Это Он шептал, когда меня мазали всякой ароматической дрянью и готовили к свадебному торжеству.

Это Он советовал мне у алтаря.

— Что с ней? — другой голос, женский и всё также на английском.

— Я не знаю… — тот голос, что меня успокаивал.

Я хочу пить. Как безумная жажду воды.

Я голодна… живот режет будто раскалённым ножом, и хочется свернуться в клубочек и прижать к нему руки.

Ноги болят — горят огнём. С моих потрескавшихся, обветренных губ срывается стон, когда кто-то прикасается к моим ногам и начинает… мыть?

Да, их моют.

Пахнет химией, антисептиком или вроде того.

Бормотание над головой усиливается. Они говорят, говорят, а я не понимаю. И я чувствую, что сердце учащённо бьётся, и ИХ это беспокоит.

Голоса отдаляются.

Смерть?

Ты?

Пожалуйста, если это ты, скажи, что всё! Я хочу, чтобы это был конец моей истории!

Леон Кортес

— Мы не смогли её найти, — голос блеющий.

Пёс в ужасе. И я понимаю почему.

Я молчу. Нет нужды реветь, что это лишь жалкая девчонка. Что ей некуда деться. Что три дня в лесу — верная смерть для такой трусливой, полудохлой дряни, но они считают, что она жива.

Они считают, что она смогла пересечь границу.

Они считают, что её видели, и что не может быть второй “невесты” вышедшей на дорогу без обуви и в рваном платье.

Они считают что она обхитрила его псов!

Я молчу.

И буду молчать пока не услышу хоть что-то разумное.

— Может ей эт… помог кто-то? — запинаясь озвучивают ещё одну версию.

Я молчу. Они не заслуживают того, чтобы я сейчас думал за них.

— Да, это вариант, — общаются между собой, а я по-прежнему молчу.

Больше мне здесь делать нечего.

Я ухожу.

Псы ругаются за моей спиной.

Во мне разрастается ком сладкой злобы.

Если Фрида выжила — то я её недооценил, но тот, кто ей помог — смертник.

Фрида

Ломка — жуткое состояние, когда притупляется реальность, и ты погружаешься в собственный Ад. Когда тебя бросает из огня да в полымя. Кровь жгучим ядом сжигает вены. Да-а-а, сущая пытка слышать, как яростно сердце отбивает удар за ударом, и эта гулкая вибрация отдаётся в мозгу, словно молот по наковальне.

То демоны мерещатся, то ангелы, то тьма, то свет. И качает меня в забытье как на качелях: от ненависти до любви, от злости до благодарности, от страха до безрассудства.

Я мечусь: я всего лишь ищу выход на свободу…

И к ней стремлюсь. Я освобожусь любой ценой…

Но… меня нещадно тошнит, кожа зудит, хочется рвать волосы и орать в голос, чтобы муки прекратились. Я остервенело чешусь, в жажде одной болью притупить другую.

Агония продолжается.

— Дайте мне лекарства, — требую у мужчины, который поначалу казался хорошим. Но теперь-то я вижу, что он — ЗЛО!

Он издевается надо мной не хуже Барона.

И если тот накачивал дрянью и любовался результатом, приправляя гадкими подробностями, что собирается со мной сделать, то этот… не даёт! И наслаждается моими мучениями!

Так что ОН — не лучше Барона!

И девушка его… ещё та…

Я просила её, молила отпустить меня!..

Объясняла, что мне нужно бежать…

Что МНЕ НУЖНО БЕЖАТЬ!

Но они все остаются глухи к моим словам.

Долго… долго мечусь в этом Аду.

Меня буквально выворачивает наизнанку.

И мысли жужжат точно рой ос. Таранят черепушку до боли.

Кожу на себе деру, вены вскрываю и в лицо вонзаю когти, чтобы избавиться от этих неприятных чувств. Чтобы избавиться от того, что сделало меня такой.

Мне не нужна красота! Она — проклятие! Лучше уродиной и калеченой быть, чем… собой.

Может, хоть так, отыщи меня чудовище, откажется… Глянет на изуродованное лицо и тело и остынет! Охладеет, отвратится…

Но вряд ли. Если он меня такой, болезненно худой, под наркотой, продолжал хотеть, то не успокоиться, пока не сотворит со мной всё, о чём так долго мечтал. Ту грязь, о которой столько шептал.

“Я буду тебя трахать во все щели, малышка. Буду рвать твои дырки, срывая девственность на каждой. Хочу быть у тебя первым везде!”

Моя девственность — я точно поняла, что у него патологически-ненормальная одержимость моей девственностью.

Лео

Её организм еду хронически не принимает. Девушку жестоко полощет. Либо Ди, либо мне приходится высиживать рядом, чтобы не проморгать момент, если у девчонки случится очередной приступ наркотического безумия.

И пока я рядом… разговариваю с ней. Много, долго…

Странно, как-то непривычно, но… неожиданно для себя говорю с ней. О глупостях разных. О том, что уже выхаживал таких, как она. Догадки озвучиваю на её счёт. И порой мне кажется, что она поправится. Что слышит меня, всё понимает, вот-вот отзовётся.

Но нет.

Она то смотрит безлико, то в неё вселяется нечто неуправляемое, ярое. Выть начинает, как дикий зверь, и метаться по койке. Рвать на себе одежду, кожу когтями скрести, словно желает её с себя содрать.

И после очередного припадка, связываю… для её же блага.

Даю успокоительного, и только после без приключений переодеваю. Руки предательски дрожат, пока я окровавленные лохмотья стягиваю, оголяя худенькое тело.

Неправильно, аморально, но наравне с жалостью и сочувствием я… чувствую возбуждение.

Это ведь… гадко, мерзко. Болезнь… Впервые с таким сталкиваюсь.

Хотеть наркозависимую, болезненно-тощую, явно психически неустойчивую… Это попахивает извращением.

Как мог себя переубеждаю, что это просто гормоны шалят, но девушка… меня околдовывает. Остро понимаю, что становлюсь заложником её чар. Не по её вине… Это нечто на химическом уровне, не поддающемся простой логике. Притяжение, влечение…

Да, я всё больше подсаживаюсь на её иглу. Все сильнее ощущаю необходимость быть рядом.

Как бы не сопротивлялся, моя одержимость всё нездоровей.

И когда становится совсем невмоготу, отправляю к ней Ди, а сам снимаю напряжение, с одной из своих любовниц. У меня их две, не считая разовых связей, которые происходят на стороне. Никого домой не тащу. У меня есть Ди! Пусть она мне как сестра, но другой женщины в доме быть не должно. По крайней мере я ещё не встретил ту, кого бы привёл домой и познакомил с единственным родным для меня человеком.

Она у меня хозяйка…

Да и не хочу лишних вопросов.

Но с появлением девчонки всё острее понимаю, что наша жизнь меняется. Как бы не отворачивался, судьба на меня имеет свои планы. И эта, казалась бы, с виду обычная наркоманка, не так проста… Есть в ней что-то, что меня завораживает. Есть в ней загадка, которую я часами напролёт пытаюсь разгадать. За её простотой скрыта другая личность, представляя которую, укрепляюсь в мысли, что не могу её бросить на произвол судьбы.

— Тра**и меня, — стонет девчонка на испанском, прогибаясь на койке, словно получает удар током.

Мне больно её видеть такой. Измученной, часто дышащей, в поту… Она так сильно прогибается, что небольшие холмики груди натягивают тонкую ткань белой ночнушки. Она давно промокла от пота, тёмные соски просвечиваются.

— Прошу, мне больно, — не то скулит, не то стонет девушка. Его голос, наполненный болью, страданием и мукой, вспарывает мне сердце.

— Ди, — взываю к помощнице, ибо сам не выдержу очередного припадка и просьб секса.

Это уже не в первый раз. Какое-то сумасшествие на сексуальной почве.

Страшно представить, что она пережила, если за дозу готова на что угодно, а то, что она озвучивала… у меня волосы дыбом, уши в трубочку и член… колом. Да, мать его, член, чтоб его, колом стоит!

Но из её уст это звучит так… возбуждающе, что я начинаю сходить с ума. Зверею и сатанею в дичайшей жажде сделать с ней всё, о чём так слёзно молит, хотя никогда грязи не желал. Мне нравится секс по обоюдному и традиционный, но девчонка явно побывала в Аду. А пережив его единожды, уже ничего страшнее не покажется.