Он встал с дивана и потянулся. Я старалась не смотреть на него. Но мне это не удалось. Его длинное, мускулистое тело, казалось, заполняло все пространство моей гостиной.

— Спасибо, — сказал он и исчез в моей спальне.

Я тут же подошла к холодильнику и сунула голову вовнутрь. Внезапно снаружи стало жарко.

Джош вошел в кухню, когда я как раз отправляла на сковородку первую порцию панкейков. Он снял пиджак и галстук, белая рубашка была расстегнута, рукава закатаны до локтей. Он также расстегнул две верхние пуговицы, давая мне возможность лучше рассмотреть его горло. Кто знал, что эта часть мужского тела может быть такой сексуальной? Или, может быть, это просто Джош был сексуальным — все его части.

— Выпьешь чего-нибудь? — спросила я, когда он сел. — Кофе? Чай?

«Может быть, меня?»

Последнее я оставила при себе, чувствуя себя инженю в фильме 40-х годов (прим. актёрское амплуа, наивная девушка). Ну, за исключением моих вымытых день назад волос, поношенного комбинезона, все остальное было совсем не в стиле инженю.

— Кофе. Пожалуйста.

Я налила кофе и протянула ему чашку, и только потом сообразила, какую именно. Черная кружка с парой блестящих красных губ с одной стороны и цитатой «Я просто сладкий трансвестит, из транссексуальной Трансильвании» — с другой.

Джош посмотрел на нее и приподнял бровь, но ничего не сказал.

— Это из шоу «Фильмы ужасов Рокки», — быстро объяснила я, переворачивая первую порцию панкейков. — Любимое шоу моей двоюродной бабушки Герти.

— Я знаю, — сказал он, чем удивил меня.

— Правда?

Он бросил на меня взгляд.

— Ты ведь знаешь мою сестру? Думаешь, в Линкольне, штат Небраска, она не пыталась затащить меня на полуночный показ, причем неоднократно?

— Ты когда-нибудь ходил туда? — спросила я, наливая себе в чашку кофе и пытаясь представить Джоша в толпе фанатов «Рокки-хоррор», бросающего тост в экран.

— Я имею право хранить молчание, — сказал он, и, сделав глоток, начал осматривать комнату. — Это твои двоюродные бабушки? — спросил он, показывая на фотографию, которую я прилепила к холодильнику.

— Угу.

Я вытащила ее из-под магнита и протянула ему.

— Они любили театр.

Я наполнила две тарелки и передала ему.

— Они были моими героинями.

Он посмотрел на стопку панкейков и приподнял брови.

— Ты приготовила для меня панкейки со счастливой рожицей, — заметил он.

— А есть какие-нибудь другие? — спросила я, посмотрев с улыбкой на свое творение. Они всегда подбадривали меня, и один лишь взгляд на них напоминал мне воскресное утро с моими бабушками. — Это панкейки Герти для улучшения настроения.

— Похоже, у тебя с бабушками было много общего, — заметил он.

Я посмотрела на их фотографию, счастливые улыбающиеся лица.

— Надеюсь. Они вдохновили меня. Моя бабушка Герти познакомила меня с некоторыми из моих любимых постановщиков, такими как Джордж Кьюкор, Саймон Кэллоу и Джон Уотерс. Все люди, на которых в детстве я хотела быть похожей.

— Полностью? — спросил он, и мне потребовалась минута, чтобы понять, о чем он говорит. Потому что у всех перечисленных мною постановщиков было что-то общее, кроме профессии.

— О. Ну, не совсем полностью…

Я покраснела.

— Не то что бы быть геем или лесбиянкой плохо, если бы я была такой ориентации, но нет. Иногда я даже думаю, что было бы проще, но я не родилась такой, и, хотя однажды в средней школе Джоанна учила меня целоваться, из этого ничего не вышло. И я не думаю, что это можно квалифицировать как эксперимент... — я замолчала, поняв, что Джош застыл с вилкой на полпути ко рту.

— Что-то не так с панкейками?

Скорее всего, что-то было не так с моим ртом, который, казалось, болтал и болтал, когда я чувствовала себя неловко.

— Нет, — сказал он, выглядя немного ошеломленным. — Мой мозг просто на мгновение перемкнуло, — он отложил вилку. — Ты сказала, Джоанна учила тебя целоваться?

— Ну, что-то вроде того, но...

Он поднял руку.

— Мне просто нужно время представить эту картинку.

Я закатила глаза.

— Я использовала подушку. Это был не практический урок, — сказала я ему, тут же поморщившись от своего выбора слов.

Но Джош рассмеялся.

Настоящий смех. Который, казалось, застал его врасплох.

— Ух ты, — сказала я, это слово сорвалось с моих губ, как вздох.

Он посмотрел на меня, смех все еще отражался в его глазах, рот изогнулся в усмешке.

— У тебя приятный смех, — сказала я ему. — И красивая улыбка.

Потому что это было правдой. И потому что до сих пор я видела ее только издали. Тогда она меня ослепила. Теперь у меня почти перехватило дыхание.

— Спасибо, — ответил он, но улыбка уже начала гаснуть.

— Она очень зубастая, — сказала я ему, отчаянно пытаясь вернуть ее.

— Зубастая?

— Да, как у... — я задумалась. — Как у крокодила.

Джош уставился на меня.

— Крокодил.

Он, кажется, обдумывал это некоторое время.

— У крокодилов бывают красивые улыбки?

Он откусил еще кусочек панкейка и специально сверкнул зубами.

— Думаю, не нужно доверять крокодилам.

— Ты не должен улыбаться крокодилу, — поправила я (прим. отсылка на детскую песенку «Never Smile At A Crocodile»).

— И все же ты продолжаешь улыбаться мне, — сказал Джош.

Казалось, в кухне стало немного теплее.

— Ничего не могу поделать с этим.

— Ничего?

Карие глаза Джоша имели насыщенный и темный цвет, как шоколад. А мне всегда было сложно противиться шоколаду.

Я облизнула губы.

— Я всем улыбаюсь, — мой голос прозвучал немного хрипло.

— Я заметил, — сказал он, и на этот раз его улыбка была совсем не зубастой. Она была почти порочной.

От вожделения, сильного и всепоглощающего, у меня перехватило дыхание. Если Джош был великолепен, когда счастлив, то прямо сейчас, когда смотрел на меня так, словно пытался разглядеть, что под моим комбинезоном, он был неотразим. И я подумала, что могла бы позволить ему посмотреть.

О нет. Это нехорошо.

Я снискала себе плохую славу тем, что плохо разбиралась в том, чего хотят мужчины. Было слишком много случаев, когда я проецировала на них свой собственный интерес, свое собственное влечение и совершенно, неверно истолковывала что-то невинное и дружелюбное.

Джош — бывший питчер младшей лиги. Он высокий, сильный и сексуальный. Нью-Йорк полон женщин, которые могли бы привлечь его внимание. Красивых женщин с совершенными волосами, большими сиськами и опытом в создании всех своих воплощающихся в реальность сексуальных фантазий. Я же, ради всего святого, плоскогрудая театральная ботаничка, которая носит комбинезон! Я стимулирую ум мужчины, а не какую-то другую его часть.

А неверно истолковывать намерения парня достаточно неловко, когда это кто-то, кого я могу никогда больше не увидеть. Броситься на брата Элли было бы ошибкой, с которой мне, возможно, придется сталкиваться регулярно.

Я быстро отодвинулась от стола.

— Ты все? — спросила я, выдавив из себя приятную улыбку.

Джош моргнул, и та улыбка, что изогнула уголки его губ, быстро исчезла. Он протянул мне свою пустую тарелку, у него снова было каменное лицо.

«Проклятие».

Мне представился прекрасный момент, а я все испортила. Не его вина, что я так разволновалась из-за кокетливого подшучивания, которое, вероятно, было второй натурой для кого-то вроде Джоша. Он ничего не имел в виду, просто безобидный разговор, который я восприняла как личное оскорбление. Это было похоже на то, как делали в Европе, где все говорили, что хотят спать со всеми, но на самом деле никто не делал этого.

Я никогда не была в Европе.

Джош встал и подошел к дивану, где оставил свой пиджак.

— Я ценю, что ты позволила мне лечь на свой диван, — сказал он, натягивая его. Даже в старой одежде он выглядел аппетитно. Лучше, чем панкейки.

— Ты привел меня домой, — напомнила я ему, все еще держа свою тарелку. — Я твоя должница.