А. Г. Варнек «Портрет скульптора Ивана Петровича Мартоса», 1819 г. Егорушка взглянул направо и ахнул — Андрей Воронихин! Но его же тут не было, С полминуты назад на этом месте Стоял какой-то седоволосый барин. Но это же он, его ни с кем нельзя спутать. Егоров с ним не знаком, На выставках только видел, Царственной его красотой любовался. Но откуда же взялся? Ах, не все ли равно! Господи, как его люблю, Он Твое чудо. Крепостным родился, в рабских цепях Двадцать шесть лет жил, Художник и зодчий, Ромм-вольтерьянец потребовал ему свободы, Стыдно стало хозяину перед Вольтером. У Егорушки слезы брызнули из глаз. Мартос увидал и пуще заплакал. А на улице пожал ему руку, обнял. – Ты на очереди в Италию, Алексей, Ты заходи ко мне почаще, Я тебе их обычаи растолкую, Поучу итальянскому. Красивый язык и легкий. Я чуть не с первого дня все понимал, Через месяц болтал свободно. ____________________________________ – Егоров, ты с нами? Императора помянем, закусим. – Нет, я домой, я к вам подойду попозже. ____________________________________ У прохожих на лицах такая радость! Солнце сияет, весна началась в одночасье. Апостол сказал, что нет власти не от Бога. Дьявол говорит – «все царства отданы в мою руку». Смилуйся, Господи, над несчастным отцеубийцей! Не взыщи с нас, грешных, невольного соучастия. ____________________________________ Двое слуг у Егорушки. Одного за глаза бы хватило. Да куда девать дурака-француза? Прежний хозяин подобрал его в Лионе, Довез до Петербурга И за никчемностью выгнал. А что тут скажешь? Спать Филипп умеет несравненно. А когда не спит, то без умолку болтает. Хорошо еще – гулять выходит. – Какой прекрасный город, месье, Какие дворцы, какие проспекты! Мне есть с чем сравнить, Я бывал в Париже. И люди здесь так добры, Так подают щедро. А услышат французскую речь, Так еще дадут вдвое. Вот, правда, свой брат нищий Не всегда такой добрый, И отнять могут, и побить, Да еще попрекнут дармовым русским хлебом. Но как мы с вами, месье, Теперь живем прекрасно, За квартиру не платим, Дрова и свечи подвозят. Правильно я говорю по-русски? Живем, как у Христа за пазухой. Только Тихон вот совсем не так доволен, Даже если заставишь Филиппку Что-нибудь поделать, Все равно переделывать придется. – И долго вы будете терпеть это, барин? – Тихон, у тебя откуда зипун зеленый? – Я же сказывал вам, Алексей Егорович, Он дядь-Гришин, Тетки моей, теть-Маши, мужа. Сделался ему тесен, так мне отдали. – Ну вот видишь, Тихон, а у Филиппа Нет никакой тетки, Теткину мужу, стало быть, неоткуда взяться. …………………………………………………… …………………………………………………… – Жить можно только в России, – приговаривает Мартос, — Ты, Алешенька, такой рисовальщик! Подучиться немного – тебе равных не будет. Там сейчас художники не те, что прежде. Подлинно велик один Антонио Канова.  А. Канова «Три грации», 1813–1816 гг.
Наверняка тебя станут соблазнять у них остаться. Меня, грешного, и того соблазняли. Италия – рай земной. И музей самый лучший в мире. И народ веселый и добрый. Я вообще, как приехал, будто на родине оказался. По сей день, когда работаю – думаю по-итальянски. А жить бы там не смог, И ты не сможешь. Почему – не смогу объяснить. Как-то скучно там, тесно что ли. У нас Москва-Петербург в одно слово произносят, Ездят туда-сюда, как в соседние села. А между ними столько верст! Пол-Италии вместится – еще останется. И вот что для меня непостижимо: Едешь здесь – вроде бы недалеко, Едешь там – совсем не так уж близко. ____________________________________ Хорошо тому, чья родня — Несчетные ангелы Божьи. Но и дядь-Гриша с теть-Машей Ангелам чем-то сродни. Открывают кухмистерскую, Тихо нас к себе забирают. А вот месье Филипп вскорости получит возможность Оценить по достоинству развалины Колизея. Не бросать же его, мерзавца, С голоду подохнет. А там, глядишь, не объест. Говорит же Мартос — Если вдруг ограбят или что еще случится, Виноградные косточки, апельсинные корки Тоже пища, и весьма полезна для здоровья. Ну а сам-то он, Мартос, свою ораву Не косточками кормит. Все такие веселые, гладкие, И денег ему хватает. И места им всем хватает. Вот она разгадка тайны пространства — Не трехэтажная профессорская квартира их вмещает, А душа твоя необъятная, Мартос. ____________________________________ …Видит Егорушка в одном из Мартосовых окон Детское личико, устремленное в белесое небо. Волосы стянуты, не поймешь, девочка ли, мальчик, Из детей ли Петровича, из сирот ли пригретых… Но как же смотрит, как смотрит! Ангелов видит. ____________________________________ Мартос его в мастерской принимает, Потчует квасом. – Там этой роскоши не знают, Зато вино у них дешевле кваса. ____________________________________ Уходя, вспоминает Егоров про дитя в окошке. Поднимает голову – никого там, конечно, нету. И тут раздается сердитый голос няньки: – Да отойдешь ты от окна?! Спать пора ложиться. …………………………………………………… …………………………………………………… – Всё вычисляешь, астролог-недоучка? Ты бы еще погадал на кофейной гуще. – Поколотил бы я тебя, Егоров, Кабы не знал, Что это бесполезно. – Я, Теребень, людей не бью. Я их обнимаю крепко-крепко. Кто сумеет вырваться, пущай меня сам колотит. – Ладно, Геркулес Васильеостровский. Ты посмотри, что у меня выходит. Петра III в шестьдесят втором убили, Ивана Антоновича в шестьдесят четвертом. Лет ему было двадцать четыре с половиной, Из них двадцать три он провел в заточенье. – Что ты городишь, Ваня, В каком заточенье? Какой Иван Антонович? Откуда взялся? – Российский император, mon cher, Коронован младенцем. Анне Иоанновне внучатый племянник. – Почему я никогда о нем не слышал? – Потому что римскую историю, Алеша, Мы постигаем по книгам, А российскую, увы, пока еще По темным слухам. Вот сегодня этот слух и до тебя докатился. Что? Не всякому слуху верьте? А вот полюбуйся – доказательство. |
