— Узнал, что вы все продали. Понял, что вы собираетесь уехать из Москвы.

— Вы правы, — ответила коротко, на большее у меня не было сил.

Мысль о том, что Ромка сам, по собственной воле, так со мной поступил, придавила меня, словно мельничные жернова.

— Анна, я должен вас предупредить, — из его голоса ушли сочувствующие нотки, он опять стал твердым и властным, — вы расстались с моим сыном. Не по своей воле, очень некрасиво, но расстались. И я не потерплю никакого вашего вмешательства в его жизнь. Слышите, абсолютно никакого.

Я молчала. Просто молчала, не в силах что-либо ответить.

А Валишевский продолжал:

— Вы не будете ему писать, звонить или искать с ним встречи. Вы ничего и никому не будете рассказывать об отношениях, вас связавших. Никаких интервью. Никаких откровений с посторонними или с Софией Шлезвиг. Ни с кем. Это понятно?

- Я и не собиралась, — невесело усмехнулась я в трубку.

— Хорошо, я полагаюсь на ваше слово. И еще один вопрос. Поскольку Роман виноват в вашем нынешнем состоянии, я хочу компенсировать ваши потери.

В моем состоянии??? Компенсировать потери??? Это он о чем?!

— Я не понимаю вас.

— Вы наверняка потеряли деньги при продаже бизнеса и недвижимости, — пояснил Валишевский. — Я компенсирую разницу и оплачу ваши расходы на переезд. Куда вы намерены уехать?

Это было чересчур.

— Спасибо большое, — с трудом сдерживаясь, сказала ему, — но я хорошо зарабатываю и не нуждаюсь ни в каких компенсациях с вашей стороны.

— Я настаиваю, — заявил Валишевский.

— Можете настаивать сколько угодно, мне это неинтересно. Я обещаю вам, что никогда, слышите, никогда не потревожу ни вашего сына, ни его семью, и никому не расскажу о нашей с ним связи. Со своей стороны я надеюсь, что вы также оставите меня в покое, и ваши люди больше не будут преследовать меня.

— Мои люди? О чем вы?

— О тех двоих, что таскаются за мной по пятам.

— Значит, Швезвиг все же кого-то нанял, — задумчиво произнес Сергей Карлович.

— Мне все равно кто и кого нанял. Я просто хочу, чтобы это прекратилось.

— Хорошо, я поговорю с ним. Надеюсь, он меня послушает.

— Я тоже на это надеюсь.

— В этой ситуации даже хорошо, что вы уезжаете. Кстати, вы так и не ответили, куда, — напомнил Валишевский.

— Не ваше дело, — грубо ответила ему. — Хватит с вас и того, что я уезжаю из страны.

— Знаете, — неожиданно заметил Валишевский, — мой сын настоящий болван.

— Это уже не мои проблемы, — отрезала я.

— И все-таки я хотел бы оплатить ваш переезд.

— Спасибо, но не стоит. Я прекрасно справлюсь сама. Прощайте.

Не желая больше продолжать этот мучительный для меня разговор, я нажала на отбой. Нет, телефон отключать не стала, была уверенна, что Сергей Карлович не будет беспокоить меня звонками. И оказалась права.

Он не перезвонил, оставив меня в одиночестве переваривать весь наш разговор. А переваривать было столько, что я рисковала получить заворот мозгов.

Ужасно, когда любимый мужчина выбрал не тебя. Но еще ужаснее осознавать, что у него не хватило смелости сказать о своем выборе в тебе лицо.

В принципе, Сергея Карловича я понимала. Знакомая семья, неплохая (наверное) девушка, все у них ладненько да складненько, обо все договорились. И вдруг, как черт из табакерки, появляюсь я.

Кто такая? Неизвестно. Ни имени, ни семьи, ни состояния. Какой отец придет в восторг от такой кандидатки в жены единственного сына? Что я могла предложить его кровиночке?

Любовь? Ну, допустим, это аргумент. Но, видимо, для Ромки не достаточно существенный, если он предпочел мне другую. А может, и не было у него никакой любви? Кто в двадцать пять не увлекался? И почему Валишевский — старший должен был проникнуться симпатией ко мне, если Валишевский — младший плюнул и даже не попрощался? Хотя бы по телефону, да хоть коротким сообщением.

Душа рвалась на части, плакала и умоляла ее не бросать. Но меня, как обычно, спасла голова. Все-таки, мозги из-за беременности не совсем отключились.

Я вспомнила, что сижу в кафе, кругом люди, и вряд ли похоронное выражение моего лица здесь уместно.

Взяла в руку чашку и выпила ненавистный ромашковый чай. Одним махом, стараясь не морщиться.

Гадость, конечно. Но я смогла. Значит, смогу и все остальное.

Попросила счет и, расплатившись, поехала дальше по своим делам.

Уже в машине на меня напал приступ смеха. Чай из ромашки, это же в моей ситуации ужас, как смешно? Или это у меня истерика?

Насмеявшись так, что на глаза выступили слезы, поехала в аптеку. Куплю чудо — витамины, прописанные врачом, а там, глядишь, и жизнь наладится.

Сделка по квартире уже совершена, мне надо было освободить ее в течение двух недель, как только зарегистрируют договор. Значит, у меня в запасе чуть больше четырнадцати дней. Машину я тоже продала и по городу разъезжала уже на арендованной.

Сумма, которую удалось выручить от продажи всего-всего, была не астрономической, конечно, но вполне себе крупной. На покупку квартиры в районе Оберкампф не хватит, но ничего страшного. Остановлюсь пока у тети, присмотрюсь и решу что-нибудь. В конце концов, буду арендовать. Весь Париж арендует, чем я хуже?

Оставалось лишь забронировать себе билет и разобрать вещи.

Как там говорят: один переезд равен пяти пожарам и сколько там наводнениям?

Я решила не заморачиваться с вещами. То, что не носила больше года, отправлялась в коробки. Потом найду какой-нибудь сайт, пристрою нуждающимся. Посуда, мебель, бытовая техника — все это нужно продавать. Пусть недорого, но выбрасывать жалко. Тем более что у меня все хорошее, рабочее. Ах, да! Мне еще нужно выписаться из квартиры, но, надеюсь, много времени это не займет.

Заботы опять закрутили настолько, что мыслям о моей несчастной судьбе просто не хватило места в голове. В этом мне, прямо, скажем, повезло.

И вот настал день, когда вещи были разобраны, багаж упакован, мебель и техника нашла новых хозяев, а мне надо было освободить квартиру. До отъезда в Париж оставалось несколько дней, их я собиралась прожить в арендованных апартаментах.

Я огляделась вокруг и поняла — все дела переделаны. И что теперь? Чем заняться в ожидании дня вылета? И я решила посвятить это время Москве и … воспоминаниям. В конце концов, мы расстаемся. Кто знает, свидимся ли?

Я гуляла. Много. Целыми днями. Вспоминала родителей, детство. Школу и институт. Своих кавалеров и подружек. Ромку….

Объездила все места, где мы с ним бывали. Давясь слезами, съела бургер в том самом торговом центре, где прошло наше первое свидание.

Зачем я себя мучила? А не знаю. Мне хотелось выдавить всю боль, сидящую внутри меня. Боль, что он мне причинил. Чтобы больше никогда, никогда ее не чувствовать. Ведь я верила ему. Верила, что у нас есть будущее. Из-за этой веры противозачаточные пила так, на глаз плюс лапоть. Решила, пусть все идет, как идет. Мне тридцать пять. И я встретила мужчину, которого полюбила. И он полюбил меня. И если уж так сложится судьба, то буду рожать. Жаль только, что ума не хватило подумать, как я буду жить в такой вот ситуации….

Я шла по Рождественке, в сторону Детского мира, когда на перекрестке зацепилась глазами за знакомый белый Мерседес. Мне даже на номера смотреть не надо было, что бы понять: Ромкина машина.

Сердце забилось, грозя сломать ребра и вырваться наружу. Я замерла на углу испуганным сусликом, прижав ладонь к груди, сама поражаясь, как театрально выглядит и мой жест, и вся моя поза.

Надо было просто пройти мимо или вернуться на Рождественку, но я продолжала стоять, жадно разглядывая Мерседес. Глупо себя обманывать — я ждала. Ждала, когда появится Ромка. А в том, что он появится, я почему-то нисколечко не сомневалась. Минуты текли медленно, вязко. Я стояла, переминаясь с ноги на ногу, как бедная родственница, чувствуя, как вязну в своем никому не нужном ожидании. Зачем мне все это?