Настаивала она.

  -Нет.

  - Ну, ладно.

  Согласилась она.

  -Я , вообще, груши люблю, но апельсины-тоже ничего.

  Темно, размеренный гул мотора; люди, в большинстве своем, дремали, пристроившись в своих креслах кое-как. Поза его была не из лучших, ныла спина, но он и не собирался спать. Более того, ему хотелось даже большего, чем только ощущать запах ее волос. Но нельзя распускать себя и развращать невинную девчонку, итак, уже мысли свои распустил дальше некуда. И вообще, он не знает ее как Марину. Может вовсе она и не Лолита.

  Марина охотно рассказывала о себе. Когда к человеку относятся доброжелательно и со вниманием слушают, то он раскрывается. Оказывается, она польских кровей, ее мать полька из западной Беларуси. Мать и отец - оба врачи, и даже при должностях. Она единственная дочка, и надежда родителей; ей не хочется их огорчать - она старается, поступила в мединститут. Это на каникулах она расслабилась, а так - сплошная учеба.

  -Так ты анатомию по трупам изучаешь, а как насчет живых людей?

  -Не поняла?

  -Ладно, я так. А есть ли у тебя мальчик?

  -Нет, сейчас.

  Простодушно ответила она.

  -Некогда мне, сейчас, ими заниматься. Изредка тусуюсь на дискотеке и все. В школе мне один мальчик нравился.

  Она замолчала и посмотрела в окно.

  Он представил себе далекий хутор, что-то почти из " В августе сорок третьего" Богомолова: темной ночью в окно хаты, профессионально подкравшись, осторожно постукивает крепкий мужчина, бывший кадровый польский поручик, а теперь непримиримый, по идеологическим соображениям, враг советской власти. Двери приоткрываются, в освещенном дверном проеме его встречают женские руки, и все замирает до утра. Поручик сгинул, а Маринина бабушка, тогда еще молодая вдова, польская "кровь с молоком", растила дочку в трудное послевоенное время. Но гены сказывались: сильный отцовский характер, целеустремленность выделяла ее из среды окружающих. Она выбилась в люди, выучилась, нашла себе подходящего мужа - теперь очередь за дочкой.

  Он представил себе это и дальнейший разворот событий, и улыбнулся.

  -Чего смеетесь?

  -Да, так. Пора бы уже и остановиться, как ты думаешь?

  -Не помешало бы.

  -Спроси у шофера, ты там ближе сидишь.

  -Товарищ водитель, скоро ли остановка будет?

  - А что? Скоро уже Джонкой.

  Торможение, небольшой вираж, чтобы съехать на обочину, и, наконец, остановка. Джонкой, темно - огней, явно, маловато. А базар работает, он, видно, круглосуточно тут работает. Вышли, разбежались, в темноте далеко идти не надо. Он еще успел сбегать по ту сторону шоссе на рынок, и купить груш. Но угощения не состоялось - она тоже купила груши.

   Полдороги позади, и снова в путь по ночной Украине. Темнота, но эта темнота другая, не такая, как дома, и не потому, что чернея, и в других широтах. Отличие более глубокое и касается внутренних представлений. Ориентации, если хотите, в некем внутреннем космосе, интенсивно перемещающемся вместе с их телами (и душами, конечно, тоже) относительно внешнего космоса Земли. Это трудно услышать из-за шума мотора, тряски и прочих физических "удобств", а особенно, под постоянным стрессом собственных амбиций. В дневном свете все, конечно, будет по-другому: заработают ментальные установки и программы, все станут на пути свои, и как муравьи разбегутся по делам. И никогда не встретятся, ибо дела будут определять и встречи. Он, будто, забыл, а может нарочно, не хотел признавать, пока она еще длилась в настоящем времени, что и эта их встреча ничем не отличается от прочих, и закончится точно также - ничем.

  И как-то само собой получилось, что он сам заговорил, пытаясь речам своим придать глубину, сработало его подсознательное желание высказаться по- настоящему. Но, как это часто бывает, особенно в разговоре, залез в дебри так, что сам себя перестал уважать. В итоге, сбился на общепринятую болтовню. И перед кем все это. Девчонка слушала, пытаясь своим тонким умом уловить завихрения его мысли. Ум ее исправно служил ей, ибо уже довольно широкий спектр представлений был в памяти ее. Внимание к ее особе ей льстило. Иногда лишь, легкая ироничная девичья ее полуулыбка говорила, что "дядя полез в не те дебри". Он тоже, не избалованный женским вниманием молодых особ, считал своим долгом активничать. В конце концов, усталость все-таки стала брать свое. К тому же, он невольно, совершил непростительную ошибку - стал жаловаться. Обычно, это в порядке вещей, люди любят, чтобы их пожалели, но тут... совсем забылся дядя. Сначала он стал постанывать на жизнь, потом пожаловался даже на свой компьютер..., и она заснула. Под конец дороги заснула.

  Он взглянул на уже знакомую дорогу, освещенную фарами микроавтобуса - пора и утихомириться.

   И вот, приехали. Все разом зашевелились и, еще сонные, как-никак, уже за полночь, вылезли на свежий воздух.

  -Вы, что? Тоже с нами собираетесь идти?

  Как то недружелюбно спросил Петя. Они с Наташей и Марина жили в одном корпусе.

  -Мне тоже в ту сторону, я в корпусе неподалеку.

  "Черт - побери , будто, оправдываюсь", подумал он. Не очень-то и спали эти люди. Молча дошли до перекрестка.

  - Пока.

  Марина помахала рукой.

  -Пока.

  Прощай Лолита, прости Марина.

  Он взглянул на часы и понял - они стоят. Просто забыл вовремя завести часы, и "время остановилось", где-то в Джанкое. Просто, а чувствовалось (остановленное время?), как потеря. И он пошел к своим апартаментам, желая встретить хоть кого-нибудь в этих потемках, чтобы, подобно курильщикам, приобщающимся к огоньку, узнать "который час", и вернуть себя в привычное лоно времени.