Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Мы убежали от всех, остановились, запыхавшиеся… Ро́хеле была чудо как хороша, и я, наконец, поцеловал ее, просто не мог этого не сделать. Потом мы целовались целый вечер и никак не хотели оторваться друг от друга. Как я проклинал холодный ветер с реки, моя куртка и шубка Рохеле мешали прижаться друг к другу, а расстегнуть шубку я не решался. С этого дня все свободное время мы проводили вместе.

Через несколько дней Рохеле пригласила меня к себе домой. Дверь открыла горничная в белом переднике и проводила в гостиную. Для меня все это было ново, непривычно: в комнатах – красивая мебель, небольшие кресла, не новые, но очень удобные. Горничная вкатила столик на колесиках с кофейником и маленькими пирожными. Для меня и это невиданная роскошь.

На стене в золоченной раме висит портрет нахмуренного военного. Под его взглядом я поежился и как-то сразу стал чувствовать себя каким-то нерадивым солдатом.

Вошла Рохеле. Она посмотрела на наше переглядывание с портретом, улыбнулась.

– Это мой дед, у нас в семье все мужчины были военными. А папа у меня капитан, только он сейчас в командировке.

Отца Рохеле тогда не было дома, он куда-то уехал по военным делам.

Вскоре в комнату вошла мама Рахели, пани Берта, стройная элегантная женщина, с красивой прической. Она очень любезно беседовала со мной, но в такой обстановке я чувствовал себя как-то неуютно, и мы при первой же возможности ушли на прогулку.

С того времени я стал бывать дома у Рохеле достаточно часто, и однажды случилось то, что и должно было случиться, когда ты молод, и гормоны бурлят в крови, как сумасшедшие.

Потом мы сидели на диване, красные от смущения, но только скорое возвращение пани Берты удержало нас от повторения.

Это было впервые в жизни и вызвало ранее совершенно неведомые чувства, о которых мы знали лишь по книгам. Я был потрясен, ошеломлен захлестнувшими ощущениями, ни по дороге домой, ни уже домa, я не мог думать ни о чём другом, кроме завтрашней встречи.

* * *

Стояли изумительные, прозрачные летние вечера. На прогулках мы с Рохеле рассуждали о будущей предстоящей совместной жизни там, в каком-нибудь кибуце…

– Все будут прекрасно, Рохеле, мы обязательно будем жить вместе долго и счастливо!!!

Но «Если хочешь рассмешить Б-га, расскажи ему о своих планах!»

Рохеле говорила о жизни в Палестине, но уезжать туда хотела только вместе с родителями. Она очень близка с матерью, и отъезд без нее видится ей предательством. Её отец был связан с каким-то военным инженерным проектом, и его переезд пока откладывался на более позднее время, тогда смогут ехать и они.

Отец Рахели был польским патриотом, далекая Палестина ему, скорее всего, была не нужна. Он выбрал свой путь… Но Рохеле об этом мне не рассказывала.

Я должен был уехать в Палестину в 1937 г. в первой группе костопольской молодежи. Такие у нас были правила, лидеры всегда ехали первыми, показывая личный пример.

Перед отъездом я пришел попрощаться с матерью Рахели, пани Бертой. Она, не возражая слушала меня и Рахель, наши планы и обещания, и только грустно кивала. Конечно, она хочет счастья своей дочери, но только кто знает, где оно, это счастье.

Расставание с Рохеле далось очень тяжело, были и слезы, и клятвы…

Но настало время отъезда. На перроне фотографируются отъезжающие. Мы с Рохеле стоим обнявшись, несколько в стороне.

Рахель говорит:

– Львенок, мой львенок, я скоро приеду, ты только жди меня. Я люблю тебя, мой львенок, только встреть меня обязательно.

– Рохеле, приезжай скорее.

Мы целуемся, никак не можем оторваться друг от друга. Друзья кричат, что поезд уже вот-вот отойдет, а мы все стоим, обнявшись, и, кажется, что нет такой силы, которая может нас разъединить.

– Лео, поезд уходит, ты остаешься? Или давайте вдвоем!

Мы целуемся снова, и я заскакиваю в поезд уже на ходу. Я еще долго видел одинокую фигурку Рохеле на перроне, потом только голубую полоску ее платья, а потом пропало и оно.

* * *

Я сижу в кресле у своего дома в кибуце Негба. Дина думает, что я задремал, тихонько что-то шьет, стараясь меня не беспокоить. Но так с закрытыми глазами просто лучше думается, ничего не отвлекает.

Вот мой друг Аарон Шнайдер. Его путь в Израиль был прямым, цель была ясна, и он шел к ней, никуда не сворачивая, не сбиваясь в пути. У него это получилось, не все так могут. Или не они решают?

Поток времени несет с собой его обитателей, не спрашивая их согласия, то кружа на одном месте, то в сторону от задуманной цели… а то и вовсе сбрасывая с обрыва или швыряя в костер, в общем так, как ему хочется.

Возможно, возможно… Но и в этом потоке всегда есть выбор, есть развилки, есть островки… Вечный вопрос – по какому пути пойти, когда пойти, куда пойти, как найти правильный путь.

Есть и другой подход: «… А, может, не сегодня, может чуть позже… И вообще, даже здесь кажется можно жить…» И все – жизнь перевернулась, поток понес тебя по совсем иному пути. Но ты же хотел иначе, ты вроде решал…

Решал, но иногда в зазор между решением и исполнением может провалиться вся жизнь… Да и путь может быть прямее или извилистее, короче или длиннее.

Книга вторая: В страну, текущую молоком и медом

Глава 1. 1936 год

Костополь остался позади.

В дороге ребята не отходят от окон, все же их первая поездка за границу. Волнуются, – какая-то смесь радости, заботы и смутных ожиданий…

Проезжаем Австрию, Италию, и вот, наконец, Бриндизи!!! Город, как город, чего от него ожидали, каких чудес? Увидеть Ганнибала? Так это давно было.

А дальше морем – в страну нашей мечты…

На нижней палубе прямо под открытым небом вповалку, кто лежа, кто сидя, среди тюков и корзин расположилась большая семья. А может и несколько семей, поскольку было много взрослых пар, множество детей разных возрастов, а также старики и старухи. Некоторые из них весьма преклонного возраста. Все они были похожи на обычных польских или русских крестьян. Вот, разве что, дети не носились как угорелые, вели себя спокойно, даже степенно.

Я остановился рядом с сидевшей с краю немолодой женщиной, которая вдруг сказала:

– Субботники мы.

– Субботники? А что это такое?

– Раньше-то мы русскими были, давно уже приняли иудейску веру. По субботам не работаем, теперь вот перебираемся в Палестины. Житья никакого от урядника не стало, вот в румынскую землю и уехали, а теперь будем на земле израилевой себе дом делать. А ты-то куды направляешься?

– Я тоже еду землю еврейскую строить.

– Ты-то? – женщина смерила Лео с ног до головы с сомнением, даже с некоторым удивлением.

Я посмотрел на себя как бы со стороны. Одет я был с некоторым польским шиком, на голове канотье, подаренное отцом, вполне приличные ботинки… На фоне крестьян-субботников я казался изнеженным ребенком, неспособным к физическому труду. Я видел сидящих, это были сильные мужчины, одетые в простую, грубую, одежду… Стало обидно.

Я сказал им:

– Мы, которые из Польши, упертые. Я справлюсь!

В последующие дни, когда погода испортилась, и пошел дождь, я предложил субботникам забрать детей в каюту костопольской группы. Но сердитый, бородатый мужик отрубил:

– Еще чево! Они привычные. Нет в Галилее таких хором. Не видели никогда, и пробовать не надоть.

Наконец прошли пять дней утомительного морского пути, мы выходим на берег.

Глава 2. 1936 год. Хайфа…

Наконец твердая земля. Вокруг все необычно, пестрая разношерстная толпа. Удивляет, почему они все кричат и размахивают руками. Слов разобрать невозможно, все сливается в какой-то странный гул. У дороги лежит верблюд. Он презрительно смотрит на нас и отворачивается, похоже, что мы ему не понравились. Солнце печет неимоверно. Встретил нас симпатичный парень из Иерусалима. Официальная часть тянется нудно, но все закончилось, и мы едем в свой первый кибуц.

7
{"b":"710213","o":1}