых живых существ. К ним отец и РикТе не разрешал пока приближаться, не то что младшему. Живые облака братьев притягивали всегда. Беззвучные наплывы гигантов, - то сойдутся густыми грозовыми бутонами, то тихо растекутся ручьями, теряя чернильные краски и розовея по краям, - волновали и рождали что-то непостижимое в душе. Но слово данное отцу нарушить нельзя, поэтому братья и ограничивались лишь созерцанием.
Под занавес, усталые и немного рассеянные после кочей городовые шагнули в периферийную, больше всех прочих связанную с Землёй, а потому и наиболее опасную зону межмирья. Вышло неловко, очутились слишком близко от язиви, существа не вполне осязаемого, сумеречного и вечно злого. Инстинкт самосохранения сработал мгновенно, саданул обоюдным страхом столь явственным, как если бы парни лбами столкнулись. Необходимости в словах не было, опасность самая, что ни на есть, настоящая, надо тикать.
ШишТа вывалился на Земле в самом надёжном месте, какое знал, у полусгнившей деревянной беседки, в глубине большого городского парка, подле отца. Вспомнил, как тяжело выдохнул и закашлялся, словно выгонял из лёгких не воздух, а стремящийся обрести материальную цепкость страх. Брата рядом не было.
Вспомнил, как колошматил пульс по вискам, как начало зарождаться понимание в близких глазах отца. Земные секунды растянулись, не желая превращаться в минуты. Одна, две, три... брата не было. Десять, одиннадцать... Тёмный, твердеющий, но всё ещё чего-то ждущий от ШишТы взгляд отца.
Брат не вышел, а вывалился кубарем им под ноги. Пружинистый, потрёпанный, но живой, только свежая царапина красуется на лбу.
- Всё хорошо, брат, - первые его слова, ну, и ошмёток язвительной улыбки, куда без неё. И взгляд вдруг делается жёстким, даже каменным, как у отца.
Вот взгляда-то ШишТа и не выдержал, рванул, не важно куда, прочь. Он долго ещё кипел, сдерживался, снова кипел. Потом начал оправдывать себя: ведь договорились же, в случае реальной опасности тикать немедля. Да, разорвал братскую связь, да, не оглянулся, не проследил, так ведь по одному уходить из межмирья и быстрее, и легче.
Но как бы ни оправдывался, в центре мыслей тяжело долбил, точно кувалдой, неоспоримый факт: "Оставил брата и не вернулся. Оставил и не вернулся". ШишТа устал бороться с ним, сдался и позволил подлой мысли утвердиться: "Я трус". И мир вокруг сразу поблёк, облака в небе пожелтели, будто накипью покрылись, даже вольный летний ветерок, поддавшись унынию, безнадёжно увяз в ближних кустах.
ШишТа огляделся. Ну, конечно, нет, облегчённо выдохнул. Для большого мира, чьи бы там они ни были - человеческие, или городового, переживания слишком мелки. И мир вертится как обычно, и город живёт. Вечерние сумерки наплывают в срок, и в противовес колючему настроению ШишТы, мягко и нежно вытесняют дневную жару. А ветер пусть и отдохнёт, ведь без него в тиши так ласково спокойно: в дремотном безразличии кудрявятся кусты за спиной, людей нет - одна только странно-неподвижная девочка-подросток на соседней скамейке. Сидит худенькая, в лёгком лимонном платьице, вся такая светленькая, как соломенная кукла, а личико хмурое - вот-вот заплачет. Чуйка городового включилась недобрым предчувствием. "Так меня ещё и неспроста именно сюда занесло, что ли?"
ШишТа, поднялся и решительно направился к девочке.
- У Вас неприятности?
С симпатичного личика удивительно легко слетела хмурость. Незнакомка с простодушным изумлением огляделась по сторонам, словно только что осознала, где находится, а никого вокруг больше не обнаружив, испуганно заморгала. "Ах ты ж, моя лапа! Сколько тебе лет, четырнадцать, пятнадцать?" - несколько растерялся перед совершенно неприкрытыми эмоциями ШишТа.
- У меня? У меня телефон украли... из сумки, наверное. То есть, вот, сумка есть, а телефона нет, - голосок пугливый, но звонкий. Маленькая ладошка цепко держит крохотную сумочку, как будто из неё ещё есть что красть.
Любимые шорты протёрты едва не до дыр, и яркая пляжная рубашка помята, и угольная шевелюра, как всегда, взъерошена. ШишТа знает, что выглядит максимум на шестнадцать, в меру потрёпанным пацаном, но уж не настолько паршиво, чтобы девчонки боялись. Однако эта испугалась. Порывисто вскочила.
