– Иди уже, – несколько по-домашнему произнесла секретарша, пряча невольную улыбку даже от себя самой.

– Иду, – сказал Дима, не двигаясь с места.

– Иди… – с трудом удерживая хохоток и стараясь не глядеть на Димино потерянное лицо, повторила Тамара Ивановна.

Андрей с неудовольствием отметил для себя теплые нотки, прозвучавшие в голосе цепного пса Босса.

Дима отбил пальцами дробь на мягком кожаном боку портфеля и сделал довольно решительный шаг к страшной двери. «Убьет», – сказал он сам себе и оглянулся, ища пути к отступлению.

Некоторые сотрудники – те, у которых в поле зрения могла находиться дверь Босса, – следили за ним с явным удовольствием. Тогда он гордо выпрямил спину и постучал. Ответа не последовало, и после некоторой паузы он потянул на себя тяжелую створку.

Босс сидел над своими бумагами, не поднимая головы.

– Здравствуйте, Павел Иванович, – бодренько проговорил Дима.

– Ну… – тяжело двинулась бульдожья челюсть серьезно занятого человека.

– Извините, что не сразу зашел, Павел Иванович, доделывал буклет, – с невероятным оптимизмом проговорил Дима. – Получается – просто загляденье. Расценки на рекламу подкорректировали, сегодня разошлем. С типографиями договорился, сделают нам хорошую скидку.

– Совсем зарвался! – хлопнув рукой по столу, заорал вдруг Босс. Видно, он ждал, когда придет время сделать это, и накопил к нужному моменту немало сил. Дима слегка вздрогнул, но вида не подал, даже оптимистическую улыбку не убрал с лица.

– Пять лет я растил тебя! – ходила вверх-вниз бульдожья челюсть. – От простого мальчишки до начальника отдела!

– Я всегда… с благодарностью… особенно когда поливали… – невольно вырвался у Димы ошметок природного чувства юмора.

– Ты знаешь, что мы терпим убытки?! – становясь пунцовым, рявкнул Босс. – Мне это надоело! Ясно? За последние два месяца ты не сделал вообще ничего!

– Непреодолимые обстоятельства… – удрученно развел руками Дима, намереваясь тут же разъяснить свою туманную мысль.

– Ты – мое непреодолимое обстоятельство! – продолжал греметь Босс. – Но я тебя преодолею! – Голос его наверняка был слышен тем, кто находился за дверью. Дима, не имея возможности прервать начальственный гром, с ужасом ждал слов, которые последуют дальше.

– И шашни твои не помогут, – прогрохотал Босс. – Ты понял? Не помогут тебе твои шашни!

– Павел Иванович… я никогда бы не стал… – начал Дима, выпятив от обиды нижнюю губу.

Тане не было слышно, что отвечал Дима, но то, что кричал Босс… Конечно, она все знала. Но такое грубое слово – шашни. Зачем он? Девичье сердце сжалось от тоски, каблук подвернулся, и нога косточкой приземлилась на пол. Таня машинально исправила этот перекос, вернув ногу в исходное положение, на каблук.

– Чего стоишь? Иди работать, – зло сказал Андрей, глядя на подавшуюся всей своей хрупкой фигуркой в сторону двери и умоляюще сложившую руки на груди Таню.

– Сейчас пойду, – испуганно ответила Таня, продолжая стоять столбом.

– Не забывай, я тоже твой начальник, – удовлетворенно произнес Андрей, уже по-иному, оценивающе, глядя на вытянутую вперед тонкую шейку.

– Знаю, – не сдавалась Таня.

– Из-за меня, небось, не стояла бы, – Андрей перевел взгляд на Тамару Ивановну, пытаясь в очередной раз понять, чем же это Дима вызывает такое благодушие у окружающих.

А Босс продолжал греметь, и голос его давил Диме на мозги гораздо больше, чем сами слова.

– Да? – клацнул челюстью Босс. – Чистенький, значит? А как тогда прикажешь понимать, что стоило тебе… Как бы это сказать… – Босс хлопнул ладонью по столу в раздражении, что вынужден подбирать выражения, говоря о дочери хозяина. – Стоило тебе углубиться в отношения с дочкой совладельца компании, как ты просто забросил работу.

Дима покрутил в руках портфель. Ему вовсе не хотелось вступать в обсуждения этой стороны своей жизни. Он был настолько беспечен, что извлекать выгоду из своего нового положения не умел, и до сих пор настолько уверен в себе, что не сомневался – пронесет. Но увести от опасной темы все-таки стоило попытаться.

– Это здесь ни при чем, – сказал Дима понуро, не потому, что чувствовал свою вину, а потому, что говорить ему все еще было немного затруднительно, даже после прохладной минералки. – И я не забросил. Просто у меня спад…

– Что у тебя? Спад? – делано захохотал Босс. – Уверен, что только по линии работы. Иначе бы ты долго не продержался.

Это уже явно был удар ниже пояса. И у Димы даже хватило сил рассердиться.

– Ладно, я понял, всех достают мои личные отношения. Но я сам ничего не афишировал, и вообще – это мое дело. И к работе никакого отношения… У меня просто… пересмотр ценностей.

– Что-что? – Босс слегка оторопел. В его жизненной практике такие категории не фигурировали.

– По крайней мере, я так это называю, – смягчил немного Дима свою формулировку. – Павел Иванович, вы же знаете, что вы для меня… больше чем начальник. Вы меня действительно… и я… – Дима запнулся.

Говоря это, он не слишком кривил душой. Характер у Босса был и правда невыносимый, и с радостным трепетом воспринимать его могла только Тамара Ивановна. Но благодаря этому человеку Дима не только задержался на фирме, но и сделал свои первые карьерные шаги. Вообще-то, Босс терпеть не мог таких самоуверенных, расхлябанных и иронично настроенных молодых людей, каковым являлся Дима. И почему он за грубостью и криком скрывал явную приязнь к этому взъерошенному нахалу, для многих оставалось тайной. Почему он продвигал его и выручал в некоторых сложных ситуациях?

Босс и сам не смог бы внятно объяснить, а между тем причина лежала на поверхности: он всегда хотел иметь сына. И, скорее всего, этот предполагаемый сын мог носить черты, присущие Диме – жизнерадостность, профессионализм, цепкость ума, здоровое мужское обаяние. То есть то, что Босс считал лучшим в себе, не ограничивая, конечно, собственный парадный портрет только этими качествами и все же почитая их вполне достаточными для молодого человека, которому было бы не страшно передать свое дело. Но сына у него не случилось. Случилась только дочь, взрослая уже женщина, обремененная в настоящий момент двумя дочками-студентками и безвольным мужем – сотрудником научного института. Как Босс ни тащил всю эту семейку, казалось, что те упирались двумя ногами, не желая приблизиться к успеху и благополучию ни на шаг. Это было тайной болью Босса, его, можно сказать, ахиллесовой пятой жизни.

Павел Иванович встал, не в силах удержать бьющую через край энергию, находясь в сидячем положении, и начал расхаживать по кабинету. Нельзя предоставлять этого нахала самому себе, он неизбежно собьется с пути. И, преодолевая свою вспыльчивость, Босс попытался разобраться.

– Ну, хорошо. Объясни тогда, что все это значит, – чуть мягчея голосом, сказал он.

– Не знаю. Все как-то уж слишком хорошо, что ли. Работа, карьера… Перспективы вот тут… открываются. – Дима мог позволить себе быть откровенным. По опыту он знал, что это лучший способ расположить к себе Босса. К тому же рассказать кому-то о своей проблеме порой означает прояснить ситуацию для самого себя. – Понимаете, Павел Иванович, я вроде как получаю шанс… а ощущение такое, будто что-то потерял. Что-то очень важное. Но что – не пойму.

Стоявшие за мощной дверью Босса поняли, что разговор перешел в спокойную фазу. Ждать и подслушивать уже не имело смысла: ничего не доносилось из кабинета. Да и Тамара Ивановна усиленно гнала их, возмущенная явным нарушением трудовой дисциплины. А как еще можно назвать неслужебное использование рабочего времени, тем более проводимого под дверью начальства, в надежде узнать нечто такое, чего знать не положено?

Таня понуро поплелась к своему компьютеру, Андрей недовольно повертел головой и направился в курилку. «Почему ему опять все сошло с рук? – разочарованно думал он. – Ведь сегодня…» И так далее и тому подобное – бесконечные вариации размышлений о том, что никак не поддавалось его разумению.