Они добрались до станции «Эймос» в середине дня, на четыре часа позже обычного времени прибытия дилижанса. Этот станционный дом не был таким большим, как другие, но он был для Джуд родным домом. — После того как открылось движение дилижансов, вдоль дороги для обслуживания путешественников быстро появились промежуточные остановки, но они предлагали мало удобств или гостеприимства. Это были одновременно склады и гостиницы с длинным дощатым баром для утоления жажды и праздного общения. Сооруженные из того, что было под рукой, будь это бревна, дерн, камень или необожженный кирпич, они усеивали пустынные обочины дороги.
Так как расстояние, которое без отдыха проходила упряжка, составляло около двенадцати миль, путевые станции располагались в среднем на таком расстоянии друг от друга. Станционные дома отмечали начало и конец каждого дневного перегона и располагались через каждые сорок — пятьдесят миль, они обеспечивали путешественникам возможность отдохнуть и поесть и имели телеграф, билетные и почтовые конторы, склад, конюшню со стойлами и всем необходимым для экипажей, а также самых лучших лошадей. Некоторые из этих станций были домами на ранчо, и тогда их обитатели выполняли двойную работу, будучи служащими компании и скотоводами. Станция «Эймос» попадала в эту последнюю категорию, так как была больше домом, чем просто укрытием. И хотя здание не было построено как гостиница, ночным гостям, которые желали отдохнуть у очага, никогда не отказывали.
Расположенные в долине Чагуотер, где отвесные скалы образовывали непрерывную линию вдоль всего горизонта, владения Эймосов могли похвастаться не только довольно большим деревянным домом, но и хорошими конюшнями и коровниками, расположенными неподалеку от него внутри отдельного собственного ограждения. А перед рощей бузины, возле холмистого пастбища, аккуратными рядами был засажен огромный огород — последнее, что осталось в наследство от фермы Барта Эймоса. Эта безмятежная картина всегда приводила в волнение чувства Джуд, когда она думала о том, что этот вид прежде означал для ее отца, а теперь для нее самой и ее брата: свободу, средства к существованию — и одиночество.
Когда раскачивающийся экипаж въехал во двор, на крыльце появился мужчина, при виде которого сердце Джуд наполнилось любовью искренней и чистой.
Сэмми Эймос был высоким, крепким молодым человеком с мягкими волнистыми каштановыми волосами, с добрыми, сияющими глазами и бицепсами, которые натягивали его плотную хлопчатобумажную рубашку. В свои двадцать лет с такой внешностью он должен был бы разбивать нежные женские сердца, но прихоть природы помешала развитию мозга в нормальном соответствии с развитием тела, поэтому Сэмми так и не превратится из младшего брата в соблазнительного красавца. Он остался в невинном вечном детстве с ласковым характером и готовностью угождать, что делало его во всем таким же преданным, как большая лохматая собака, стоявшая сейчас у его ног.
— Джозеф! Джозеф! — И юноша, и пес засуетились от возбуждения, когда увидели дилижанс. — Дилижанс прибывает! Джуд будет дома!
Из полумрака на крыльцо вышел высохший, морщинистый индеец с тонкими белыми косами, свисающими почти до испачканного мукой фартука. Судя по его чертам, хранившим в морщинах отпечатки всех лишений, которым подвергался его народ, можно было сказать, что ему больше пятидесяти или больше ста. Прошло уже много времени с тех пор, как он отказался от боевой жизни, чтобы греть свои старые кости у кухонного огня Эймосов, где еще мог приносить пользу. Он не был их слугой, он был членом семьи, который любил образно рассуждать о смысле жизни и не допускал большего наказания, чем удар по косточкам пальцев своей деревянной ложкой, когда считал это оправданным. В последние два года они трое объединили свои усилия, чтобы на уединенной прерии Вайоминга не дать умереть мечте Барта Эймоса, сделав эту мечту теперь и своей собственной.
Джуд очень старалась, и ей даже удавалось убедить себя, что она добилась успехов, пока бурное море эмоций не захлестнуло ее сердце и разум. Держа на коленях голову раненого наемника, она с полной отчетливостью осознала, насколько пустыми стали эти заимствованные мечты.
Джозеф пристально посмотрел на раненого охранника и мгновенно понял, почему пассажиры сидят наверху. Согнувшись, он побежал навстречу дилижансу в неотступном „сопровождении озадаченного Сэмми и лающего пса.
— Джозеф, — крикнула Джуд, открыв дверцу, как только экипаж полностью остановился, — один из пассажиров ранен! Приготовьте для него кровать Сэмми.
На короткую секунду на обветренном лице старика промелькнуло облегчение, когда он понял, что с Джуд ничего не случилось, и затем он быстрым легким шагом пошел обратно к дому, чтобы заняться приготовлениями.
— Боже мой, что случилось? — Сэмми стал на переднее колесо, чтобы ближе взглянуть на раненого. — Это были бандиты или индейцы?
— Бандиты, Сэмми, — ответил Джо Варнесс. Он был одним из таких кучеров дилижансов, которые, несмотря на всю их грубость и богохульство, всегда с теплотой относились к молодым людям, уединенно живущим на продуваемой ветрами дороге. Как и многие из них, Джо возил в карманах пакетики с фейерверками и сладостями, чтобы заработать довольные улыбки от этих одиноких детей. И все кучера с особой нежностью относились к бесхитростному обаянию Сэмми — они не знали никого другого, кто умел так, как он, обращаться с животными. Лошади для упряжек, подготовленные на станции «Эймос», всегда были ухоженными и блестящими, как и все прочее снаряжение, над которым Сэмми часами без устали трудился. Он починил выношенные участки сбруи и снова приладил на нее звенящие колокольчики, звук которых он, казалось, всегда способен был услышать задолго до приезда экипажа. Сэмми знал кличку каждой лошади и склонности каждого кучера и соединял их вместе, как искусная сваха находит подходящую друг другу пару. Благодаря ловким рукам Сэмми и замечательным бисквитам Джозефа, станция «Эймос» стала ожидаемым всеми местом остановки.
