Там, под колышущейся травой, он увидел Реку Мира. Ее глубокие воды, внутри которых звездами горели бесчисленные духи. Начиная от духа меча, заканчивая духом щепки, отколовшейся в пятницу от ножки стула, проданного торговцем за бесценок деревенскому пастуху.

Все, что было обозримо и необозримо в этом безымянном мире, имело свое отражение в Реке Мира.

И она текла под ногами Хаджара.

– Путь к Седьмому Небу. – Черный Генерал сидел все так же неподвижно.

Хаджар повернулся к нему. К древнему созданию, которое сражалось с богами и демонами еще до того, как люди узнали о пути развития и смогли увидеть Реку Мира.

Причем узнали они о нем именно благодаря первому из Дарханов. Вернее, украденным им с Седьмого Неба учениям.

Забавная ирония.

Боги не хотели, чтобы люди развивались, но именно их записи положили начало новой эре безымянного мира.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Хаджар.

Дархан ответил не сразу.

А когда ответил, то произнес лишь:

– Ты уже и сам все понял… В конце концов, это твоя медитация гусеницы и бабочки, а не моя.

Хаджар вновь посмотрел себе под ноги.

Мир его души находился над Рекой Мира…

Когда же открыл глаза, он вновь стоял посреди бескрайней пустоты. Той, в которой, казалось, не было даже его самого.

Когда же Хаджар снова зажмурился, он нагнулся и провел пальцами по траве. Молодая, мягкая, слегка острая.

Все, что обозримо и необозримо…

Хаджар, он же Борей, умер в своем родном мире – на Земле. Лежа на холодной стали хирургического стола, разрезанный от копчика до затылка. Он умер, но не сдался в своих стремлениях к чему-то большему.

Кто-то, кто заранее спланировал его жизнь на Земле, забрал его душу и перенес в этот мир. Дал ей новое рождение.

Но даже так Хаджару было сложно ощутить себя частью мира. Изначально это являлось его силой – так он смог лучше понять путь меча. Быстрее осознать себя единым с клинком, а затем и с целым миром.

Но одно дело – ощущать себя единым целым с миром, но совсем другое – понимать всю глубину этой связи.

И эта глубина, эта связь открылась Хаджару лишь сейчас.

Потому что где-то там, внутри Реки Мира, сверкала и его собственная звезда. Звезда его духа.

Позади Хаджара хлопнула крыльями птица Кецаль. Орки верили в то, что она являлась символом свободы.

Хаджар обернулся и протянул руку.

– Отведи меня обратно, старый друг, – прошептал он.

Кецаль взмахнула огромными крыльями и, сорвавшись в короткий полет, обмотала длинным хвостом запястье Хаджара, а затем вместо того, чтобы взмыть к небесам, нырнула в траву и понеслась к Реке Мира.

Первый из Дарханов смотрел на то, как в Реке Мира, омывающей душу его ученика, исчезает птица Кецаль и душа, держащаяся за ее хвост.

Вновь оставшись наедине со своими мыслями, он достал из-за пазухи заготовку. Вырезанная из дерева, принадлежавшего птице Кецаль, она стала единственным, что могло унять душу Дархана.

Пальцем, внутри которого содержалось мистерий меча больше, чем мог осознать Хаджар, он вырезал из нее лицо. Лицо, которое не забудет никогда в жизни.

И неважно, падет или нет, он всегда будет ее помнить.

Помнить запах ее волос и нежность рук, свет улыбки и томность взгляда.

– Старик, – прошептал Дархан. – Помнишь тот день, когда ты не убил меня… – Он водил пальцем по дереву, позволяя появиться на свет все новым линиям и чертам. – Почему ты пощадил меня? Почему не убил… зачем запер на этой горе… Ты ведь знал, что однажды я сбегу с нее… И лишь ты один во всем этом мире мог уничтожить меня. Лишь ты один… Так почему, старик?

Ответа не прозвучало.

Вряд ли Яшмовый Император слышал его.

Одинокий, старый осколок черной души, запертой на Горе Черепов.

Лишь один человек во всем мире мог его убить, император Седьмого Неба. И этот единственный достойный враг пощадил его.

Дархан посмотрел в сторону удаляющейся птицы Кецаль.

Что же… возможно, так будет не всегда.

Хаджар открыл глаза.

Он лежал в холодной, постепенно покрывающейся ледяной коркой грязи. Над ним возвышался Белый Клык. Только теперь он не выглядел таким потрепанным. Его серые глаза излучали не пустоту, а осмысленность и силу. Волю, с которой следовало считаться.

Скрестив руки на могучей груди, он смотрел на Хаджара.

Он ждал.

Хаджар, легонько шлепнув ладонью по земле, поднял этим ударом себя в вертикальное положение.

– Ты справился, младший ученик, – прогудел Эрхард, Последний Король. – Мне тысячи лет назад потребовалось три дня, чтобы осознать единство души и мира. Тебе же – меньше суток. Это невероятно… Жду того часа, когда ты превзойдешь меня, младший ученик, и понесешь славу нашего учителя дальше в потоки истории.

Что ж… может, Хаджар и поторопился с выводами. Эрхард, несмотря на то что вернул себе память, оставался безумцем. Он действительно, на полном серьезе, чтил и уважал Черного Генерала. Того, кто едва было не разрушил весь мир.

Не останови его боги и герои, демоны и фейри, духи и смертные, сейчас не было бы ни безымянного мира, ни самого Эрхарда.

– Не медли, младший ученик, – он отодвинулся в сторону, – используй новую силу. Ощути ее в своих руках.

Хаджар вытянул правую ладонь. В ней тут же появился клинок Синего Ветра. Такой же, как и прежде. С черным острием и синей основой, на которой была изображена птица Кецаль, расправившая крылья и устремившаяся к небу сквозь облака.

Только Рыцари духа и слабые Повелители могли ненадолго призывать духа в реальность, увеличивая за его счет свою силу. Те же, кто продвинулся дальше, так или иначе научились сражаться с ним в союзе.

Кецаль всегда был рядом с Хаджаром – внутри его меча, а следовательно, и души…

Душа…

Хаджар пока не понимал всей глубины открывшейся ему мистерии. Но он явно ощущал то, что окружавшая его реальность была не более чем очередной искрой в бесконечной Реке Мира.

Такой же, как и он сам.

А значит, ничто не мешало ему изменить эту реальность. Точно так же, как она слишком долго и усердно меняла его самого.

– Брат мой, – прошептал Хаджар. – Теперь ты слышишь меня?

И впервые за десятки лет ветер ответил ему.

В его шелесте среди увядающих листьев и травы, в его порывах, хлещущих о каменные стены Сухашима, в его танце с кружащимися снежинками, в его полете, гордом и игривом, Хаджар услышал вопрос.

– Как меня зовут? – словно прошептал ему тысячей разных голосов ветер.

И Хаджар ответил.

С его уст сорвалось вечно изменчивое имя ветра. Его брата.

Истинное имя.

Тайное слово.

Слово, способное изменить реальность.

Аркемейя смотрела на Хаджара. Высокий, мускулистый, он не то чтобы казался горой мышц, а скорее… был по-звериному силен. Ни единого лишнего грамма не прослеживалось в линиях фигуры воина. Все его тело было будто высечено скульптором с единственной целью – жить. Жить жизнью, полной лишений и сражений.

Покрытый шрамами, с черной татуировкой на груди и сине-черной на руке, он держал в руках волшебный клинок. Артефакт стадии Божественного. Меч, который стоил дороже, чем любой из дворцов на Восьмом проспекте Даанатана, столицы империи Дарнас.

На сухие, жилистые, но мускулистые плечи внезапно легли одеяния. Вышитые, казалось, снегом, они имели синий цвет. Внешне простые, но также излучавшие ауру Божественного артефакта – от них веяло зимой. Куда более холодной, чем спускалась на земли Сухашима.

По подолу и спине плыли белые облака, за которыми сияли прекраснейшие из ночных светил.

Аркемейя видела, как задвигались губы Хаджара. Как он что-то произнес. Но не могла не то что понять сказанного, а хотя бы различить звуки, из которых состояло одно-единственное слово.

Однако стоило Хаджару его произнести, как внезапно подул ветер. Холодной, суровый и будто бы даже несгибаемый.