Оказалось, что совсем ребенком родители вывезли его в Штаты, но дома звучал польский, да два года в армии Андерса вернули ему польскую речь.

Я решил сначала приехать к себе, связаться с американцами и уточнить, куда именно доставить Левича. В дороге мы разговорились и почувствовали себя друзьями. На войне все происходит быстрее.

– Скажи Алекс, с твоим ранением тебе выпить можно?

– Лео, я думаю – нужно. Но до ближайшего открытого ресторана нужно лететь на самолете.

– Один открыт совсем недалеко. Это в моей палатке. Там и заночуем, а назавтра я повезу тебя дальше.

– Хороший план, принято!

Вечером, когда друзья приступили к запасам вина в моей палатке, к нам присоединился майор Эдди с двумя бутылками коньяка. За ним подтянулись еще человек шесть.

– Алекс, как ты из американской армии попал к Андерсу?

– У тебя коньяка не хватит на эту историю.

– Достану еще. Рассказывай.

Войну, не эту, а ту, прошлую, я закончил подполковником, но это было временное звание. Когда нас вернули домой, я снова стал первым лейтенантом. Выдержать тоску в небольшом форте в бескрайней пустыне на мексиканской границе первой не смогла жена. Развод прошел мирно, но стало совсем тошно. Вокруг до самого горизонта выгоревшая трава да кактусы, унылые домики офицеров и казармы для рядовых, давно требующие ремонта.

Мы с еще одним поляком, капитаном Мазуром решили, что пора найти себе другое дело. Нас радостно отправили в отставку, и Мазур поехал в Польшу. Он считал, что возрождающейся стране его боевой опыт пригодится.

Я решил остаться. Но деньги, у них есть странная особенность. Вот они еще есть, и вдруг – уже нет! Закончились они удивительно быстро. Единственная работа, которую я смог найти, была офицером по безопасности у Альберта Кана в его проектах в Советской России.

– Ты работал в России?

– Пришлось. Первое время все шло хорошо, но настал момент, когда заводы были в основном построены, советские специалисты обучены, все основные документы и чертежи переданы заказчику, но контракт есть контракт. Его решили не нарушать, а выдавить американцев иначе. Один за другим под различными предлогами наших людей стали арестовывать, а я все бегал к Сергею Фролову, куратору из ОГПУ, и вытаскивал их из камер. Намозолил я ему глаза выше меры. Они там – высшая власть, не привыкли к спорящим, да к тому же американцам.

– Удавалось вытаскивать ребят?

– Отпускали только под обязательство немедленно покинуть страну, а в 1932 году вообще разорвали контракт с фирмой Albert Kahn Inc., и всех ее сотрудников обязали покинуть СССР. Вот тогда за день до отъезда меня арестовали. Кану сказали, что я через три дня поеду вслед за ними, просто есть некоторые формальности, а когда все уехали, то меня сначала попробовали завербовать. Не вышло. Тогда связали и стали избивать. Особенно Фролов старался.

Потом Фролов с улыбкой сказал мне, что меня, Алекса, уже не существует, что я, как разоблаченный шпион, бежал, и мое местонахождение неизвестно. Так я с чужими документами, как шпион нескольких разведок, попал в ГУЛАГ в районе Ташкента.

– Санаторий? Ташкент все же…

– Первым делом в этом «санатории» с меня попытались снять хорошие ботинки. С пятерыми я справился, а больше просто не смогли подойти. А через некоторое время меня попытался убить какой-то вор. Но только слегка ранил заточкой. Меня отправили в карцер, его в лазарет.

– Чего это он, ботиночного урока не хватило?

– Видимо был приказ местного опера. Я его раз видел. Лейтенант какой-то. Но через 10 дней, когда я вышел из карцера, ночью меня вызвали к Михалычу, вору в законе, который рулил всеми порядками в зоне за спиной у администрации.

От него я узнал, что напавший на меня, выполнял приказание лагерного опера, а значит он – ссученый.

– Ссученый?

– Ну, секретно работающий на администрацию. А тут закон один. Утонул, бедняга в нужнике. Но тот опер тоже не зажился. Его свои же арестовали, и он сгинул. Так что про меня пока забыли.

– Как это – свои арестовали.

– А там как меняли наркомов – Ягоду на Ежова. Когда меняют, то всех и перетряхивают, многих расстреливают, чтобы остальные ровно дышали.

– Давай дальше. Кончится война – сценарий напишешь. Миллионером станешь.

– Так интересно вот что – Михалыч оказался казачьим есаулом с тремя «Георгиями», чудом ушедшим от расстрела. Так и стал вором, ну а командирские и боевые навыки подняли его на самый верх воровской иерархии. Военное прошлое нас и сблизило.

Теперь воры со мной вежливо здоровались, как же – приятель самого Михалыча.

Но в очередном разговоре Михалыч сказал мне:

– Ты, парень, не радуйся, что про тебя забыли. Они ничего не забывают. Если решили тебя убить, то убьют. Тебе бежать надо. Забирайся куда подальше, и не сиди в одном месте. Лучше всего заготовитель чего угодно – это подойдет. Согласен? Я помогу.

Конечно, я согласился. Бежал я с группой зэков. Нас не особо охраняли. Считалось, что бежать бесполезно, все равно никуда не деться. Но у меня все получилось.

Михалыч дал адрес в Ташкенте, где я мог отсидеться несколько дней и получить необходимые документы. С учетом акцента, документы мне сделали на литовца. Их тут, высланных, хватало.

Я устроился в заготконтору, связанную с разъездами по дальним селениям, закупал у населения то, что они в состоянии произвести.

– Ну и чудеса ты рассказываешь!

– Ребята, вы верите в чудеса?

– Кто не верит в чудеса, тот не реалист.

– Рассказываю про чудо. В 1939 году в разъездах по селам я приехал к полякам, высланным в Казахстан после начала войны. У них было, что закупать.

– А чудо?

– Будет. Первый, кого я там встретил, был мой сослуживец и старый друг Борис Мазур. Мы с ним расстались на мексиканской границе, чтобы встретиться тут, в Средней Азии. У Бориса нашлась бутылка водки, и мы отметили удивительную встречу. Борис и предложил спрятать меня в польской общине. Недавно умер поручик Вит Кравчик. Тот уже был многократно проверен, так что интересоваться Витом никто не будет. Его документами я и воспользовался. Мазур сказал, что вопросов задавать не будут, а доносчиков у них нет.

Но нужно было организовать не вызывающее вопросов собственное исчезновение. Я дождался весеннего половодья реки Чирчик, рассказал, что пошел ловить рыбу. Знающих людей, предупреждавших, что не время, слушать не стал. Перевернутую лодку прибило к берегу ниже по течению, а меня, как бы утонувшего, так и не нашли.

Так я стал поручиком Витом Кравчиком.

В 1941 году, когда положение на фронтах было особенно плохое советы стали формировать польские части. Они позже стали армией Владислава Андерса.

Мы с Борисом явились в штаб-квартиру Андерса в поселке Вревский в числе первых. А в начале 1942 года Борис принес из штаба радостное сообщение – поляков планируют отправить в Иран.

В Иран или не в Иран, какая разница, главное вырваться отсюда. К 1 сентября 1942 большая часть польской армии, а среди них мы с Борисом передислоцировали в Иран, а оттуда, через Ирак и Сирию – в Палестину, в крупнейшую британскую военную базу Сарафанд. Там шло переформирование и тренировка солдат.

– Ну, так что же ты там не перешел к американцам?

– Их там просто не было. С первым американцем я встретился, когда в составе 8-й британской армии оказался на итальянском фронте. Только майор, с которым я говорил, в мои рассказы не очень поверил. Я, кстати, тоже бы не поверил. Майор все записал, сказал, что пошлет запрос. Потом найдет меня.

– Так нашел?

– Мы штурмовали Монте-Кассино. Это было то еще кино. Я получил пулю в голову. Прошла навылет и ничего важного не задела. Были бы мозги – убило бы на хрен. Когда глаза открылись – вижу Мазур рядом, вроде пока жив. Я и потащил его в укрытие. Вот тут меня и догнала еще одна пуля, в ногу попала. Очнулся я в госпитале. Там меня и нашел этот майор. Сказал, что все подтвердилось, и, как смогу, чтобы я перебирался в расположение американских войск. Отправят домой. Медики сказали ему, что на этом война для меня закончилась.