– Вот по этому, я и хочу сделать тебе, как говорят тщеславные « томми» ¹, маленький презент:

– Так мы едем… – в хмельных глазах Германа замерцал селадоновый блеск, – в бордель?

– Именно! В дом под красным фонарём фрау Эльзы Голдман.

– Эй, да что с тобой? – рассмеялся фон Дитц. – Ты напуган моим ответом или своим страхом за неверность? Брось, какой пустяк! До свадьбы эти проделки не в счёт. Берта всё равно не узнает, если сам не сболтнёшь, ха-хаа!

– Как бы не замараться…в дерьме. Она жидовка? Голдман?..

– Если и да, то на четверть. Но фуражки из гестапо и СД пасутся на её « заливных лужках» , стало быть, это « дерьмо» не для нас.

– Ну и дела! – весело хмыкнул Герман, боднул локтём Отто. – Чёрт! Ты и впрямь джин из бутылки.

В их разговор вежливо встрял водитель:

– Прошу прощения, господа офицеры…Это начало…Вильгельмштрассе. Теперь куда?

– Прямо, потом, на углу за министерством авиации, на лево. Эй, погоди! Сейчас прижмись, вон у той аллеи, где потемнее…

– Опять приспичило? – сочувственно улыбнулся Герман.

– И не говори. Чёртово пиво толстяка Фуггера, аж в ушах булькает. Составишь кампанию?

– Уволь, – Шнитке счастливо откинулся на кожаную спинку сиденья и сладко затянулся сигаретой « Третий Рейх» .

Отто покинул салон « опеля» , но вдруг заглянул в переднее боковое окно и улыбнулся ветеринару Зуппе той самой жуткой и холодной улыбкой, которая накануне заставила заледенеть кровь, в его жилах, и процедил сквозь зубы:

– Только не вздумай шутить с нами. С тридцати метров я выбью пулей

¹ одно из прозвищ англичан в Европе.

тебе глаз…левый или правый, на выбор, какой захочешь. – Он хлопнул рукой по глянцевой кобуре « парабеллума» и, как старший товарищ младшему, подмигнул. – Надеюсь, на твоё понимание, говнюк.

Ульрих Зуппе, ни живой, ни мёртвый лишь бессильно тряхнул пухлыми щеками. У него, словно отвалилась нижняя челюсть, а мелко дрожавшие пальцы, зачем-то опять крутнули ручку радиоприёмника, из динамика которого грянуло неистовое, как обвал в горах:

– Зиг!

– Хайль!

– Зиг!!

– Ха-айль!!

– Зиг!!!

– Ха-а-айль!!!

Нервически возбуждённый голос Геббельса взрывал массы очередной цитатой из собственной повести « Михаэль» :

« Я надеваю каску, пристёгиваю кортик и декламирую Лилиенкрона» . И далее: « О, Вседержитель! Я вижу сожжённые руины домов и селений при свете вечерней зари…Я вижу остекленевшие глаза и слышу душераздирающие стоны умирающих. Я больше не человек. Меня охватывает безумная, дикая ярость. Я чую кровь. Я кричу: « Вперёд! Вперёд! За мно-о-ой!» Я хочу стать героем!»

…Вперёд, нация воинов! Победу не дарят, её завоёвывают!

…Гитлер – гений! Адольф Гитлер мы любим тебя!

…Он настоящий мужчина, воин, защитник Фатерланда! Говорит о государственных делах…Он умён. Он огромен. Он силён, как лев – громко рыкающий. Он гигант!

…после обеда снова думает и решает задачи о завоевании государства и глубинном смысле политической революции.

Бог мой! Как воистину пророчески звучит это…Предначертание судьбы…А на бескрайнем синем небе белое облако приобретает очертания бессмертной свастики…Это знак Фатума, счастливого рока!

…Гитлер здесь! Наш Фюрер! Майн Готт! Моя радость велика. О, смотрите! Смотрите все…Он здоровается со мной, как старый друг. И он обращается со мной, как брат. Господи, как я его люблю! Ну и че-ло-век! Он даёт мне своё фото. Пишет: « С приветом из Рейнланда» …Я, как и миллионы немцев хочу, чтобы фюрер стал моим другом. Его фото в рамке стоит у меня на столе. Я хочу умереть за него и Германию!

– Хайль Гитлер!!»

И снова рёв иступлённых масс, как прибой безбрежного моря.

…Герман выбросил окурок в окно. Его потрясал не только сам фюрер и его окружение, потрясали и материальные возможности Третьего Рейха, да и весь строгий, « рыцарский» уклад гитлеровского « двора» . Его идеи и замыслы.

« Один народ. Одна Империя. Один фюрер. – Восторженно, как магическое заклинание, повторил он. С нарастающей радостной тревогой осознавая, что мир ждут в скором времени грандиозные, невиданные по масштабу перемены, и он, Герман Шнитке, вместе с другими патриотами Отечества, будет участвовать в них. – Что ж, грядёт новая, тотальная война. Война идеологий, машин и людей. И если мне повезёт, я ещё расскажу своим детям, как их отец бился за торжество справедливости. Как было наказано мировое Зло, и завоёвано величие Третьего Рейха. Да и как может быть по другому, если нас к победе ведёт Адольф Гитлер? Если старик Крупп – король пушек и танков в Европе – всего что убивает и сметает на своём пути – тоже на нашей стороне? Если, даже сам Бог с Германией, – то кто осмелится выступить против нас?

Нет, чёрт возьми…действительно грядут великие перемены и я не желаю оставаться на обочине или быть вышвырнутым жестокой судьбой за борт истории..В конце концов, любовь, вера, честь, долг, Фатерланд! Как без этого можно жить вообще? Без этого жизнь пуста и никчемна» .

Он рассеянно посмотрел на курчавый затылок водителя; в маленькое зеркальце, закреплённое над ним, увидел скованное напряжением мятое лицо, кари вишни беспокойных, испуганных глаз…

« Этот слизняк – австрийский словак» … « Вонючий урод не хотел услужить двум благородным немецким офицерам Рейха…» – Герман повторил хамски – грубые сентенции фон Дитца. – Что ж, такова реальность…Время лихое, неверное…Время « больших чисток» и наведения « нового порядка» . « Славяне в Германии должны жить, как псы на псарне – служить хозяину, знать кнут и радоваться кости…» – это было глубокое убеждение фюрера. – Евреи, цыгане – не люди. Это тупиковая ветвь на древе…это мусор Человечества. А мусор – подлежит уничтожению через огонь, что бы ни оставалось заразных бацилл и сифилитических гумм. Сифилис – это чисто еврейская болезнь.9 И мы обязаны очистить нашу благородную нацию от этой проказы раз и навсегда! Славяне – « недочеловеки» – это грязное отродье тоже обречено быть в услужении высшей расы – чистокровных арийцев и работать в поте своего лица на процветание Великой Германии!»

Как член НСДАП с 36-го года, Шнитке знал: во главу угла нацисты ставили, отнюдь, не классовую, а расовую борьбу. Именно на этой почве, которую, как не парадоксально! – ревниво удобрял теми же идеями о « расовом превосходстве» другой, якобы « избранный Богом народ» – еврейский, – и возрос государственный антисемитизм Третьего Рейха и политика жестокого геноцида, решительно и последовательно проводимая Гитлером и другими нацистскими фюрерами. В общее русло этой огненной фашистской стремнины с готовностью влился и бытовой антисемитизм Германии, свойственный простому, угнетённому люду в любой стране…Но не только в силу его темноты и озлобленности на чужаков, заполнивших страну, обманом и подкупом захвативших все лучшие прибыльные места, а более из-за их беспредельной наглости, надменности, махрового цинизма и презрения к коренному населению.

…Мимо проносились, плавно скользили, покачиваясь на рессорах легковые машины, поливая светом чёрное покрытие шоссе, ровные, словно по линейке постриженные, придорожные щётки кустов и стволы деревьев. В салонах дорогих лимузинов, он видел каких-то светских дам в длинных, по локоть, перчатках, в бриллиантах, то ли настоящих, толи искусственных, ослепительно сверкавших. На радостных лицах счастливые улыбки…рядом с ними находились разновозрастные кавалеры в идеальных фраках, смокингах, военных мундирах с аксельбантами, с эмблемами немецких полков и дивизий, усыпанные железными крестами за удачно проделанный бескровный « аншлюс» – присоединение Австрии.

…Всё это скоростное движение отражалось в автомобильных стёклах, зеркалах, в зрачках Германа, двоилось, накрывалось – проходило одно сквозь другое, уносилось прочь, а дышащий динамик продолжал сотрясать салон « опеля» воинственными призывами – восклицаниями главного гауляйтора Берлина, и Шнитке слушал его вместе с шумным « морским прибоем» – фанатично ревущих, ликующих народных масс, и медленно погружался в сладостную фантасмагорию. Он понимал, что слышит небывалые, посему ещё не напечатанные, а лишь страстно изречённые тирады нового вероучения, коему теперь неукоснительно следовали миллионы немцев и стальная машина Вермахта. Ему, Герману Шнитке из провинциального Пфальца, как и миллионам других сограждан, не дано было до конца постичь глубинный смысл и разглядеть бездонную багровую тьму нового учения, а лишь молча внимать и строго исполнять, как подобает дисциплинированному во всём, педантичному немецкому офицеру СС.