Превыше всего советовала она строго блюсти девическую скромность не только как нечто само по себе похвальное, но и как нечто существенное, укрепляющее и разжигающее пыл влюбленного. «И никогда еще, — присовокупила миссис Никльби, — никогда не была я в таком восхищении, как вчера вечером, дорогая моя, видя, что тебе это уже подсказал здравый смысл». Поведав об этом чувстве и много раз упомянув о том, сколь приятно было ей узнать, что дочь счастливо унаследовала ее собственный здравый смысл и рассудительность (можно было надеяться, что со временем и при старании она будет обладать ими в полной мере), миссис Никльби закончила свое длинное и не совсем разумное письмо.
Бедная Кэт едва не лишилась рассудка, получив четыре мелко исписанных вдоль и поперек страницы поздравлений как раз с тем, что всю ночь не давало ей сомкнуть глаза и заставляло плакать и бодрствовать в спальне. Еще тяжелее и еще мучительнее была необходимость угождать миссис Уититерли, которая, находясь в унынии после утомительного вечера, желала, чтобы ее компаньонка (иначе за что бы получала она жалованье и содержание?) была в наилучшем расположении духа. Что касается до мистера Уититерли, то он весь день пребывал в трепетном восторге оттого, что пожимал руку лорда и всерьез пригласил его к себе домой. Сам лорд, не будучи в сколько-нибудь неприятной мере обременен способностью мыслить, услаждал себя разговором с мистерами Пайком и Плаком, которые оттачивали свое остроумие, щедро пользуясь за его счет разнообразными дорогими возбудительными напитками.
Было четыре часа дня — то есть вульгарные четыре часа по солнцу и часам, — и миссис Уититерли, по своему обыкновению, полулежала на софе в гостиной, а Кэт читала вслух новый роман в трех томах, озаглавленный «Леди Флабелла», каковой принес в то самое утро из библиотеки псевдо-Альфонс. Это произведение как раз подходило для леди, страдающей недугом миссис Уититерли, ибо в нем от начала до конца не было ни единой строки, которая могла бы вызвать хоть тень волнения у кого бы то ни было из смертных.
Кэт читала:
— «Шеризет, — сказала леди Флабелла, сунув свои маленькие ножки, похожие на мышек, в голубые атласные туфли, которые невзначай вызвали вчера вечером полушутливые-полусердитые пререкания между ней самой и молодым полковником Бефилером в salon de danse[54] герцога Минсфенилла, Шеризет, ma chere, donnez moi de l'eau-de-Cologne, s'il vous plait, mon enfant».[55]
«Мерси, благодарю вас, — сказала леди Флабелла, когда бойкая, но преданная Шеризет щедро окропила душистой смесью mouchoir[56] леди Флабеллы из тончайшего батиста, обшитый драгоценными кружевами и украшенный по четырем уголкам гербом Флабеллы и гордым геральдическим девизом сей благородной семьи. — Мерси, этого достаточно».
В это мгновение, когда леди Флабелла, поднеся к своему очаровательному, но мечтательно выточенному носику mouchoir, еще вдыхала восхитительный аромат, дверь будуара (искусно скрытая богатыми портьерами из шелкового Дамаска цвета тальянского неба) распахнулась, и два лакея, одетые в ливреи цвета персика с золотом, вошли бесшумной поступью в комнату в сопровождении пажа в bas de soie — шелковых чулках, который, пока они стояли поодаль, отвешивая грациознейшие поклоны, приблизился к ногам своей прелестной госпожи и опустившись на одно колено, подал на великолепном подносе чеканного золота надушенный billet[57].
Леди Флабелла с волнением, которого не могла подавить. разорвала envelope[58] и сломала благоухающую печать. Это письмо было от Бефилера — молодого, cтройного, с тихим голосом. — от ее Бефилера…»
— О, очаровательно! — прервала Кэт ее покровительница, иногда проявлявшая склонность к литературе. — Настоящая поэзия. Прочтите еще раз это описание, мисс Никльби.
Кэт повиновалась.
— Как мило! — со вздохом сказала миссис Уититерли. — Так сладострастно, не правда ли? Так нежно?
— Да, мне кажется, — тихо отозвалась Кэт. — Очень нежно.
— Закройте книгу, мисс Никльби, — сказала миссис Уититерли. — Больше я не могу сегодня слушать. Я бы не хотела нарушать впечатление, произведенное этим прелестным описанием. Закройте книгу.
Кэт охотно повиновалась; меж тем миссис Уититерли, подняв томной рукой лорнет, заметила, что она бледна.
— Меня испугали эгот… этот шум и суматоха вчера вечером, — сказала Кэт.
— Как странно! — с удивленным видом воскликнула миссис Уититерли.
И действительно, если подумать, было очень странно, что компаньонку может что-нибудь взволновать, — легче вывести из строя паровую машину или другой какой-нибудь хитроумный механизм.
— Каким образом вы познакомились с лордом Фредериком и этими другими очаровательными созданиями, дитя мое? — спросила миссис Уититерли, все еще созерцая Кэт в лорнетку.
— Я их встретила у моего дяди, — сказала Кэт, с досадой чувствуя, что густо краснеет, но не в силах удержать потоп крови, приливавшей к ее щекам, когда она думала о том человеке.
— Вы давно их знаете?
— Нет, — ответила Кэт. — Не очень.
— Я очень рада, что эта почтенная особа, ваша мать, дала нам возможность познакомиться с ними, — высокомерным тоном сказала миссис Уититерли. — Это тем более примечательно, что кое-кто из наших друзей как раз собирался нас познакомить.
Это было сказано для того, чтобы мисс Никльби не вздумала чваниться почетным знакомством с четырьмя великими людьми (ибо Пайк и Плак были включены в число очаровательных созданий), с которыми не была знакома миссис Уититерли. Но так как это обстоятельство не произвело ни малейшего впечатления на Кэт, то она и не обратила на ее слова никакого внимания.
— Они просили разрешения зайти с визитом, — продолжала миссис Уититерли. — Конечно, я разрешила.
— Вы ждете их сегодня? — осмелилась спросить Кэт. Ответ миссис Уититерли был заглушен устрашающим стуком в парадную дверь, и не успел он стихнуть, как к дому подъехал изящный кабриолет, из которого выпрыгнули сэр Мальбери Хоук и его друг лорд Фредерик.
— Они уже здесь! — сказала Кэт, вставая и спеша уйти.
— Мисс Никльби! — крикнула миссис Уититерли, придя в ужас от попытки своей компаньонки покинуть комнату, не испросив предварительно ее разрешения. — Прошу вас, и не думайте о том, чтобы уйти.
— Вы очень добры, — ответила Кэт, — но…
— Ради бога, не волнуйте меня и не говорите так много, — очень резко сказала миссис Уититерли. — Ах, боже мой, мисс Никльби, я прошу…
Бессмысленно было Кэт говорить, что она нездорова, так как шаги уже раздавались на лестнице. Она снова заняла свое место и едва успела сесть, как в комнату ворвался псевдо-Альфонс и одним духом доложил о мистере Пайке, и мистере Плаке, и лорде Фредерике Верисофте, и сэре Мальбери Хоуке.
— Удивительнейшая вещь в мире, — сказал мистер Плак, с величайшей любезностью приветствуя обеих леди, — удивительнейшая вещь! Мы с Пайком постучали в тот момент, как лорд Фредерик и сэр Мальбери подъехали к двери.
— В тот самый момент постучали, — сказал Пайк.
— Неважно, как вы пришли, важно, что вы здесь,сказала миссис Уититерли, которая благодаря тому, что три с половиной года пролежала все на той же софе, собрала маленькую коллекцию грациозных поз и теперь приняла самую потрясающую из серии с целью поразить посетителей. — Уверяю вас, я в восторге.
— А как поживает мисс Никльби? — тихо спросил сэр Мальбери Хоук, обращаясь к Кэт, впрочем не так тихо, чтобы это не коснулось слуха миссис Уититерли.
— Она жалуется на нездоровье после вчерашнего испуга, — сказала эта леди. — Право же, я не удивляюсь, потому что у меня нервы растерзаны в клочья.
— И, однако, ваш вид, — повернувшись, заметил сэр Мальбери, — и, однако, ваш вид…
