У Мити перехватило в горле. Сварог, да такого паро-коня даже в конюшнях Кровной Знати нет! Хотя, есть, конечно… но не все ли равно! Он поднес дрожащую ладонь к сплетению рун на металлическом крупе паро-коня. Наследие варяжских предков, вернувшее свое значение в нынешнюю эпоху пара и стали, не подвело – от тепла ладони легкая искра побежала по прорезанным в металле дорожкам… сквозь сложный, и непонятный непосвященным рунескрип слабо блеснула огненная Каньо… и паровой котел под стальным крупом едва слышно запыхтел. Из ноздрей паро-коня ударили две тугие струи пара, а лампы в глазницах замерцали.

Коснувшись сапогом намеченной на боку коня стальной ступеньки, Митя вскочил в седло. Ноги провалились внутрь, под ступнями оказались упрятанные в широкой груди автоматона педали, обтянутое кожей сидение было теплым от греющегося парового котла. Митя схватился за рычаги на паро-конской шее…

– В ящике погляди! – отец, уже по пояс в седле своего автоматона, натянул защитный шлем и круглые очки-гоглы.

Митя сунул руку поглубже в конскую грудь и вытянул такой же шлем и гоглы.

– Что возишься? Догоняй! – со смехом крикнул отец и вдавил педаль. Серый паро-конь согнул одну ногу, вторую, выпуская пар из сочленений суставов. Его глаза завертелись в глазницах, шаря по перрону конусами яркого света. Мужики заорали – то ли испуганно, то ли восторженно – и окутанный облаком горячего пара автоматон соскочил с перрона и ударился в дробный, стремительный галоп.

Митя рванул рычаг и бросил своего паро-скакуна вдогон.

Южная, пахнущая разогретой травой и пылью, ночь кинулась навстречу. Конусы света из глаз паро-коня выхватывали из мрака беленые стены и пышные кусты за заборами. Грохот стальных копыт разрубил тишину спящей деревеньки, и враз обезумевшие дворовые псы заметались на цепях, и заорали что-то их проснувшиеся хозяева, замелькали в окнах огоньки свечей, и мужик с портками в одной руке и ружьем в другой даже успел выскочить на порог. Окутанные паром стальные чудовища пронеслись мимо него… и исчезли за околицей.

Митя сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул, отправляя это разбойничий посвист из мрака, как последний привет разбуженной Хацапетовке.

Митя потянул рубильник и пошел на обгон. Проселочная дорога застонала под паро-конскими копытами, клубы пыли смешались с клубами пара и осели на безупречном дорожном сюртуке, но сейчас Мите было все равно. Седло мелко вибрировало, но плавный ход поршневых ног позволял паро-коню стлаться над дорогой – и скорость, скорость! Его вороненый обошел отцовского серого на полголовы, на голову – и вот уже Митя вырвался вперед, летя безудержным вихрем пара и стали по пыльному проселку. Митя запрокинул голову и заорал, швыряя свой восторженный крик в отчаянно пытающуюся угнаться за ними луну.

– Сюда! – разорванный ветром в клочья окрик был едва слышен.

Митя рванул поворотник. Механический конь накренился, почти ложась на бок и волоча за собой шлейф пара – слышно было как гудят поршни ног. Серым призраком в завитках пара отцовский скакун уходил наискось, по бездорожью.

– Все равно не уйдешь! – азартно выкрикнул Митя, снова бросаясь в погоню. С лязгом столкнувшись боками коней, они пролетели насквозь рощицу и поскакали над речушкой. В темной воде отражалось стремительно несущееся вдоль берега облако пара, пронизанное лучами света и блеском металла. Вода вспенилась под копытами. Ноздря в ноздрю паро-кони перемахнули речушку и вылетели на пологий берег. Взметнулись на холм, вниз, снова вверх… Грохочущие копытами автоматоны горячим вихрем пронеслись по когда-то наезженной, а сейчас заросшей подъездной дороге, и взвились на дыбы перед словно кинувшейся навстречу оградой.

Митя рванул рычаг, паро-конь опустился на передние копыта – гибкие пружинные суставы мягко подогнулись, принимая на себя вес стальной махины. Автоматон встал, окутавшись паром по брюхо и упираясь мордой в ворота. Меж кованными завитушками причудливой монограммы, жалобно, как протянутые за подаянием ладошки арестантов, торчали ветки растущих за воротами деревьев. Отец сдвинул гоглы и вытер мокрое от пота лицо:

– Вот это наш новый… …наше новое имущество и есть. Как говорится, добро пожаловать.

Митя скептически хмыкнул – в свете лошадиных глаз был отлично виден красующийся на воротах заржавленный замок.

– Я отбивал телеграмму, что приедем. Наверное, нас сперва в Екатеринославе ждали…

– Если вы, батюшка, соизволили сообщить в телеграмме о своей новой должности, может, и ждали.

Отец едва заметно поджал губы: наверное, после подарка… нет, после их безумной скачки ожидал другого обращения. И напрасно. Недостойно светского человека и дворянина продаваться за паро-коня… хотя Митя подозревал, что тот же ротмистр Николаев за паро-коня продался бы легко и даже с восторгом. Ну и… он просто не умел говорить с отцом по-другому!

– Не сообщал. Думал в отпуску освоиться в имении, а потом уж вступать в должность.

– Телеграмму от неизвестного помещика господа канцеляристы просто похоронили под грудой дел. – заключил Митя.

Кто бы тут не жил ранее, ограду он ставил на совесть, в зазор между пиками протиснулась бы разве что кошка. Лезть поверху Мите откровенно не хотелось: сразу виделось как ржавые навершья рвут ему штаны, и он валится на ту сторону, сверкая голым задом! Мало, что дорожные брюки от «Андре» было безумно жаль, так еще увидит кто… Это если ты элегантен и в седле паро-коня – так никого, а если в драных штанах и на заборе – сразу невесть откуда толпа народу!

– Отъедь-ка… – отец дернул рычаги, его паро-конь поджал ногу… и долбанул копытом в замок. Ворота жалобно крякнули – замок отвалился вместе со скобами. Отец потянул створку, направляя коня внутрь… и недоуменно обернулся. Ворота заперты, замок заржавлен… а створки ходят бесшумно, словно их заботливо смазывают.

– Кто тут жил?

– Выморочное имущество. – отец настороженно огляделся, словно ожидая увидеть того, кто смазал петли. – Последний владелец умер, успев наделать долгов. Имение отошло казне, хотели на аукцион выставлять, а тут…

«Подвернулся отец-правдолюбец, которого надо было и вознаградить, и услать подальше». – мысленно закончил Митя.

За поросшей сорняками клумбой, темен и безмолвен, громоздился помещичий дом. Замка на дубовых дверях не было, но сами двери не открывалась, точно были заложены изнутри. Окна длинного приземистого здания закрывали глухие ставни.

– Там ставня неплотно прилегает! – обрадовался Митя. Мысль, что внутри, как сокровище в башне сказочного колдуна, таится кровать, заставляла позабыть о приличиях. Он выудил отвертку из ящика паро-коня, и всадил ее под край ставни. Кракнуло, откололась длинная влажная щепа и… вся ставня с грохотом вывалилась наружу, открывая раму с выбитым стеклом. – Я влезу, и открою изнутри. – фонарями глаз паро-коня Митя осветил комнату: только обломки да мусор на полу. Ухватился за подоконник. Просунулся внутрь до половины, навалившись животом на край обветшалой рамы…

Узкая, длинная, словно у огромной крысы, морда высунулась из-под подоконника и у самого лица Мити лязгнули стальные зубы. Он успел отпрянуть, и с воплем полетел вниз, под копыта своего паро-коня. С размаху ударился спиной об землю и взвыл от боли.

Узкая морда высунулась из окна, глаза полыхнули как две свечки и тут же погасли – тварь с металлическим скрежетом выпала следом. Прямиком на Митю.

Митя кувыркнулся в сторону. Напавшее на него существо принялось с лязгом подбирать лапы… и окуталось паром. Стоящий на четвереньках Митя даже замер, с некоторой растерянностью глядя на старого, да что там – даже дряхлого паро-пса. Образец десяти-, если не пятнадцатилетней давности, и на пса-то походил весьма условно: больше на приземистую крысу-переростка с крокодильими челюстями, вконец разболтанными винтами суставов, и явно перегревающимся котлом – пар валил не только у него из ноздрей, но и из-под хвоста. Спинной панели у пса не было вовсе, и было видно как внутри, засекаясь и цепляясь друг за друга, крутятся шестеренки. Но пес не только двигался, но и явно был настроен на охрану!