Накупив водки и коньяку и сложив все в машину, приятели пошли к цветочному ларьку.

– Давай розы купим, – предложил Феликс.

– Покупай, – согласился Димов. – Только не красные, а вон те, персиковые, что поскромней.

– А что так – не красные? Они самые что ни на есть свежайшие. Или новой любви боитесь? – улыбнулась пожилая продавщица.

– А что, Димов, действительно, может, влюбимся? Ведь весна! И для творчества хорошо – занудствовать перестанешь и сценарий в покое оставишь, – пошутил Феликс.

– Давайте свои красные, – улыбнулся тот продавщице.

– На, сам Лерке и вручишь, она девушка красивая, яркая, да и свободная, так что дерзай, дружище, – подавая Димову большой букет вызывающе красных роз, сказал его верный второй.

– Сам вручай, я однолюб, – огрызнулся Димов, укладывая цветы на заднее сиденье машины.

– Да уж знаем, – засмеялся Феликс. – Но как же, однако, без музы-то?

Димов действительно был однолюбом и имел одну, но пламенную страсть. С самого детства он любил кинематограф. Родился он на Байкале, где служил отец. И в том далеком Забайкальском военном округе, когда наступал Новый год и родители уходили в Дом офицеров на праздничный вечер, он оставался наедине с радиоприемником. За окном завывала пурга, но где-то далеко-далеко торжественно били куранты, звучала красивая музыка, и Москва транслировала хороший спектакль. Ему было восемь лет, но он его запомнил почти наизусть. А потом этот спектакль он увидел на экране, когда отец взял его в Дом офицеров в кино. С тех пор кинематограф был для него праздником в жизни, а фильм «Дети капитана Гранта» с Паганелем в исполнении Черкасова так и остался любимым на всю жизнь. Потом отца направили в академию в Москву, и школу Димов оканчивал уже в столице. Кино стало его серьезным увлечением. Он читал все журналы о нем, знал всех известных режиссеров и актеров. Читал сценарии в специализированном журнале. И ни о чем другом даже не мечтал. И конечно, пошел во ВГИК на режиссерское отделение. Однако не прошел по конкурсу. Но унывать не стал – устроился на «Мосфильм» кладовщиком, где много общался с киношным миром, еще больше в него влюбляясь. Потом его забрали в армию. И, отслужив, он все же на свой режиссерский попал, даже в класс известного мастера. Так что мечта сбылась. И он уж профессию свою никогда не предавал и ни на что не менял. Учился хорошо, увлеченно, отдавая всего себя освоению любимого дела. И это, пожалуй, стало единственным, чем он мог тогда всерьез увлекаться.

Девушки его примечали. Внешность у него была видная. Копна густых русых волос, откинутых назад с высокого лба, мягкие карие очень выразительные глаза, прямой нос и мужественный подбородок, хорошо сложенная мускулистая фигура – в армии времени не терял и любил качаться. Воздыхательниц было немало. Но он только позволял себя любить, никого особо в душу не пуская. И когда на третьем курсе сероглазая шатенка со сценарного отделения Христина все-таки утащила его в ЗАГС, потому что была беременна, Димов принял это как должное – ну надо же когда-нибудь и жениться, в конце концов. Правда, сама потом и ушла от него, когда поняла, что он однолюб. Вот ведь женское чутье – все терпела, а этой страсти простить не смогла.

Начав работать, Димов настолько уходил в творчество, что мог неделями никого и ничего не замечать вокруг. Порой такая одержимость приводила не только к комическим, но и к печальным ситуациям. Жили тогда на съемной квартире, и маленькому Матвейке, их сынишке, было годика три. Димов работал дома над сценарием фильма, делая его режиссерскую версию. Христина уехала на несколько дней в командировку в Новгород, оставив с ним сына. Малыш предстал перед вернувшейся матерью в совершенно запущенном виде, признавшись ей, что совсем оголодал.

– Мы тебе и не нужны вовсе, – только и сказала тогда Христина и, забрав Матвейку, ушла жить к родителям.

С тех пор каких только приключений не было в его личной жизни, сколько юных актерок, да и уже знаменитых звезд не пытались его заарканить… Ведь хороший режиссер. Но душа его по-прежнему никому и ничему, кроме кино, не принадлежала. Христина тоже была одна. А Матвей, всю жизнь деливший свои будни между отцом и матерью, превратился в интересного, стильного парня, стал хорошим художником, часто помогавшим отцу в работе по картине. На все шуточки Феликса о его личной жизни Димов не реагировал, и вообще тема эта была для него закрыта.

Да, вот такой он, убогий, что поделаешь, ну не дано ему этого счастья, считал он про себя. Нет у него музы – и не надо. И всю свою пламенную душу по-прежнему отдавал любимому делу.

У подъезда друзья заметили мужчину средних лет с красивым породистым лицом, подчеркнуто элегантно одетого.

– Здорово, князь, – протянул ему руку Феликс.

– А, здравствуй, здравствуй, дорогой, давно тебя не видел, совсем перестал тусоваться, что ли?

– Да нет, работы много, командировки, – ответил Феликс. – Вот познакомься, мой главный, Дмитрий Дмитриевич Димов.

– А, наслышан, наслышан, – сказал мужчина, протягивая руку Димову – Игорь Павлович Тверской, – представился он. – О Нострадамусе снимаете?

– Пытаемся, – скромно ответил Димов.

– Ну-ну, не скромничайте, у вас плохих картин не бывает – я за вашим творчеством слежу.

– Благодарю, – улыбнулся режиссер.

И они втроем, с трудом поместившись в небольшой лифт, поднялись наверх.

Дверь принимающей квартиры уже была нараспашку, и на просторной лестничной площадке с красивыми перилами вовсю курили и общались гости. Раздевшись, трое новых прошли в гостиную.

– О, князь, – подошла к ним Лера, – рада вас видеть. А ты, Феликс, наконец привел своего затворника? Давно прошу его с вами познакомить, – обратилась она уже к Димову.

– Ну так в чем же дело? – И Димов представился: – Режиссер.

– Вот тебе от нашей съемочной группы, – вручил ей Феликс цветы.

– Как мило, красные. Спасибо, чудо какие свежие, и пахнут. Поставь вон в ту красивую вазу, – распорядилась она. – Вы знаете, я бы хотела с вами договориться об интервью, – обратилась она к Димову. – Хотя что я с порога прямо, пойдемте к столу.

И она потащила друзей к столику с напитками.

– А мы со своим, – достал бутылки Феликс.

– Ну ты ж у меня парень догадливый, – засмеялась Валерия.

– А то! – гордо ответил второй.

– А что это за князь? – спросил потихоньку Димов у Феликса, пока Лера пристраивала принесенные бутылки. – Настоящий или так, бутафория?

– Настоящий, да такой, что регентом себя объявил, – пояснил Феликс.

– Вот так, и не меньше? – удивился Димов. – А что, похож, типаж, что называется. Да только откуда он, как уцелел-то?

– Ну, он теперь предводитель российского дворянского собрания. И сам действительно из тверских. В той губернии его отца предки и спрятали, отдав в крестьянскую семью, когда бежать не смогли. Их всех «ликвидировали», как говорили чекисты, а он выжил. И даже потомка оставил. Теперь ведь модно доставать все причиндалы о происхождении, что раньше тщательно скрывали. Вот он свои и откопал. И заграница его признала. А теперь он сам отправляет документы на экспертизу, прежде чем принять кого-либо в члены своей организации, ну, тоже из благородных. А вообще он дядька занятный, рекомендую.

– А ты его откуда знаешь-то? – удивился Димов.

– Да так, пересекались, потом расскажу.

– Слушай, а интересно, действительно, какой типаж! – не переставал поражаться Димов. – И даже умен.

– А то! Породу не закопаешь, – заметил Феликс. – Грамоты теперь раздает.

Подошла Валерия и потащила друзей к столу.

– Я все хочу об интервью договориться, – сказала она. – Меня очень интересует тема предска заний Нострадамуса. Вы ведь, говорят, уже что-то отсняли, – обратилась она к Димову. – Сейчас это так в тему со временем. Кто он все-таки – гадатель-предсказатель или ученый?

– Ну, фигура он всегда был странная, может, и сомнительная, потому притягательная, и об истине мы можем только догадываться, – сказал Димов. – Но, с другой стороны, почти пять веков приковывает к себе внимание. Прежде всего потому, что Нострадамус – гениальный астролог, но свои предсказания облек в туманные, загадочные стихи – катрены.