Деанта быстро расстегнул поясную сумку барда, достал небольшую бутылку, заткнутую глиняной пробкой с тряпочкой.

— Дай.

Он откупорил бутылку и дал Виантару. Но руки у барда слишком дрожали, и он покачал головой. На лбу его и над верхней губой выступил холодный пот.

— Открой рот, — сказал Деанта.

Бард отпил пару глотков и прикрыл глаза, показывая, что достаточно.

Деанта снова заткнул бутылку и сунул в сумку. Посмотрел на Виантара. Ему было уже лучше. Щеки чуть порозовели, дышать он стал глубже и спокойнее. Сел. Помотал головой.

— Часа на два хватит. Потом точно свалюсь и буду дрыхнуть как мертвец, — сказал бард.

— По веревке заберешься наверх?

— Пару минут. Тогда заберусь.

Деанта встал. Обошел круглый зал. Если бы не знал, подумал бы, что кто-то разумный строил.

— Сжечь бы тут все и обвалить, — пробормотал он себе под нос. — А то вдруг другие твари тут поселятся.

— Дай выбраться, — проговорил Виантар, — все сделаю. Но потом — свалюсь совсем и надолго.

— Там уже не страшно, довезем.

— Ага… Только дождемся заката…

Шилороги ждали их ровно там, где их оставили. Животные дремали в сумерках, наевшись вылезшей из песка сочной травы. Льенде с Пустынными ждали в укрытии. Они, похоже, нашли общий язык, потому, что сидели они все вместе, и одновременно встали навстречу вернувшимся.

И сразу же, как стало понятно, что опасность миновала, вернулась отчужденность. Деанта даже скривился, словно от боли. Ну, как так можно — ведь только что вместе сражались, ведь сами просили помощи — и на тебе. Не по-людски. Неправильно. Все неправильно в этом мире. Потому и нет покоя и порядка в этой земле, где так люди живут. Ни благодарности, ни тепла, ни дружелюбия. Наверное, все же настала пора пойти и встать на этот самый Королевский камень, и вернется порядок, и снова все будут людьми. Раз уж все говорят, что именно он должен это сделать — ну, значит, надо пойти и сделать. А потом можно снова вернуться сюда и спокойно жить, и однажды весной, как в детстве, зацветут от горизонта до горизонта тюльпаны.

Пустынные — то есть, снова один из пустынных — проводили их до места встречи. Снова проводник бежал, ровно, размеренно, шилороги шли рысью, держась наравне с человеком. Удивительные они все-таки люди, эти Пустынные. Если они, конечно, люди. Никто из самых лучших охотников Маллена так бегать не мог. Для этого надо родиться в пустыне. Быть Шенальин. Если, конечно, все это правда. Впрочем, барды приучили Деанту верить сказкам. Но до конца верить не получалось.

У места прежней ночевки они расстались с проводником. Он ушел не прощаясь, не сказав ни слова, не приняв благодарности. Деанте было неприятно и непонятно. Но размышлять сейчас не хотелось.

Луна чуть подросла и теперь напоминала уже не стружечку, а маленький кривой ножик, каким работают лекари. И был он опять красным, как в крови.

— Привыкли уже, — пробурчал рядом Юньяр. — А ведь когда я молодой был, луна-то белая была, ну совсем белая, как очищенный орех.

Виантара по дороге пришлось привязать к седлу, потому как он очень быстро впал в глубокий сон, подобный беспамятству. Он проснулся на мгновение, когда его шилорог остановился, и монотонная ровная качка прекратилась. Поднял плавающий взгляд, сполз с седла в руки Деанты, сел на землю, свернулся клубком и уснул. Деанта перетащил его в пещеру, завернув в меховой плащ, уложил на расстеленную кошму.

Накормленные шилороги улеглись в стороне, сбившись в темную лохматую груду. Ледяное дыхание ночи медленно проникало в круг скал, изгоняя последние остатки дневной жары.

Деанта стоял первую стражу. Ночь была на редкость тихой, даже без привычных стонов, плача и рычания. Обычно такое молчание говорило о том, что поблизости блуждает нечто более зловещее, чем ночные хищники пустыни. Но не было того глубинного, почти животного, не поддающегося описанию ощущения опасности, которое всегда приходило вместе с тварями. Может, хищники просто чуяли смрад стрекотуньего гнезда, который шлейфом волокли за собой люди. А стрекотуна все боятся.

Деанта был спокоен. Все хорошо, все удалось. Что неправильно — будет исправлено. Все просто. Он сидел на невысоком уступе, прислонясь спиной к скале и глядя в красную ночь.

— Ты, — послышался за спиной резкий от еле сдерживаемого гнева голос. Деанта обернулся. Ему в лицо яростно скалился Райта. В свете луны его рыжие волосы казались красными.

— Чего тебе?

— Дерись со мной.

Деанта поднял брови.

— Это почему?

— Я взываю тебя, и все!

— Я не дерусь просто так.

— А я дерусь!

— Твое дело, — ответил Деанта. — А я на посту.

Он отвернулся и уставился в ночь.

— Ты трус! — кипел Райта.

— Мне плевать, что ты обо мне думаешь. У меня есть долг, и я его выполняю.

Райта зашипел и выхватил кривой нож.

Деанта неторопливо взялся за короткое копье, глядя на Райту только краем глаза.

— Не пытайся на меня наброситься, — негромко сказал он. — Я просто убью тебя, как тварь, или набью морду. Ты видел меня в бою, ты знаешь. Выбирай. Или жди, пока не закончится моя стража.

Деанта слышал, как тяжело, сквозь зубы, почти с плачем дышит Райта, но не обернулся. Райта повернулся на месте и исчез.

"За что он меня так возненавидел?" — думал Деанта. Теперь он не мог дождаться конца своей стражи. Время раздражающе долго тянулось. Ему хотелось скорее встретиться с Райтой и вытрясти из него — в чем дело. Его никогда никто не ненавидел, и Деанта искренне считал, что все если не любят его, так хорошо относятся. Он не помнил, чтобы хоть когда-то кого-то обидел, и уж точно не Райту. Эта ненависть была несправедлива.

Или все же справедлива?

С этим нужно было разобраться, и как можно скорее. Хотя бы ради душевного спокойствия.

Звезда Лучника встала над дальними холмами, отмерив треть ночи. Она дрожала голубоватой каплей, чуть переливаясь, нежная, робкая. Даже странно, что ее назвали так воинственно. Наверное, тому была причина. Однако, Деанте было не до этого. Отстояв стражу, он, когда пришли его сменить, отправился вниз, к лагерю. Костер в пещере уже догорел, но котелок с питьем стоял на углях, так что можно будет попить горячего. Райта, наверное, спит уже. Ну и хорошо, утро вечера мудренее.

Райта не спал. Он возник перед Деантой, когда тот пил, и с видом призрака смерти нависал над ним, скрестив руки на груди. Деанта неторопливо осушил кружку густого, сладкого, сытного питья, и встал.

— У тебя еще не пропала охота? — бросил он Райте, потягиваясь.

— Нет, — отрывисто выдохнул тот.

— Тогда пошли наружу, а то людей перебудим.

Шагах в ста от входа, за грудой скальных обломков они нашли себе место. Их тут не увидят и не услышат.

Райта осклабился.

— Это место мне по душе! Один из нас отсюда не выйдет!

Он запрокинул голову и раскинул руки, глядя на кровавую луну. В его правой руке сверкнул кривой нож.

— Сначала я хочу знать, почему ты меня ненавидишь.

Райта мгновенно ощетинился.

— А потому, — четким громким шепотом проговорил он: — Потому, что ты оскорбил меня и опозорил!

— Это как? — изумился Деанта.

— Ты убил червя!

Деанта мгновение переваривал это обвинение, потом чуть не расхохотался, потом все же взял себя в руки.

— Он бы тебя покалечил.

— Пусть! Зато я сам дрался бы! А ты…

— А я тебе спас жизнь. Может, ты и герой, но ты дурак. Его надо бить не ножом, и не в пасть, а в сердце…

— А мне все равно! Я должен был быть первым!

— В этом и есть разница между нами. Тебе главное — прославиться, мне — сделать дело.

— Мне плевать! Дерись!

— А не буду. Скучно с тобой драться. Ты мне не ровня.

Райта пригнулся, словно готовый к прыжку.

— Потому, что ты будешь королем? Да? А у нас нет королей! Мы не признаем королей!

Он взмахнул ножом, и бросился на Деанту. Кто-то сильно толкнул Деанту в сторону, он чуть не упал, услышал звук оплеухи.