А между тем подготовка военного похода шла своим чередом. Тайрен был твёрдо настроен выступить следующей весной, и никакие трудности его не пугали. Уже вовсю шло планирование, запасы свозились к границе, гарнизоны, дружинам которых предстояло составить будущий экспедиционный корпус, приводились в боевую готовность. Вовсю шли назначения высшего командования будущей армии — оказывается, его каждый раз создавали заново, а потом, после окончания войны, распускали. Среди офицеров армии числились и императорские кузены по материнской линии. Ван Эльм, помилованный племянником, был окончательно прощён во время большой амнистии по случаю рождения Ючжитара и получил возможность вернуться в столицу со всем своим семейством. В должностях его, правда, не восстановили, и теперь семейство Эльм изо всех сил старалось вернуть себе утраченные позиции, доказывая свою благонадёжность и готовность быть полезными стране. Я, правда, не встречалась ни с Эльм Хонгом, ни с Эльм А, и потому не могла сказать, действительно ли эти достойные мужи рвутся в бой, или всего лишь подчиняются желанию папы. Если учесть, сколько пренебрежительно кое-кто из них некогда высказывался о военных, последнее вполне вероятно.

Зимой погода лучше не стала. Заморозки по-прежнему сменялись оттепелями, землю то заливало, то сковывало ледяной корой, было даже несколько метелей. Празднование Нового года прошло в напряжённой обстановке — все невольно гадали, что принесёт нам будущий год. Гадали в том числе и в прямом смысле, но гадатели всё никак не могли прийти к единому мнению: кто-то видел улучшение, кто-то, оборот, сулил продолжение несчастий. Подобный разнобой никак не способствовал стабильности и спокойствию в придающем столь большее значение гаданиям обществе. А тут ещё где-то там в результате оползня из склона холма вылез камень, трещины на котором напоминали иероглиф "кара". И если я увидела в этом лишь причуду природы, то народ и двор возбурлили, считая появление чудесного камня свидетельством того, что император гневит Небо. Опять вспомнили про присвоенную женщину отца, то есть меня, помянули покушение на древние устои… Тайрен на первую же попытку "почтительного увещевания" на совете рявкнул, что если кто-нибудь ещё вздумает трепать всуе моё имя и "плескать на меня кровью", то лишится места, и пусть скажет спасибо, что не головы. Советники попритихли, но все рты заткнуть было, разумеется, невозможно.

Я чувствовала себя как на пороховой бочке. Ведь в отсутствие императора рулить государством остаётся императрица. Пусть даже мне до приезда супруга не положено принимать глобальных решений, ограничиваясь текущими делами — справлюсь ли я? Особенно с таким враждебным ко мне отношением?

Тем не менее, знамения, касающиеся предстоящего похода, оказались на удивление хороши. Звездочёты с Террасы ведающих небом сообщили, что бродячая звезда Тай-бо движется быстро, проходя к северу от других бродячих звёзд, что сулит большие военные действия и поражение землям, лежащим к северу от нас, да и звезда Чэн-синь нашим солдатам тоже благоприятствует. Гадатели Приказа Великого постоянства и Церемониального министерства также не смогли сказать ничего плохого о предстоящей экспедиции. Таким образом, даже убеждённые противники войны были вынуждены замолчать. Дело оставалось за малым — выбрать благоприятный день для начала. Император и его гадатели ждали лишь, когда наконец стает весь снег.

В месяц дождевой воды наконец-то потеплело окончательно и, вопреки названию, опять задули сухие западные ветры с гор и из пустыни. Оставалось лишь надеяться, что со временем природа возьмётся за ум. А пока армия всё-таки выступила в поход. День был определён сразу же, как только стало ясно, что потепление надолго, и заранее стянутые во временные лагеря у Таюня дружины выстроились, чтобы пройти торжественным маршем через весь город. Зрелище было поистине величественное: трепетали знамёна с ритуальными изображениями красной птицы, блестели шлемы и брони, барабаны отбивали ритм, в такт которому о камни мостовой бухали тысячи ног. Кажется, вся столица теснилась на улицах, по которым проходило войско: чтобы там горожане ни думали о грубых вояках, но вид стройных колонн, красочных плюмажей и солнечных бликов на наконечниках леса из копий не оставил их равнодушными. Я проводила мужа с крыльца дворца Согласия Неба и Земли, а потом меня отвезли к воротам Дракона во внешней стене города. Поднявшись на широкую террасу, я смотрела, как живая река выливается из города, направляясь на север — по той же дороге, по которой мы с Тайреном когда-то ехали в назначенное прежним императором изгнание. Теперь новый император гарцевал под главным знаменем с бунчуком, во главе кавалерийского отряда. Я видела, как он обернулся и помахал мне рукой, и тоже махнула рукавом ему в ответ.

— Я вернусь, — сказал Тайрен мне чуть раньше, уже совсем собираясь сбежать по длинной лестнице вниз, где его ждали осёдланный конь и отряд телохранителей. — Вернусь с победой и добычей, вот увидишь. Да не переживай ты так, ничего со мной не случится. Я вернусь живым и невредимым, обещаю.

— Ты, главное, вернись, — сказала я. — Хоть каким-нибудь…

— Но ведь эту ткань подарила ты! — Добродетельная супруга Чжан Анян обвиняюще вытянула руку.

— Не отрицаю, — спокойно кивнула Кадж. — Но тогда всё с этой тканью было в порядке. Яд на неё попал позже.

— Ты врёшь, сестрица! Просто не хочешь признавать перед лицом её величества свои преступления.

— Преступления? — Кадж усмехнулась. — Если ткань попала к тебе уже отравленной, то почему мастерицы, шившие тебе платье, никак не пострадали?

Я поморщилась. У меня болела голова, этой ночью я плохо спала из-за духоты, и меньше всего мне хотелось участвовать в споре, который всё равно никуда не приведёт. Но это тоже входило в обязанности императрицы. Не так давно Добродетельная супруга заболела, некоторое время врачи затруднялись определить причину недуга, пока кто-то наконец не вспомнил, что симптомы похожи на отравление одним довольно редким ядом. Учинённый розыск помог выявить, что причиной всему — новое платье, сшитое госпожой Чжан из роскошной, белой с голубыми цветами тафты, подаренной ей на день рождения Талантливой супругой. Кто-то пропитал ткань ядом, и теперь обе женщины сидели у меня, перебрасываясь обвинениями. Чжан Анян утверждала, что Шэйн Кадж пыталась её отравить, госпожа Шэйн выдвинула встречное обвинение, что Добродетельная супруга отравила сама себя, чтобы очернить соперницу. В пользу последней версии говорил тот факт, что никакого непоправимого ущерба здоровью Чжан Анян нанесено не было. Лекари обещали ей полное выздоровление.

Впрочем, госпожа Чжан не сдавалась и уверяла, что спаслась лишь благодаря тому, что надевала платье только один раз и ненадолго. А что было б, если бы яд никто не узнал, и она попыталась облачиться в ядовитый подарок снова? Как минимум — тяжёлая болезнь, которая надолго уложила бы её в постель, отрешив от дел и сделав беззащитной перед дальнейшими интригами.

Я снова поморщилась и потёрла висок. Разбирательство очевидно зашло в тупик. Как яд попал во Внутренней дворец, объяснить никто не мог, ясно было лишь, что государственные мастерские, из которых вышел злополучный отрез тафты, здесь ни при чём. Понятно, что исполнитель или исполнительница признается лишь под пыткой, но не прикажешь же пытать свиту обеих супруг первого ранга в несколько десятков человек. Быть может, предыдущая императрица так бы и поступила, но где гарантия, что добытые показания не стали бы самооговором? В общем, я не видела иного выхода, кроме как спустить дело на тормозах. Отложить дальнейшее разбирательство до того момента, как появятся новые доказательства, которые, скорее всего, не появятся никогда.