— Но, если я верно поняла, вы были его самками даже меньше Сезона? — уточнила Полночь, придвигаясь к дочерям Свободы.
— Верно. И тем не менее, — качнула головой Осень.
— Что ж в нем такого особенного?
— Так сразу и не скажешь… — призналась Глава гарема. — С ним было… — тут она сделала паузу, подыскивая нужное определение своим чувствам.
— Спокойно, — внезапно подсказала Осень. — С ним было спокойно, сестра. Вроде, и малек мальком, по нашим-то меркам, наивный такой, вежливый, послушный, но, когда он был рядом, то складывалось ощущение, что все идет, как надо, все на своих местах…
— Расскажите мне о нем, — неожиданно попросила Полночь. — Вы так часто упоминаете его, что у меня складывается ощущение, будто бы он даже незримо присутствует здесь. А ведь я совсем ничего о нем не знаю, кроме того, что Старшая сказала в день нашего с дочерью прихода. Тогда он был назван достойным воином и заботливым супругом, не более. Но мне видится, здесь что-то еще, коли вы так долго не можете его отпустить… Если, конечно, горечь утраты не помешает…
— Нет, — Жрица подняла руку, останавливая подругу. — Ничего. Говорить об ушедших не плохо. Пока мы вспоминаем их, они продолжают существовать для нас. Когда кого-то любишь и ценишь, потеря всегда тяжела, но приходит момент, и ты начинаешь говорить о нем, и больше не чувствуешь боли. Просто вспоминаешь все хорошее, что вас связывало, а сам момент разлуки постепенно стирается из памяти. И вот ты уже говоришь о нем с теплотой в сердце, как будто бы он не ступил за грань мира, а просто оказался где-то далеко… Да, он и есть далеко, на вечной Охоте подле Черного Воителя. Гоняет Тварей Пустоты вместе со своими доблестными братьями, а после они устраиваются на привал, и братья просят: «Расскажи, кто любил и ждал тебя в срединном мире?» И он рассказывает… Точно так же, как мы рассказываем о нем.
Тут Осень умолкла и чуть развела максиллы в легкой печальной улыбке, а Прорва, точно забывшись, тяжело и удрученно вздохнула, глядя куда-то вдаль. Хотя, не исключено, что она просто уже устала изображать из себя непрошибаемую стену…
— Он страшно выбесил меня на второй день, — проговорила она, продолжая смотреть мимо собеседниц и, очевидно, эпизод за эпизодом восстанавливая картину минувшего лета. — Накануне, стало быть, не знал, с какой стороны к самке подойти, а тут пришел с хозяйским видом, тушу здоровенного брыкача из леса приволок — аж раздулся весь от важности. Но наступала Короткая Ночь, и мы с сестрой как раз собирались в Храм — возиться с ним времени не было. Осень тогда еще ответственной за церемонию Посвящения оставили… Я ее, так и быть, вперед себя пропустила…
— Ну-ну, — ввернула Осень. — Знаешь, Полночь, я готова была ее стукнуть, когда она буднично так сказала: «Тебе ведь в Храм скоро, бери его первая, да не затягивай, а то собраться не успеешь, опоздаешь и больше тебя Главной не поставят». Ну, думаю, все, сейчас сбежит. Большинство мужиков, только про Храм слышат — сразу поминай как звали. А этот нет. Подвис только немного. Я ему: «Не боишься меня?» — а сама уже держу его как следует, сверху села. «Нет, — говорит, — я в восхищении!» И глазки так смущенно отводит. Ага, страшная Жрица его поймала и под себя подмяла, а он, значит, в восхищении. Врет, думаю, зубы заговаривает… Я его отпущу, а он и был таков. Но потом гляжу: сам так уверенно снизу пристраивается, пристра-аивается, подползает, куда следует…
— Короче, она его трахнула и ушла, — перебила Прорва. — А малек в себя поверил, видимо: все-то он уже умеет, Жрицы-то он не испугался! И полез ко мне, эдакий весь из себя доминант! Ох, девоньки, я думала, размажу его…
— А он на другой день пришел и размазался перед ней сам, — хихикнула Осень.
— В смысле? — изумилась Полночь.
— Наш Фокусник очень хорошо чувствовал, что нужно каждой самке, — пояснила Прорва. — Прокололся первые несколько раз, а потом уже начал угадывать настроение и желания практически безошибочно. Добровольно вытворял такое, что другие мужики сочтут для себя просто оскорбительным и недопустимым. Я знаю о чем говорю, так как сама имею некоторые… непростые и деликатные требования, и с прошлыми партнерами возникали недопонимания на этой почве. А ему ничто было не зазорно, лишь бы самка довольна осталась. Я как-то попыталась, больше в порядке эксперимента, отыскать предел его выносливости и терпения, но мои попытки не увенчались успехом. А вот, что ему самому нравится, я, признаться, так и не поняла…
— Почему, кстати, Фокусник-то? — вспомнила Полночь.
— А потому, что нет-нет да и выкинет какой-нибудь фокус…
— Да, например, как-то раз мы пришли и обнаружили, что он половину всего в доме перечинил. Просто так. От нечего делать. У тебя вот хоть один мужик что-то сам по хозяйству делал? — Осень вопросительно поглядела на подругу. Полночь помотала головой.
— А уж как он дрых смешно, — всерьез увлеклась воспоминаниями Глава гарема. — Клубочком свернется, да еще с подушечкой обнимется, уткнется носом и сопит в нее. Я все думала, как это будет выглядеть, когда ему будет за сотку…
— Когда он впервые со мной уснул, — подтвердила Осень, — я полчаса над ним умилялась. Прижался так трогательно… И это после того, как мы спаривались, будто два маньяка. Такое яркое несоответствие было… Я, в итоге, не удержалась и почесала его под гривой. А он вдруг как замурлычет — аж лежанка затряслась. Мурчит и спит дальше. Погладила ему шею — заелозил, вытянулся, типа, еще гладь. И спит. Тогда пузо пощекотала — думала, проснется, да куда там! Так что я, похоже, определила, что ему нравится…
— Отчего ж не сказала?
— Мне показалось, что он не хотел бы, чтоб мы знали… Он вообще всегда старался вести себя в определенных рамках. Не то, что некоторые, — тут Осень повысила голос и выглянула наружу, слегка перегнувшись через перила. Любопытный Джет, свесившись с ветки, выдал себя неосторожным шорохом, но не успел вовремя скрыться, и виновато застрекотал.
— Иди уж сюда, бездельник, — миролюбиво проурчала Прорва.
Малек покорно спрыгнул с дерева и немного с опаской поднялся на крыльцо. Старшая дочь Свободы протянула к нему руку, веля подойти ближе.
— Садись рядом и веди себя как следует, — сказала самка, указывая на свободное место подле себя и придирчиво потягивая воздух, дабы определить, не запахло ли от Джета мускусом. Концентрация исходящих от него феромонов до сих пор была крайне слаба, потому Глава гарема сочла возможным позволить ему остаться. Все-таки юнцу было одиноко без братьев и друзей.
— Простите, Старшие, я не хотел подслушивать, — пробормотал Джет.
— Наверное, кто-то тебя заставил, — усмехнулась Полночь, с прищуром взирая на сына Пепла. Поначалу она относилась к присутствию молодого самца настороженно, но тот действительно вел себя настолько скромно и незаметно, что постепенно перестал вызывать у бдительной мамаши подозрения.
— Я просто шел к себе, — начал оправдываться юнец, — и побоялся вас потревожить. А потом… Я просто не смог себя заставить пойти дальше и не слушать. Вашему самцу очень повезло с вами. Его любят и помнят… Мне жаль, что он не вернулся… Другие вот возвращаются и не знают, что во время их отсутствия самки делали что попало.
— Не забивай-ка себе голову, малек, — посоветовала Осень. — У каждого своя судьба.
— Да, Старшая…
В доме раздались шаги, и на пороге возникли Греза и Луна, переодевшиеся после общения с детками в чистое. На самочках были одинаковые набедренные повязки нежно-розового цвета — Греза недавно сшила себе, и младшая подружка непременно захотела такую же, пришлось сшить ей тоже. Дочери Полночи с ее светлой шкуркой, кстати, шло даже больше. Плечи и грудь обеих были обнажены — сегодня стояла такая жара, что даже самая легкая накидка показалась бы лишней.
— А что вы тут делаете? — настороженно спросила Луна, бросив на Джета быстрый взгляд.
— Вспоминаем, — улыбнулась Полночь. — Я попросила немного рассказать о Сумраке. Знаешь, он был очень незаурядной личностью.
