– Ну что, как там они поют: это есть наш последний и решительный бой? – Ирод достал из-за шкафа увесистый полотняный пояс со многими кармашками, в каждый из которых была вставлена пластина тротила, примерно пятьдесят грамм, – это адское изобретение его ликвидатора. Еще в 1943 году они сделали пробный экземпляр. Была задумка – накачав какого-нибудь офицера какой-нибудь отравой, запустить его в штаб или ресторан. Взрыватель был химический, рассчитанный на пять минут задержки. Но по разным причинам пояс не нашел своего применения. В 1944-м, планируя отъезд, Ирод на всякий случай решил взять его с собой и приказал поменять время задержки взрывателя на тридцать секунд. Но пояс снова не понадобился. А вот сегодня, похоже, пришел его час. Под свободным пиджаком ничего не было видно, взрыватель находился под правым локтем.

«Главное – самому случайно не сломать ампулу раньше времени, а то взлечу на небеса, так и не поняв, какая мне судьба уготована», – усмехнулся про себя Василий Петрович.

Страха не было совсем и, надев полотняную сорочку с отложным воротником, в который была зашита ампула с ядом, он снова усмехнулся: «Ну вот, волею провидения у меня есть реальный шанс стать ликвидатором. А хороший выйдет фейерверк – на мне больше шести килограммов тротила будет… Во рванет-то…»

Беседа у начотдела сложилась достаточно конструктивно. Он сразу честно предупредил: проверка продолжается, потребуется не раз и не два давать пояснения и всякого рода справки, но есть более важные дела на сегодня, нужно срочно восстанавливать, а точнее заново организовывать работу агентурного отдела. Тщательно проверить и задокументировать деятельность тех агентов, кто оставался на подпольной работе. Восстановить архив и активно выявлять всех, кто сотрудничал с врагом – в той или иной степени. Война еще не окончена, и в городе крайне неспокойная оперативная обстановка. Честно сказал, что восстановить Василия Петровича в прежней должности до окончания проверки нет возможности, а вот зачислить его в штат как вольнонаемного – в канцелярию или архив – Москва дала добро.

– Я готов служить Родине в любом месте и на любой должности! Я согласен! – ни секунды не раздумывая, вскакивая, по-военному отрапортовал Ирод.

– Очень хорошо. Сегодня же доложу в Москву о нашем разговоре. Выбирайте – канцелярия или архив, повторю: временно, конечно, просто надо вас как-то к службе приписать. Паек, денежное и вещевое довольствие – все по норме прежней вашей должности.

– Тогда по возможности попрошу туда, где меньше людей в кабинете. В идеале – никого. Моя работа не терпит шума, – пояснил Василий Петрович.

– Понимаю, – кивнул начотдела, – сделаю что смогу, но на первых порах придется делить кабинет с двумя лейтенантами. Это ненадолго, они прикомандированы для оказания помощи из действующей армии на три месяца, скоро вернутся в свою часть. Кабинет номер два, я распоряжусь, чтобы освободили угол и поставили стол для вас. Новое удостоверение вам оформят завтра с утра. Жду вас к 8.00. До свидания, – сухо попрощавшись, начотдела склонился к бумагам.

Правду сказать, Ирод был благодарен за то, что начальник воздержался от прощального рукопожатия – впервые в жизни он почувствовал, как сильно взмок и как его вечно сухие ладони стали мокрыми, как будто он только что вымыл их под краном. «Что, страшно?» – спросил он сам себя, усмехнувшись.

Утро началось с сюрприза из разряда «ну надо же…» – кабинет № 2 оказался тем самым, где над ним издевался лейтенант-следователь, да и сам лейтенант имелся в наличии. Увидев Ирода, которому освободили самый светлый угол в комнате – у окна, там, где раньше стоял его стол, лейтенант замер, потом попытался приподняться из-за стола, потом сел и опять привстал, не зная, что можно, а чего нельзя делать…

– Здравия желаю, я – Василий Петрович, – сухо поприветствовал соседей по комнате Ирод. – Знакомиться предлагаю по ходу работы, дел у всех много.

С этими словами он сел за стол и углубился в бумаги, которые аккуратными стопками были сложены на столе. Работы было действительно много – доносы, заявления, отчеты, циркуляры и много-много других документов требовали систематизации и каких-то решений, и Василий Петрович погрузился в процесс.

Прошла неделя. За это время лейтенанты фактически поступили в его распоряжение: бегали с проверками, вели допросы и дознания, писали отчеты и… тихо ненавидели своего непонятного начальника. Как они ни пытались вызвать его на откровенный разговор, ничего у них не вышло. Водку он не пил, в застольях не участвовал, пролетарскому чаю предпочитал кофе, который сам себе варил на трофейной походной немецкой спиртовке. Зато запах настоящего кофе привлекал в их кабинет весь горотдел, а так как Василий Петрович, несмотря на все намеки, никого не угощал, кабинетная неприязнь стала всеобщей. Но он просто не замечал этого.

Работы, как уже говорилось, было действительно много. Ирод стал приходить в кабинет в шесть утра – как только светало и можно было ходить по улицам Одессы без особого риска нарваться на нож или бандитскую пулю в подворотне. С комендантскими патрулями было проще: за неделю изучив их маршруты, Василий Петрович проложил свой так, что не пересекался с ними, правда, это увеличило время в дороге на 15 минут, но того стоило. На самый крайний случай у него было служебное удостоверение сотрудника горотдела НКВД.

Уходил он со службы, когда уже смеркалось. Аналитик, любитель дедукции и интриган Крючок, его второе «я», постепенно начал восстанавливать свою паутину, частично утраченную за годы войны. Он перетряхнул всех своих агентов, восстановил прежние отношения, обозначил систему связи, нескольких своих людей устроил на работу в нужные или в перспективные места, заодно и своего нового ликвидатора, спасенную им отличницу-химичку, направил на базу Аптекоуправления. А к концу месяца провернул и кое-что для себя. Дело в том, что примерно через неделю своей службы Ирод случайно услышал разговор в курилке внутреннего двора горуправления. Следак-лейтенант, который его допрашивал, возмущенно говорил кому-то, что, как только вернется в часть, сразу же подаст заявление на Ирода. На удивленный вопрос сослуживца: – С чего это? – лейтенант начал громко возмущаться:

– Да ты знаешь, что он творил в оккупации? Он с румынскими офицерами жил!!! Сразу с двумя!!! Как тебе такой партизан-подпольщик, а????!! Что смотришь?

– Как жил? В одном доме? Ну так, может, не по своей воле, тогда кто кого спрашивал, офицерье просто заселялось в приглянувшуюся квартиру, кого им было спрашивать?

– Он с ними как мужик с бабами жил!!! – громко выкрикнул лейтенант и, понизив голос, продолжил: – Как называют баб, которые с фашистами сожительствовали? Подстилки? Что с ними делаем? Или к стенке, если можем доказать, или в лагерь. А что надо сделать с офицером НКВД, который сожительствовал сразу с двумя фашистами? Расстрелять!!! Расстрелять!! А его моим командиром назначили! Я – боевой офицер, у меня четыре награды, я к Герою представлен за 25 вылетов на штурмовике, меня из-за контузии отстранили от полетов и временно прикомандировали в Особый, вот я и попал сюда! Ну как такое стерпеть? Я же все документы на него, как надо, оформил, передал начальнику со служебной запиской! – не сдерживаясь, буквально кричал шепотом лейтенант.

– Может, тебе надо к начальнику сходить, задать вопрос? Ну, если ты прав, как такое терпеть? – посочувствовал сослуживец.

– Да ходил уже дважды, – лейтенант все не мог успокоиться. – Ходил. Первый раз он мне сказал, что факты проверяются и такими кадрами не разбрасываются из-за одного доноса.

– Ну и?

– Что и? Вызвал я снова эту официантку, она все подтвердила, готова была дать показания, да через два дня зарезали ее в подворотне, когда с работы возвращалась, – вздохнул следователь.

– Это как же?.. Ты думаешь – он? – предположил удивленный сослуживец.

– Да откуда я знаю?! – воскликнул лейтенант. – Дознание вела милиция местная, они дело открыли и закрыли в один день по причине отсутствия свидетелей, ты же знаешь, как нынче гоп-стопы расследуются… Я об этом узнал только три дня назад.