— Я вас вижу впервые, — возразил Николас с подобающей галантностью. — Я уверен, что раньше никогда вас не видел: этого я бы не мог забыть.

— О, разумеется, вы мне очень льстите, — с милостивым поклоном ответствовала мисс Сневелличчи. — Теперь, когда я смотрю на вас, я вижу, что у джентльмена в Кентербери глаза были не такие, как у вас… Я вам кажусь очень глупой, потому что обращаю внимание на такие вещи, не правда ли?

— О нет! Могу ли я не быть польщенным вашим вниманием? — ответил Николас.

— Ах, вы, мужчины, такие тщеславные существа! — воскликнула мисс Сневелличчи.

После чего она очаровательно сконфузилась и, вынув носовой платок из выцветшего розового шелкового ридикюля с позолоченной застежкой, окликнула мисс Ледрук.

— Лед, милая моя! — воскликнула мисс Сневелличчи.

— Что случилось? — отозвалась мисс Ледрук.

— Это не тот.

— Кто не тот?

— Тот, из Кентербери… вы знаете, что я хочу сказать. Идите сюда. Я хочу поговорить с вами.

Но мисс Ледрук не захотела подойти к мисс Сневелличчи; поэтому мисс Сневелличчи принуждена была пойти к мисс Ледрук и поспешила к ней вприпрыжку, что было поистине очаровательно, а мисс Ледрук, по-видимому, стала подшучивать, будто Николас произвел неотразимое впечатление на мисс Сневелличчи, так как мисс Сневелличчи, весело пошептавшись с мисс Ледрук, пребольно ударила ее по рукам и отошла в приятном смущении.

— Леди и джентльмены, — сказал мистер Винсент Крамльс, писавший что-то на клочке бумаги, — мы репетируем «Смертельную борьбу» завтра в десять. В процессии участвуют все. Интрига, содержание и взаимоотношения персонажей известны всем, стало быть нам нужна только одна репетиция. Все к десяти, пожалуйста.

— Все к десяти, — повторила миссис Граден, озираясь вокруг.

— В понедельник утром мы будем читать новую пьесу, — объявил мистер Крамльс. — Роли еще не распределены, но у каждого будет хорошая роль. Об этом позаботится мистер Джонсон.

— Как? — встрепенувшись, вскричал Николас. — Я…

— В понедельник утром, — повторил мистер Крамльс, дабы заглушить возражения злополучного мистера Джонсона. — Вот и все, леди и джентльмены.

Леди и джентльмены не нуждались во вторичном разрешении уйти, и через несколько минут в театре не осталось никого, кроме семейства Крамльсов, Николаса и Смайка.

— Уверяю вас, — сказал Николас, отводя в сторону директора, — вряд ли я могу приготовиться к понедельнику.

— Вздор, вздор! — отозвался мистер Крамльс.

— Но, право же, я не могу, — возразил Николас. — Моя фантазия не приучена к таким требованиям, в противном случае я, быть может…

— Фантазия! Черт побери, да какое она имеет к этому отношение? — воскликнул директор.

— Большое, дорогой мой сэр.

— Ровно никакого, дорогой мой сэр! — с явным нетерпением отрезал директор. — Вы французский язык знаете?

— Да, в совершенстве.

— Очень хорошо, — сказал директор, доставая из ящика стола свернутые в трубку бумаги и протягивая их Николасу. — Вот! Вы только переведите это на английский и поставьте свою фамилию на титульном листе. Будь я проклят, — сердито продолжал мистер Крамльс, — если не говорил много раз, что не хочу держать у себя в труппе никого, кто не владеет этим языком: тогда бы они могли заучивать с оригинала и играть по-английски, а я был бы избавлен от всех этих хлопот и расходов. Николас улыбнулся и положил в карман пьесу.

— Как вы полагаете устроиться с жильем? — спросил мистер Крамльс.

Николас невольно подумал, что на первую неделю было бы совсем неплохо получить раскладную кровать в партере, но в ответ сказал только, что еще не обращал своих мыслей на сей предмет.

— В таком случае, пойдемте со мной, — сказал мистер Крамльс, — а после обеда мои мальчики отправятся с вами и покажут вам подходящее помещение.

От такого предложения нельзя было отказываться. Николас и мистер Крамльс подали руку миссис Крамльс и вышли на улицу в величественном строю. Смайк, мальчики и феномен пошли домой кратчайшей дорогой, а миссис Граден осталась, чтобы подкрепиться в билетной кассе холодной тушеной бараниной с луком и картофелем и пинтой портера.

Миссис Крамльс шагала по тротуару, как будто шла на казнь, воодушевляемая сознанием своей невинности, и с той героической стойкостью, какую дарует только добродетель. Мистер Крамльс, со своей стороны, напоминал осанкой и поступью бесчувственного тирана, но оба привлекали некоторое внимание многочисленных прохожих, и, когда слышался шепот: «Мистер и миссис Крамльс!» — или какой-нибудь мальчуган забегал вперед посмотреть им в лицо, строгие их физиономии смягчались, ибо они чувствовали, что это — слава.

Мистер Крамльс жил на Сент-Томас-стрит, в доме лоцмана, некоего Бульфа, который мог похвастать корабельного зеленого цвета дверью и того же цвета оконными рамами, а на каминной полке в его гостиной красовался мизинец утопленника рядом с другими диковинками моря п суши. Он мог похвастать также бронзовым дверным кольцом, бронзовой табличкой и бронзовой ручкой звонка, блестящими и сверкающими, а на заднем дворе у него была мачта с флюгером на верхушке.

— Добро пожаловать, — сказала миссис Крамльс, обращаясь к Николасу, когда они вошли в комнату во втором этаже с полукруглыми окнами на улицу.

Николас поклонился в знак признательности и непритворно обрадовался при виде накрытого стола.

— У нас только баранья лопатка с луковым соусом, — сказала миссис Крамльс все тем же загробным голосом, — но каков бы ни был наш обед, мы просим вас откушать с нами.

— Вы очень добры, — ответил Николас, — я воздам ему должное.

— Винсент, — сказала миссис Крамльс, — который час?

— Обеденный час пробил пять минут назад, — отозвался мистер Крамльс.

Миссис Крамльс позвонила в колокольчик.

— Пусть подают баранину и луковый соус. Раба, прислуживавшая жильцам мистера Бульфа, ушла и вскоре вновь появилась с пиршественными яствами. Николас и дитя-феномен сели друг против друга за раскладной стол, а Смайк и юные Крамльсы обедали на диване, служившем кроватью.

— Любят здесь театр? — спросил Николас.

— Нет, — ответил мистер Крамльс. — Отнюдь нет, отнюдь нет.

— Я их жалею, — заметила миссис Крамльс.

— Я тоже, — сказал Николас, — если они не питают никакого пристрастия к театральным увеселениям, устроенным надлежащим образом.

— Не питают ни малейшего, сэр, — отозвался мистер Крамльс. — В прошлом году, в бенефис феномена, когда она сыграла три самые популярные свои роли, а также появилась во вновь созданной ею роли в «Волшебном дикобразе», билетов продали не больше, чем на четыре фунта двенадцать шиллингов.

— Может ли это быть?! — вскричал Николас.

— Да из них — на два фунта в кредит, папаша,сказал феномен.

— Да из них — два фунта в кредит, — повторил мистер Крамльс. — Самой миссис Крамльс случалось играть перед горсточкой зрителей.

— Но они всегда живо откликаются, Винсент, — сказала жена директора.

— Почти все зрители откликаются, если видят хорошую игру… действительно хорошую игру… настоящую, — внушительно ответил мистер Крамльс.

— Вы даете уроки, сударыня? — осведомился Николае.

— Даю, — сказала миссис Крамльс.

— Но, полагаю, здесь учеников нет?

— Были, — сказала миссис Крамльс. — Я принимала Здесь учеников. Я обучала дочь поставщика судового провианта, но потом обнаружилось, что она была не в своем уме, когда в первый раз пришла ко мне. В высшей степени странно, что она пришла при таких обстоятельствах.

Не будучи в этом столь уверен, Николас счел наилучшим промолчать.

— Позвольте-ка, — сказал директор, предавшись послеобеденным размышлениям, — вы бы не хотели сыграть какую-нибудь маленькую приятную роль, имея своим партнером феномена?

— Вы очень любезны, — поспешил ответить Николас, — но, мне кажется, пожалуй, лучше будет, если я сначала сыграю с кем-нибудь, кто одного роста со мной, чтобы я не показался неловким. Быть может, я бы себя чувствовал более непринужденно.