С одной стороны — иннари с иянденцами. На столе перед ними выставлены блюда с почти нетронутыми яствами. Бокалы с кристально чистой водой, фруктовыми соками и ароматными пряными винами остались без внимания.

Иврайна восседала подобно королеве среди свиты, величественная в аристократическом наряде, с безукоризненно уложенной прической и сжатым в ладони боевым веером. Всем своим видом она хотела казаться глупой куклой, однако никто из присутствующих не заблуждался насчет этой личины. Ее губы, когда оставались сомкнутыми, складывались тонкой черточкой, глаза подмечали мельчайший жест и выражение, которые выдадут намерение тех, кто сидел напротив, прежде чем они выразят его словом или поступком. Даже не учитывая столь многозначительное поведение, психический гул клинка рядом с ее креслом выдавал, что она могла быть кем угодно, но только не живым манекеном.

Визарх стоял у ее плеча, как клякса крови на сером и пастельно-синем фоне, недвижимый и безмолвный. На протяжении всей встречи он ни разу не пошевелился и не заговорил, даже слабейшей дрожью или иной реакцией не ответив ни на что из сказанного и сделанного. Но, несмотря на кажущуюся неподвижность, в нем таилась дремлющая энергия, буря за дверью, которую можно было распахнуть настежь, стоило лишь того пожелать. Он вел себя так отстраненно, что невольно притягивал к себе взоры окружающих в ожидании мгновения, когда его мнение вырвется со всей неистовостью артиллерийского обстрела и массированного воздушного налета.

Но даже когда на Иврайну давили сильнее всего, Визарх держал язык за зубами, верный обещанию, данному им перед началом переговоров, что он не станет действовать, пока его об этом не попросят.

Вокруг них сидели и стояли остальные иннари, приглашенные, дабы в положенный момент бормотать слова признательности и осуждения, а также добавлять бесспорную физическую ощутимость требованиям Иврайны. Они угрожающе нависали над столом, когда это требовалось, касались рукоятей мечей и пистолетов, если к тому призывали обстоятельства, но также охотно успокаивались и расслаблялись, дабы показать свое расположение и свободу выбора.

Справа от провозвестницы находились близнецы-чародеи с Ияндена. Они сняли шлемы, явив одинаковые худые лица с изогнутыми надбровными дугами. Ияста и Телахас всеми силами пытались встрять в разговор со своими пожеланиями и требованиями, часто в наиболее неуместные моменты, и упорство, с которым они вставляли замечания, к вящему раздражению собравшихся, возрастало тем больше, чем дольше их игнорировали.

Попав в меньшинство, близнецы выглядели совершенными чужаками в диалоге. Они склонялись то к одной стороне, то к другой и вновь сменяли временных союзников, не успев закончить предложение, а иногда так и вовсе уклонялись в некоем своем, третьем, направлении, тем самым обрывая предыдущие две линии споров в обмен на пустяковую уступку.

Они не выказывали поддержки иннари, угрожая позиции Дщери Теней не больше и не меньше, нежели сами зайсутранцы, и превыше всего ставили интересы одного только Ияндена.

Зайсутранцы сидели в креслах напротив, размещенных с тонким намеком на оборону и отвлечение, за столами, расположенными с целью навевать мысли об открытости или препонах. Они придерживались стратегии истощения. Чувствуя силу от нахождения на родной земле и контролируя окружение, зайсутранцы не выдавали своих потребностей и ограничивались лишь скупыми договоренностями. Они распределяли согласие, словно воду в пустыне, и заставить зайсутранцев извлечь его из закромов удавалось с исключительными усилиями.

Большую часть переговоров взвалила на себя вторая посредница по имени Наситас, которую представили под неведомым титулом избранного отпрыска. Она была в наряде со стоячим воротником — по-видимому, последним писком моды высшего общества, и ее серебристо-красное платье напоминало то рыбью чешую, то лазерный выстрел. Тщательно подобранный наряд позволял одним поворотом лодыжки, распрямлением руки или взмахом ладони изменять его цвет.

Наситас пребывала в постоянном движении, все время меняя позу, опуская голову то на один локоть, то на второй, будто потревоженный улей, грозящий ослепить или загипнотизировать собравшихся.

То и дело она совещалась с хором немногословных подпевал, которых быстро представили как камергеров разных домов. Своим видом они походили на плакальщиков на поминовении величайшего героя рукотворного мира или, скорее даже, родителей, провожающих свое единственное и горячо любимое чадо на свидание со скороспелым воздыхателем-бунтарем. Их строгие взгляды и неодобрительные покачивания головой принимали на себя неистовство многочисленных атак Иврайны, как сполохи и ложные цели отвлекают рыщущий луч прожектора от истребителя или сбивают с толку системы наведения преследующего врага.

Время от времени глава делегации, Монсаттра, коего представили без всяких титулов, начинал наступление, дабы поддержать слабеющую или рушащуюся полосу обороны. Он относился к той редкой породе альдари, демонстрирующей последовательность в деле, слове и мысли.

Иными словами, он говорил, что думает, а во многих искусственных мирах, в том числе в Ияндене, подобное считалось вершиной варварства.

Сталкиваясь с такой прямолинейностью, Иврайне мало что оставалось, кроме как отступать перед полномасштабным натиском или отвечать взаимностью, лишь чтобы удержать позиции. Еще Монсаттра помогал советникам в их неутихающей деятельности, своевременно меняя настрой, поведение и выражение лица, чтобы подкрепить доводы Наситас или опровергнуть аргументы Иврайны. В двух идеально выверенных случаях он коротко фыркнул с меткостью и опустошительностью снайперского выстрела.

В таких условиях кто-то мог бы счесть ход переговоров медленным, но за первую четверть цикла после прибытия зайсутранцев достичь удалось заметно многого. Иянден с Зайсутрой делили общий язык предков, но после размежевания культур развились местные наречия. Немало усилий потребовалось для составления повестки дня, включавшей обсуждение Паутины, миров-кораблей и течение времени, прежде чем удалось приступить непосредственно к дискуссии.

Следующие залпы обрушились на ту своевременность, с которой делегация прибыла вскоре после ухода Иянны, пока Иврайну не заверили, что духовидица в надежных руках и сейчас на пути к месту встречи с дальними родственниками из дома Ариеналь. В данном случае посланница Иннеада не чувствовала себя вправе рассказывать об утрате и истории Иянны, невзирая на несколько попыток разузнать у нее какие-либо сведения.

Иянне не пришлось долго идти, прежде чем достигнуть пещеры, где ей и другим иннари предоставили низкобортные небесные скифы. Несколько транспортников оставалось на месте, пришвартованные к неровной стене. При приближении девушки один из них отплыл назад, развернувшись так, чтобы подставить трап к ступеньке в передней части пещеры. Духовидица забралась на борт и села у носа, опустив руку на планшир.

Космолет завис в воздухе, слабо покачиваясь, будто лодка на отмели, в ожидании команды. Иянна чувствовала психический резонанс корабля, чего не могла сказать о групповом разуме, однако не знала, куда направить машину.

Шипение и металлический скрежет привлекли ее внимание к двери, которая поднималась на склоне холма, образуя пандус в тускло освещенный тоннель. Тот факт, что аппарель вообще издавала какой-либо звук, свидетельствовал о плохом техническом состоянии, но все мысли разом вылетели у Иянны из головы, когда она узнала вышедшую наружу фигуру.

Сайдари.

Духовидица почти привыкла к его схожести с отцом, но ей все равно потребовался миг, чтобы напомнить себе, что перед ней предстал не призрак Арктая.

Иянна помнила предупреждения спутников, и, хотя их мнение ее раздражало, она сохраняла достаточно ясности ума, чтобы в присутствии верховного лорда-хранителя оставаться настороже.

— Какая неожиданная встреча, — сказала она, отлично понимая, что для самого Сайдари в этом ничего неожиданного не было.