— Меня накажут? — спросил он, когда я села рядом и обняла его за плечи.

— Думаю, нет. Его величество скоро остынет.

— Я столько писал! — пожаловался Шэйрен. — А Ючжитар всё залил.

— Знаю, милый, — вздохнула я. — Вы оба были неправы.

Старшему из принцев в его четыре года действительно уже начали преподавать самые простые иероглифы — и надо сказать, в их изучении мальчик проявлял редкостную усидчивость. Он с рождения был упорен в достижении поставленной цели, но если раньше это выражалось в постоянной активности, то теперь выяснилось, что, увлекшись чем-то, Шэйрен может довольно долго сидеть на одном месте, предаваясь полюбившемуся занятию. Так что я нарадоваться не могла, глядя, как он, высунув от усердия кончик языка, раз за разом перерисовывает один и тот же иероглиф, добиваясь идеального написания. Оставалось надеяться, что Ючжитар пройдёт тот же путь от постоянного проказника до сосредоточенного ученика, подражая старшему брату. Тем более что он неровно дышал к Шэйрену уже сейчас, но выражалось это пока в постоянном приставании и требовании внимания. Вот и теперь, побегав вокруг и убедившись, что брат не реагирует даже на тычки и пинки, Ючжитар взял и выплеснул на лист перед ним всю тушь из тушечницы, похерив плоды получасовых трудов.

Что ж удивительного, что Шэйрен вспылил?

Вообще, весь день сегодня был какой-то дурацкий. С самого утра мне пришлось принять участие в разбирательстве в Боковом дворце — одну из поварих дворцовой кухни обвинили в том, что она наводила порчу на еду, которую готовила. Сама она это, разумеется, категорически отрицала, но против неё свидетельствовали несколько человек, вызывавшие у меня изрядные подозрения слаженностью показаний. Да и действенность порчи, если она действительно имела место быть, вызывала у меня изрядные сомнения. Но поскольку ясно было, что жизни поварихе на здешней кухне уже всё равно не будет, я сослала её в один из путевых дворцов, где император со своей свитой останавливаются, когда путешествуют по империи. Как правило эти дворцы пустуют, и ухаживает за ними минимум обслуги, так что высланная из столицы, пусть даже в наказание, повариха наверняка станет на тамошней кухне главной.

Но сваренный ею яичный суп с помидорами пришлось приказать выплеснуть, всё равно желающих его съесть уже не нашлось. Я б сама съела, однако меня бы тогда точно не поняли.

Потом я приказала разобрать пару кладовок, куда складывали вещи ещё, наверное, до предыдущего царствования, да так, судя по всему, и забыли. С этим могла справиться и прислуга, но госпожа Нач, надо отдать ей должное, к своим обязанностям старшей управительницы относившаяся весьма добросовестно, пришла ко мне с вопросом, не захочу ли я кое-что из найденных при разборе вещей оставить в покоях. Я велела тащить всё интересное ко мне, чтобы посмотреть самой, когда закончу проверять дворцовые счета. Сидевшая рядом с вышиванием Лиутар тут же попросилась посмотреть, что там нашли, я, разумеется, отпустила, пообещав отдать то, что ей понравится. Тут-то ко мне и прибежали с известием, что его высочество Шэйрен побил его высочество Ючжитара, и император по этому поводу в большом гневе.

Когда я вернулась, Лиутар тут же выскочила мне навстречу с горящими глазами:

— Матушка, а можно я возьму ту ширму с фениксами?

— Какую ширму, милая?

Ширма и правда была хороша. Пара вышитых фениксов танцевала на золотистом шёлке в обрамлении цветущих жасминовых веток, что традиционно считались символами любви и женственности. Вообще-то феникс, так же, как и дракон, не были монополизированы императорской семьёй — нельзя было носить одежду и украшения с ними, если вы не царственная особа, но их изображения использовались много где, символизируя могущество и процветание, а также мужское и женское начала. Но в сочетании с жасмином… Похоже на свадебный подарок императрице.

— Приказ вашего величества выполнен, — поклонилась госпожа Нач. И правда, помимо ширмы, в комнате находились ещё несколько вещей.

— Матушка, можно? — снова пискнула Лиутар.

— Можно, — кивнула я, рассматривая тонкую работу. — Кстати… А чей это знак?

Госпожа Нач проследила за моим взглядом. Знак был расположен в углу и не бросался в глаза — несколько точек и завитков в квадрате. Похожие носили представители аристократических родов — что-то вроде наших гербов, хотя такого значения, как у нас, им не придавали. Просто знак принадлежности к определённому клану. Но у семей Фэй и Эльм символы были совсем другими, так что, видимо, ширма осталась от более ранних времён.

— О… — госпожа на мгновение Нач замерла с приоткрытым ртом, а потом вдруг упала на колени. — Слуга была небрежна, этого больше не повторится! Я немедленно велю унести эту вещь и сжечь!

— Зачем? — искренне удивилась я, а личико Лиутар тут же вытянулось.

— Этот знак никогда больше не оскорбит взор Небесной Повелительницы!

— Встань уже, — поморщилась я. — И скажи толком. Чей это знак, и почему он может меня оскорбить?

— Это… Это знак семьи Хао.

— Что за семья Хао? — спросила я, уже догадываясь, что услышу.

— Государственные изменники, ваше величество, — подтвердила мою догадку госпожа Нач.

Я снова кинула задумчивый взгляд на ширму. Особо древней она не выглядела.

— Они сделали подарок к свадьбе императрицы Эльм?

— Э… Не совсем, ваше величество.

— А откуда она тогда здесь взялась? Да говори уже, не бойся.

— Когда-то… — Нач Бу облизнула губы, — когда его величество Иочжун только-только взошёл на Драконий трон, он… Его старшая жена скончалась от родов вместе с ребёнком ещё при жизни его отца, и он должен был выбрать себе императрицу. Две семьи предлагали своих дочерей, и сердце его величества склонялось к дочери рода Эльм, но советники склоняли императора к дочери рода Хао, не подозревая, что выбирают дракона в обличье рыбы. Дело было почти решено, звездочёты уже указали счастливый день для бракосочетания, и слуги убирали покои для будущей императрицы, но тут… оказалось, что Хао Сяньи была больна! За сокрытие её болезни семья Хао была обвинена в измене, её главу и его старшего сына казнили и похоронили на простом кладбище, а младшего сына пощадили только для того, чтобы не прервались жертвоприношения предкам. Он был отправлен в изгнание с прочими домочадцами, а имя семьи предали забвению.

— Понятно, — вздохнула я. Что ж, меня эти дела давно минувших дней никак не касались, а красивой вещи было жаль. Я взглянула на Лиутар — та с расстроенными видом теребила висевшую у неё на шее ниточку гагата, камня, по поверью, отвращавшего от детей сглаз и злых духов.

— Матушка? — умоляюще сказала она.

— Не надо жечь, — я повернулась к управительнице. — Просто закройте знак чем-нибудь. Ну там, вышивкой или ещё чем. И отнесите ширму в покои её высочества.

— Спасибо, спасибо! — дочка кинулась мне на шею, потом, спохватившись, отпрянула и поклонилась по всем правилам. Я засмеялась и чмокнула её в щёчку:

— Не за что, милая. А теперь давай посмотрим остальное.

Лиутар, кажется, хотела забрать всё. Я поддразнила её сорокой, она ничуть не обиделась, продолжая хвататься за каждую вещь и вслух размышляя, куда её можно будет пристроить. В конце концов, после напоминания, что её покои хоть и велики, но не бесконечны, и не нужно превращать их в подобие лавки старьёвщика, удалось уговорить её удовлетвориться набором нефритовых фигурок и коробочкой для благовоний в виде черепашки. Для меня Лиутар, добрая девочка, выбрала блюдо из цельного сердолика в виде огромного листа какого-то растения с тщательно прорезанными прожилками.

— Развлекаетесь?

Я обернулась на весёлый голос. Муж вошёл без предупреждения, и его сияющий вид резко контрастировал с тем раздражением, в котором он уходил из детской.

— Хорошие новости?

— Отличнейшие! — Тайрен обнял меня и даже чуть приподнял над полом, не смущаясь присутствием дочери и слуг. — Убийцу-то того поймали!

— Убийцу? А, из Лотосового квартала?