Я закончил рассказ тем, как разделались с ее отцом, и Смоллет воскликнул:

– Ей богу, Том, ты зря ушел из журналистики! Однако, какие доказательства ты можешь представить?

– Какие могут быть доказательства? Ты же не думаешь, что девушка может такое о себе сочинить?

Смоллет прищурился:

– Слушай, старик, какая ей от этого выгода? Или тебе?

Я помедлил. Совсем не плохо, если Смоллет будет думать, что мы преследуем корыстные цели.

– Я-то не очень заинтересован, а ей, бедняге, сотня-другая не повредит.

Смоллет нахмурился.

– Я должен сначала переговорить с моим редактором. Возможно, он захочет с нею встретиться. Ведь надо это как-то доказать.

– Давай посмотрим на это с другой стороны, – сказал я. – Как утверждает американский издатель, эти дневники напичканы описанием сексуальных приключений Берии. И всем известно, что он любил молоденьких девочек. Возможно, в дневниках есть и этот эпизод.

Смоллет уставился на меня хитрыми глазами.

– А ты, случайно, не читал эти дневники? Как я понимаю, ты ездил в Будапешт не для того, чтобы побывать на вечеринке Фланагана? А для чего ты встречался с венгерским поэтом? Не для того ли, чтобы получить от него кое-какие материалы и перевезти их на Запад?

– Оставлю это без комментариев, Фрэнк.

Татана возвратилась к столу и молча села. Смоллет обратился к ней:

– Татана, могли бы вы встретиться с моим редактором? Он очень тактичный и понимающий человек. Насколько мне известно, вы нынче собираетесь уехать?

После некоторых уговоров Татана согласилась.

Редактор оказался спокойным, даже застенчивым человеком. Он отнесся к ней с большим сочувствием, и ее история его взволновала. Она согласилась на фотографию, и было решено, что ее рассказ напечатают после публикации дневников, которая, как редактору стало известно, состоится недели через две. Он заключил с Татаной контракт, согласно которому она получит гонорар в пятьсот фунтов при условии, что никому больше не расскажет об эпизоде с Берией.

Татана была в хорошем расположении духа и вечером пригласила меня в ресторан.