Боковым зрением замечаю фары автомобиля, выезжающего из-за угла. У водителя никаких шансов заметить ребёнка. Без раздумий я кидаюсь к мальчику и поднимаю его. Он весит больше, чем я ожидала, и я пошатываюсь, чтобы не упасть во время бега. У меня нет никаких шансов вытащить с дороги нас обоих. Секунду спустя я отталкиваю ребёнка к траве со всей силой, какой могу. Он смотрит на меня широко распахнутыми от ужаса глазами. В отдалении слышу крики его сестёр. Мгновение спустя раздаётся визг шин, и я чувствую удар, когда капот врезается мне в бок. Меня швыряет через лобовое стекло. Голова пробивает стекло, и последнее, что я вижу перед тем, как кровь застилает мне глаза — чистую белизну подушки безопасности, которая прячет водителя от моего взгляда.

Закрываю глаза, пока во дворах, один за другим, зажигается свет. Все хотят узнать, что происходит. Слышу плач маленького мальчика, которого пытается успокоить сестра. Задумываюсь, отправилась ли вторая за мамой. Надеюсь, у них не будет проблем.

Вдали раздаётся звук сирен скорой помощи, и постепенно я начинаю чувствовать. Во-первых, острую боль в голове. Во-вторых, нога начинает болеть, а вскоре и запястье. Но я узнаю, что такое настоящая боль лишь тогда, когда пытаюсь сделать вдох. Каждая попытка оканчивается горящей болью. Пытаюсь закашлять, но больше похоже на хрип, и я чувствую, как что-то капает из уголка рта.

— ЭрДжей, — кто-то обращается ко мне, направляя белый свет мне в глаза. — Ты слышишь меня?

Пытаюсь кивнуть, но шея затекла, и я почти уверена, что она сломана.

— Не пытайся говорить, — командует голос.

Если мне нельзя говорить, зачем тогда он задаёт вопросы?

Следующий звук, который я слышу, — вопль мамы.

— Нет! ЭрДжей, детка, нет! Уберите от меня руки! Это моя дочь!

Слышу, как папа кричит что-то, но теперь мир начинает затихать. Всё, что мне удаётся отчётливо расслышать — спокойный голос диспетчера, обращающийся к мужчине, который задавал мне вопросы и велел не разговаривать.

Начинают сменять друг друга красный и белый цвета, и через мгновение я оказываюсь на носилках, и меня везут, вероятно, в машину скорой помощи.

— Её родители едут с полицией, — парамедик докладывает диспетчеру. — Никак не могу позволить им ехать с нами, она выглядит так плохо.

Эй, алло, я всё слышу. Когда я получу возможность оценить происходящее, я обязательно прокомментирую плохие манеры с больными.

— Свидетели говорят, она отбросила с дороги ребёнка, — произносит водитель. — С ужасом представляю, что было бы с ним, если бы не она.

— Да. Повезло мальцу. Разодранная коленка и разбитая губа не сравнятся с этим.

Ясно, но насколько всё плохо? Полагаю, я сломала ногу, потому что она болит как ненормальная. Ещё пострадала голова. Надеюсь, это всё.

— Я дам тебе обезболивающее, ЭрДжей. Не засыпай, хорошо?

Ощущение прохлады разносится по всему телу, приглушая боль до тех пор, пока не начинает казаться, что я парю в облаках.

В следующий раз, когда я открываю глаза, мне приходится их сразу же закрыть из-за ослепительного света. Слышу плач мамы с другой стороны двери. Веки слишком тяжелы, и я проваливаюсь в сон.

Понятия не имею, сколько проходит времени, когда появляется желание проснуться. Но на этот раз я не могу. Я не могу открыть глаза. Я не могу согнуть пальцы. Я вообще не могу пошевелиться. Писк монитора сердечного ритма — единственное доказательство того, что я жива, и я снова погружаюсь в теплую бездну пустоты.

Во сне вижу образы Мадлен и бабули. Они не перестают говорить, что всё будет в порядке, и мне надо просто расслабиться. Очевидно, ни одна из них не принимала тех таблеток, что дают мне, так как расслабиться — не проблема.

Резко просыпаюсь. На этот раз что-то закрывает глаза. Я не могу видеть, но могу слышать, как тихонько плачет мама. Хочу заверить её, что я в порядке, но не могу. Горло очень сильно саднит, и от одной только мысли заговорить начинает тошнить. Слышу, как входит папа.

— Выпей это, — приказывает он надтреснутым голосом.

Внезапно я ощущаю, что меня куда-то тянет, словно я должна быть в другом месте. Сводит с ума, верно? Ну то есть, моя нога сломана, и я не то чтобы могу свободно гулять.

Но ноющее чувство никуда не уходит. Наконец, я переключаю внимание с мамы и пищащих приборов на ожидание чего-то. Но всё, что я чувствую — случайный всплеск статического электричества. Напоминает, когда шаркаешь тапочками по ковру, затем идёшь за кем-то и касаешься его, и его ударяет током. Но мне совсем не больно. На самом деле, похоже на мурашки.

— ЭрДжей, — произносит мягкий голос позади меня.

Я знаю этот голос. И я не хочу оглядываться, чтобы увидеть хорошо знакомое лицо.

— ЭрДжей, — произносит голос более требовательно. — Пора.

— Нет, — возражаю, теперь без проблем управляя голосом. — Нет. Только не снова.

Не снова? Подождите. Что я имею в виду? Опять в голове появляется гудение, но теперь, когда я пытаюсь от него отмахнуться, оно возвращается, и на меня обрушиваются воспоминания, которых попросту не могло быть.

Или могло?

— ЭрДжей.

Боль в ноге прошла, и голова чувствует себя прекрасно. Осторожно дотрагиваюсь до лица, смутно осознавая, что запястье не болит. Ссадины на лице прошли.

— Да вы издеваетесь надо мной, — ворчу, поворачиваясь, чтобы посмотреть, кто говорит со мной.

Позади меня облачённый в черные робы с серпом в руках уже во второй раз стоит Гидеон, мой личный жнец.

ГЛАВА 38

— Да вы издеваетесь надо мной! — кричу я. — Я даже день не прожила!

— Технически, немного больше, — уточняет Гидеон.

Раскрываю рот и смотрю на него.

— И сколько из этого времени было проведено под таблетками?

Он пожимает плечами.

— В любом случае, что произошло с моими семьюдесятью годами? Мне казалось, я должна была увидеть тебя не раньше, чем через несколько десятилетий.

Гидеон снова пожимает плечами.

Тупой жнец. Но на этот раз я не позволю ему затащить меня на поезд, пока не получу ответы. Усевшись по-турецки, смотрю на него с самым вызывающим выражением лица.

— Я с места не сдвинусь, пока ты не объяснишь, что происходит. Почему я здесь? Почему я умерла?

Гидеон кончиками пальцев потирает глаза, а затем, к моему удивлению, плюхается рядом со мной.

— Нам обязательно через всё это проходить? — спрашивает он.

— Ты, как и я, прекрасно знаешь, что, как только я окажусь на поезде, вскоре я сойду в Зале Ожидания, где ты бросишь меня дожидаться призыва на регистрацию.

Он озадаченно смотрит на меня.

— Что?

— И снова ты отрицаешь то, что должно произойти.

— Каким образом? — осведомляюсь, тщательно следя за тем, чтобы он не смог отвлечь меня от нужных мне ответов.

— Никто не думал, что ты вспомнишь, что была здесь. Точнее, пока ещё ты не там, но скоро.

Понимаю, что он делает. Пытается отвлечь меня чем-то странным и увлекательным, связанным со мной. Не выйдет.

— Плевать. Объясни, почему я не дожила до столетия, — требовательно спрашиваю.

— Ты изменила своё прошлое, и эти изменения проявились в твоём настоящем. Они также изменили твоё будущее.

— Подожди, ты хочешь сказать, что пройдя через все испытания, учинённые судом, я в конечном итоге обменяла долгую жизнь на один-единственный день?

— Полагаю, с твоей точки зрения так и выглядит, — произносит он раздражённо.

— А как ещё мне на это смотреть? — интересуюсь с не меньшим раздражением.

Он встаёт и протягивает руку, чтобы помочь мне подняться. Я не принимаю её.

— Ты можешь смотреть так, — со вздохом произносит он, — предыдущая временная линия предлагала тебе долгую жизнь, лишённую истинной дружбы, сострадания, достоинства. В новой жизни, хоть и короткой, ты ставила нужды других выше своих собственных, и этот мир стал лучшим местом. Ты в прямом смысле изменила жизни людей.

— Не понимаю, как, — бормочу.