– Вы убили Спенсера, – прошептал я, – и с самого начала не хотели отпускать меня.

– Это была игра, мой дорогой Колин. Всего лишь игра. Разумеется, я с самого начала знал, что ты опасен. Но мне необходимо было на живом примере показать тебе, что бывает со смельчаками, сбежавшими из дома слез. И если ты не хочешь оказаться на месте господина Форда, будь послушным мальчиком.

– Как я понимаю, вас не переубедить? Я не хочу никуда уезжать. Я хочу вернуться домой.

– У монстров нет права выбора. В этом мы отличаемся от людей. Поэтому я не могу тебя отпустить, Колин. Мне очень жаль. Вставай.

Я пересилил себя и с трудом встал на затекшие ноги.

– Винсент перенесет тебя в дом слез. Предупреждаю, тебе будет неприятно. Буквально несколько секунд. Чуть-чуть больнее, чем было Спенсеру Форду.

Слова Виктора нисколько меня не насторожили. После всего того, что я сегодня увидел, мне хотелось только одного: поскорее покинуть это странное заведение. Я даже был готов умереть, лишь бы поскорее все закончилось. Спустя минуту ко мне подошел высокий человек приятной внешности, совсем не похожий на монстра, со странным ошейником на шее. Он легонько тронул меня за плечо и четко проговорил:

– Мы покидаем человеческий мир. Твой организм, возможно, не выдержит нагрузки и погибнет.

– Хорошо.

– Но по прибытии в дом слез ты быстро восстановишься, – добавил Виктор. – Мертвый в данный момент ты нам не нужен. Винсент проследит, чтобы твое восстановление прошло без последствий.

Винсент поднял меня в воздух невидимой силой, взял на руки. Затем произошел воздушный хлопок, и окружающее пространство свернулось. В руках и ногах резко закололо, в глазах потемнело, тело вздулось пузырем, готовым разорваться. В тот момент я действительно хотел умереть, потому как понимал – смерть неизбежна. Но в этом своеобразном вакууме умирание бы слишком затянулась, и я быстрее бы сошел с ума от разрыва нейронных связей, чем от остановки сердца. В какой-то момент боль стала настолько невыносимой, что я просил Винсента убить себя. И скорее всего, он меня убил, потому что я наконец отключился.

Если вам кажется, что вас где-то обманули по ходу повествования, значит вы потихоньку начали втягиваться в игру Виктора Бормана. Винсент говорит, что все люди со временем сходят с ума. Сумасшествие очень заразно, поэтому не стоит расстраиваться, если у тебя, например, внезапно появился воображаемый друг. Монстры не превращаются обратно в людей. То, что сгорело – просто сгорело. И нечего тут романтизировать.

– На самом деле смерти не существует, – говорит Винсент.

– С чего вы взяли?

– Я очень наблюдательный, – ответил Винсент. – Кажется, Виктор говорил, что ты умрешь.

– Говорил.

– И ты не выжил.

– Почему я тогда разговариваю?

– Потому что смерти не существует.

Если вам кажется, что вас где-то обманули по ходу повествования, значит вы уже в игре. Думаю, мне стоит внести ясность по поводу своего цвета волос. Да, у меня действительно темно-рыжие волосы, оттенком напоминающие серную спичечную головку. И мне за это несколько раз прилетало, а однажды – стало очень жарко. Сумасшествие, как праздник, рано или поздно всегда зажигается.

– Мы уже на месте? Я ничего не вижу.

– Твое зрение еще не восстановилось, – ответил Винсент. – Не волнуйся, ты не умер. Но и живым тебя не назовешь. Через шесть часов ты проснешься в своей новой комнате, и я тебе все объясню. Сто двадцать седьмой этаж теперь полностью в твоем распоряжении.

– Какой этаж в моем распоряжении? – удивленно переспросил я. – Дом слез – это что-то вроде гостиницы?

Винсент промолчал. Трудно поверить в происходящее, если ты ничего не видишь. Возможно, мое воображение настолько разыгралось, что я даже придумал запах старого дерева, витающий вокруг меня. Но если все происходит на самом деле, я теперь знаю, что в этом загадочном доме слез обитают как минимум сто двадцать семь человек. Если, конечно, часть этажей не пустуют. Интересно, здесь все из Неверона? И на каком этапе превращения? У меня нет желания становиться чертовым манекеном. Если в этом месте не предусмотрен лифт, значит домой я вернусь с окрепшими и подкаченными ногами. Но в том, что я вернусь, можно не сомневаться.

Спустя час, проведенный в полной темноте, я наконец-то уснул. Мне снилась мама. Как всегда, она кричала что-то неразборчивое (на этот раз со странным акцентом), пытаясь вывести меня из себя. И так до тех пор, пока наш диалог не превратился в коктейль из причудливых слов, которые дети любят выводить на заборах. Мама грозилась тем, что отправит меня в детский дом, а я стоял напротив нее и напрягал все пятьдесят семь мышц на своем лице, пытаясь улыбнуться. Если вы заметили у человека неестественную улыбку, знайте – фитиль внутри него уже зажегся. Вот-вот рванет.

В детский дом меня грозились отправить по одной простой причине: я украл пять долларов из отцовского бумажника, чтобы купить себе чипсы, бутылку колы, шоколадный батончик и пачку Mallboro. Как я уже отмечал, у нас в семье были проблемы с деньгами. Мне запрещали есть фастфуд, потому что это дорого и вредно для организма. К слову сказать, курить мне никто не запрещал. Когда тайное в конце концов стало явным, отец заявился в мою комнату с кожаным длинным ремнем.

– Хорошие сигареты, – сказал он. – Ты, как я понимаю, тонкий ценитель табачного дыма? Что-то вроде современного Уолтера Рейли?

– Нет, пап. Я скорее похож на Илона Маска, который первый раз попробовал бахнуть дыма. Да, ему не особо зашло, но проблемы у него все равно появились.

– Ну ничего себе, как ты завуалировал собственную тупость. Может, тебе податься в журналистику? Или, чего доброго, станешь писателем?

– Нет, пап. Я же не сумасшедший.

Отец смеялся. Незажженная сигарета «Mallboro» лениво свисала с уголка его рта. Мы недолго покурили, после чего он меня выпорол.

– Пап, простишь меня?

– За что?

– Ну-у… Я ведь взял деньги из твоего бумажника.

Отец испытующе взглянул на меня.

– Ну а я тебя выпорол, – просто сказал он. – Так что проси прощения за тупость у своего седалища. Ведь в следующий раз, когда ты решишь забрать что-то чужое, никому не будет интересно твое «прости». Привыкай отвечать за все хорошее пятой точкой. Запомни, всем плевать, что ты будешь говорить.

– Ладно. А маме? Ей я должен что-нибудь сказать?

– Нет, – ответил отец. – Я уже с ней все обсудил.

– И в детский дом не отправите?

– Посмотрим на твое поведение.

Наверное, слова отца содержали тайный смысл, потому что прошлой ночью Виктору Борману было плевать на то, что я говорил. Если рассмотреть всю хронологию моей приключенческой жизни, то никому никогда дела не было до моих слов. Меня просто кидало в самую гущу событий с неярким намеком на то, что я где-то допустил ошибку. Вот теперь моя пятая точка греет пол в доме слез, и никто толком не объясняет, какое преступление я совершил. Может, дом слез – это что-то типа детского дома, только для сумасшедших? Похоже, очень скоро я это узнаю. Винсент начал будить меня.

– Просыпайся, Колин. Мне нужно показать тебе все достопримечательности сто двадцать седьмого этажа.

Я открыл глаза. Предлагаю «На периферии моего зрения» плавал смутный силуэт Винсента. Он был похож на белое говорящее пятно, петляющее из стороны в сторону, как солнечный зайчик. Тяжело передвигая деревянными ногами, я двинулся вперед, не разбирая дороги. Пол был холодным и немного скользким.

– Странный сон, – тихо сказал я. – Такой осознанный, как будто я и не спал.

– Монстры здесь не спят, – ответил Винсент. – Форма нашего существования не позволяет находиться в человеческом мире продолжительное время. Сорок лет, проведенных рядом с людьми, для монстров приравнивается к четырем дням непрерывного сна. Ощущение идентичны. После чего они «просыпаются», возвращаясь в исходную точку.