– Понятно, – улыбнулся Сашка, – рефлексия талантливого художника на фоне запоев, и страдания гения вызванные алкогольным абстинентным синдромом.

– Слишком заумно и длинно, но в точку.

– Вот что друг мой, давай посидим где-нибудь, поговорим по душам, – Гавринёв взял Валерия за локоть.

– Откровенно говоря, совсем нет времени, а главное денег, – виновато улыбнулся Сурков.

– Деньги конечно в нашей жизни важны, но они не всё решают, – кивнул Александр. Он подтолкнул Суркова к машине: – Садись!

В салоне представительского авто, он продолжил:

– Что касается времени, то всегда успевает тот, кто никуда не спешит.

Ресторан, в который Александр привёз Суркова, был роскошным и дорогим. Здесь не подавали бизнес-ланчей, потому, в обеденное время они оказались в зале единственными посетителями.

– В виду того, что ты ограничен во времени, и во избежание очередного запоя, крепкого спиртного мы пить не будем, обойдёмся шампанским, этот божественный напиток придаст тебе бодрости, – решил Гавринёв и сделал заказ официанту.

После бокала шампанского, хмарь на душе у Валерия выветрилась, кошки, что скреблись там всё утро, куда-то пропали, стало хорошо и покойно.

– Понимаешь Саша, тошно от осознания того, что не художник я вовсе, а маляр, – расслабившись, начал свою исповедь Сурков.

– Маляр хорошая и востребованная профессия, – улыбнулся Гавринёв.

– Для этого можно было окончить обыкновенное профессиональное училище, а не корпеть годы в Сурке.

– Я не о тех малярах веду речь, – усмехнулся Гавринёв, – и ты прекрасно меня понял. Сотни художников рисуют картины для офисов и вот таких заведений. Они прекрасно живут и не терзают себя тем, что не Рембрандты, Кандинские или Ван Гоги. Не всем, кто наносит кистью краску на холст, дана искра таланта. В тебе Господь зажёг её, просто тебе нужно бросить заниматься самоедством.

– Если ты не можешь сотворить гармонию цвета на холсте, тогда зачем браться за кисть?!

– А ещё ныл, что ты не художник, – рассмеялся Александр, – одна способность разглядеть прекрасное в простом смешении красок, выделяет тебя из общей массы. Ты знаешь, как должна выглядеть красота на холсте, но пока не сообразил, каким образом это отразить. Это дело времени. Преподаватели живописи в Сурке не зря прозвали тебя Суриков.

– Я Сурков, и никогда не стану Суриковым, – вздохнул Валерий.

– И не надо, – улыбнулся Сашка, – для второй «Боярыни Морозовой» в Третьяковке не найдётся места. Поверь мне, ты настоящий художник, а все твои терзания от низкой самооценки.

– Про тебя тоже преподаватели говорили, что подаёшь надежды.

– Надежды я подавал только для родителей, своей любовью к рисованию,– покачал головой Гавринёв, – они меня затолкали сначала в художественную школу, а потом в Сурку. Но там я понял, что живопись это не моё, и в этом мне повезло, иначе бы спился, терзаемый муками непонятого таланта. А так, трезво оценил свои возможности, и понял, как нужно жить.

– И что же ты решил делать, когда оценил свои возможности?

– Карьеру. Для того что бы войти в круг избранных, удачно женился, обзавёлся связями, и вот я на коне.

– Завидую тебе.

– Не нужно, – усмехнулся Сашка. Он разлил шампанское по фужерам: – В мире всё устроено рационально и справедливо. А высший принцип справедливости сформулирован ещё в Древнем Риме: «Суум куиквэ», то есть «Каждому своё»! Ползающий по земле уж, не сможет оценить красоту полёта лебедя, а взлететь самому ему не по силам, – улыбнулся Гавринёв. Он взял бокал за ножку: – Ужом в данном случае я назвал себя. Но и лебедь не сможет пресмыкаться между раскалёнными камнями, он изранится об их острые углы.

Александр провозгласил тост:

– За лебедя, то есть за тебя.

– А ты не слишком принижаешь себя, сравнивая с ужом?

– Ничуть, – улыбнулся Сашка, – трезвая оценка своих возможностей, одно из немногих моих достоинств. Вот ты себя недооцениваешь и это нужно исправлять.

Гавринёв достал из внутреннего кармана пиджака портмоне, извлёк из него две банкноты по сто долларов и визитную карточку. На ней, он шариковой ручкой написал номер телефона.

– Держи, – протянул он деньги и визитку Суркову.

– Что это?!

– Телефон моего личного психолога, а деньги, это её гонорар за работу с тобой.

– Зачем мне психолог?!

– Поднимать твою самооценку. Три года назад, после развода с моей благоверной, бывший тесть, постарался мне напакостить, поломав карьеру. Должен признаться, что это у него почти получилось. Я оказался в этом городе без всяких перспектив. Был в таком же состоянии, как и ты сейчас. Нашёлся добрый друг, дал номер телефона этой божественной девушки и деньги. Она сотворила со мной чудо, я воскрес словно птица Феникс!

***

Валерий послушался совета Гавринёва, и вечером пошёл к его психологу, оказавшейся очаровательным созданием по имени Виктория.

Полчаса он отмыкал у неё в ванне с экстрактом морской соли, хвои и лаванды, а потом был ужин при свечах, немного вина и беседа с человеком, понимающим твою мечущуюся душу.

– Меня зовут Виктория, я твоя Победа, – шептала девушка в постели, целуя Суркова, – только женщина способна встряхнуть мужчину и заставить его совершать поступки. Я принесу тебе удачу, ты верь мне.

Он ушёл от Виктории далеко за полночь, и всю дорогу, пока ехал домой думал о ней.

«Психолог, – усмехнулся он, вспомнив, как Викторию рекомендовал Сашка Гавринёв, – во всяком случае, назвать её обычной проституткой тоже нельзя».

Валерий стоял на светофоре, и когда тот призывно засветил зелёным огоньком, поехал дальше, продолжая размышлять:

«Пожалуй, Сашка прав, она психолог. Во всяком случае, меня она подняла и дала сил идти вперёд».

Приехав домой, он из любопытства, сел за компьютер, влез в интернет и просмотрел сайт с фотографиями проституток – Виктории там не было. Что-то было такое в этой девушке, что цепляло за душу, заставляя постоянно думать о ней. Он пытался, но так и не смог себе объяснить: что? Красивая, точёная фигура, это да, но тысячи барышень имеют стройное тело. Милое личико, но есть сотни более привлекательных девушек. Однако они не западают в сердце, и забываешь о них, как только перестаёшь видеть. Долго Валерий думал, что же в Виктории есть такого, чего нет у остальных представительниц прекрасного пола, пока не вспомнил, что ему ещё нужно работать над заказом Полины. Он принялся просматривать картины в альбомах живописи, и размышлять, с какой из них писать копию.

Непонятно почему, в мозгу Валерия вертелось имя художника Франсиско Гойя, он особое внимание уделил его картинам, и выбрал «Портрет Исабель Кобос де Порсель».

«Почему я прицепился именно к Франсиско Гойя»!» – удивлялся своему выбору Валерий. Ему никогда не нравилась его мрачноватая манера, однако портрет Исабель «зацепил» его. Сурков набросал карандашом на холсте контуры женщины, и отошёл на несколько шагов в сторону. Тут же опустились руки: кто он такой, что бы равняться с Гойя?!

«Ну чего ты встал, это же всего лишь копия?!» – раздался у него в голове, незнакомый голос.

«Я боюсь», – признался Валерий.

«Ерунда! Обычный заказ, а свой шедевр ты сотворишь чуть позднее, сразу после завершения этой копии, – отмахнулся голос. Он скомандовал: – Начинай смешивать краски, начни с охры и добавь чуть вермильона».

Под руководством внутреннего голоса, работа у Суркова шла очень быстро. Закончив писать портрет, он изумился: как великолепно у него получилось!

«Хватит восторгаться! Всё равно это всего лишь копия. Тебе пора творить собственный шедевр. Взгляни в окно!»

Рисуя портрет Исабель, он и не заметил, как разгулялась непогода: шёл мокрый снег, сильный ветер лепил его в окно. Обычная картина.

«Ну и что здесь такого?! – не понял Валерий.

«Олух! Пробуди свой разум и взгляни ещё раз!» – разозлился голос.

Валерий снова посмотрел в окно: снег на стекле, до конца не растаявший, сложил причудливый узор из снежинок, а потёки воды, преломляли свет от фонарей и светофоров. Фоном вдали были размытые очертания города, и чёрное небо плавно переходило в светло-серые тона.