Я долго не спала. Рассказ так напугал, что я пешком бы домой убежала, но там меня никто не ждал. Внизу начал тихонько подвывать пес. Я поднялась и прокралась к столу, взобралась на подоконник. Женщина стояла около поваленной калитки усадьбы напротив и, задрав голову, вглядывалась в наше окно. Она подняла вуаль, и луна высветила вместо лица белый звездчатый шрам. На нем выделялись огромные, словно крупные сливы, непроницаемо черные глаза. У меня к горлу подкатила тошнота. Погорелица, будто почувствовав мой ужас, раздвинула в усмешке тонкие щелки обгорелых губ и исчезла.

   Утром я чувствовала себя побитой собакой. Болели и руки, и ноги, а когда я села в кровати, меня кинуло обратно на подушку. Саши в комнате не было. Быстро одевшись, выглянула в окно и чуть не упала. У меня перехватило дыхание от ужаса. Сверху были хорошо видны развалины дома в саду напротив, а посреди них - женщина в черном. Она не сводила глаз с нашего окна. Я отскочила и бросилась вниз. В гостиной снова выглянула в окно. За густыми зарослями сада ни развалин, ни Погорелицы видно не было.

   Вечером я не рассмотрела, как следует, дом. Сегодня почувствовала, что здесь тепло и уютно. Если бы не соседство с Погорелицей! Гостиная находилась под спальней Саши, но была немного меньше. Окно выходило на двор перед домом, где тетя Оля посадила цветы. Сейчас цвели пионы, их густой удушливо-сладкий запах заполнил гостиную.

   Под окном - небольшой журнальный столик на колесиках с закрытым ноутбуком. Рядом стояла плетеная корзинка с начатым вязаньем. У стены напротив входа, справа от окна, на тумбочке-камине - большой телевизор. Перед входом диван, накрытый клетчатым сине-зеленым пледом, и два кресла. У дивана развалился Ром. Он приподнял одно ухо, когда я вошла, и приоткрыл глаз, но тут же успокоился. Напротив окна две двери. Одна, я помню, вела в кухню, вторая, наверное, - в спальню родителей. Между дверями книжные полки до потолка.

   Я прошла в кухню. Помню, вчера кухня показалась огромной. Сейчас я поняла, что это из-за белого цвета стен и отделки мебели. Кухня, конечно, была побольше нашей городской, но не настолько, как мне показалось вечером. Зато в ней было все: и газовая плита, и тумбочки, и шкафчики, холодильник и комбайн. У окна стоял мягкий уголок, а перед ним обеденный стол. Все это блестело, словно натертое воском. Саша раскладывала на столе тарелки. Она кивнула мне и спросила:

   - Как ты?

   - Норм, - буркнула я, решив не рассказывать о видениях. Я подумала, что схожу с ума. Ведь я впервые осталась без родителей и в чужом доме. - Помочь?

   - Нет, мама все приготовила.

   - А где Матвей?

   - Наверное, птицу кормит. - Саша заметила мое удивление, рассмеялась: - Мы же теперь деревенские... утки, куры. Знаешь, первое время я ненавидела это, а теперь - вот привыкла. А Матвей вообще влюблен во все это хозяйство. Ему скучно, друзей на этом краю нет, вот и возится. - Саша крикнула в открытое окно: - Матвей! Завтракать.

   Но Матвей не появился. Подруга поморщилась, словно надкусила лимон.

   - Вечно его приходится ждать! - Она повернулась ко мне. - Достал, понимаешь! Как только предки за порог, все, как не он! Пойду искать.

   Естественно, я увязалась следом. Мы обошли весь участок. Он был огорожен забором из поперечно расположенных досок и казался таким же ненадежным, как и ворота. Между досками могла пролезть даже я. На заднем дворе клонился куда-то вправо саманный сарай, обнесенный вокруг сеткой-рабицей так, что образовался небольшой внутренний дворик. В нем квохтали несколько несушек, а в углу, во врытом в землю корыте, плескались утки. Матвея здесь не было. Мы направились в сад, огороженный штакетником, заглянули в деревянную беседку между садом и крыльцом, рядом с шеренгой цветущих пионов, но и там мальчишку не нашли.

   - Куда же он подался? - Саша задала вопрос скорее себе, чем мне.

   - А на реку он мог пойти?

   - Да все он мог, - Саша тоскливо оглядела двор и крикнула: - Матвей! Ром! - Пес ответил лаем из окна кухни.

   - Пес же дома, - сказала я.

   Саша побледнела. В этот момент прибежал Ром.

   - Где Матвейка? Ищи! Как ты мог оставить мальчика? - напала на собаку Саша.

   Пес прижал уши, опустил голову. Ему было стыдно. Он обнюхал землю вокруг себя, оббежал по периметру задний двор и встал перед забором. Он внюхивался в запахи, идущие с поля. С этой стороны за домом построек не было, а до горизонта раскинулся пойменный луг. Вдруг Ром зарычал и легко перемахнул через забор. Он понесся вперед, а мы за ним. У меня противно жужжала какая-то струна в груди. Я испугалась: вдруг Матвея кто-то увел?

   Ром остановился, и перед ним встал Матвей, загораживая от него что-то нам еще не видимое. Мы подбежали. Я всегда занималась спортом, поэтому у меня даже дыхание не сбилось, а Саша тяжело дышала и сразу легла в траву у ног собаки. Ром тихо и угрожающе рычал. Но Матвей стоял и не двигался, не позволяя ему напасть на кого-то за его спиной.

   Сначала я ничего не увидела. Потом заметила, как колышется высокая трава уже метрах в двухстах от нас. Я смотрела туда, пытаясь что-то разглядеть. Вдруг из травы на пригорок вышла крупная серая собака. Она остановилась и повернулась к нам. В зубах она несла щенка.

   - Саш, это собака со щенком, - сказала я.

   Саша поднялась, а Матвей гордо сказал:

   - Это третий, последний. Я их охранял, пока она носила.

   Саша отвесила ему подзатыльник.

   - Как ты мог уйти? - она не кричала, а шипела. - А если бы эта дикая собака тебя покусала? Или еще что хуже? Да страшно подумать, что могло бы быть! Дуй домой, быстро!

   Матвей обиделся, надулся, словно шарик, но не расплакался, а быстро пошел к дому. Мы шли следом. Рой постоянно поворачивался назад и рычал. Но я никого сзади не видела, хотя оглядывалась на каждый его рык.

   После завтрака Матвей спросил: