Фашистская лавина надвигалась на Родину по всему фронту.

Третьего июля Дима с тревогой слушал выступление товарища Сталина. И только тогда он понял: началась Великая Отечественная война.

Потянулись суровые военные будни. Враг все наступал, а мы бились, сражались, но отступали, отдавая врагу город за городом. Дима купил большую карту Советского Союза, повесил ее в дальнем углу склада и обозначил на ней линию фронта. Передвигая флажки вслед за сообщениями Совинформбюро, он все больше удивлялся успехам фашистской армии. Все сроки подхода наших резервов, по его понятиям, уже истекли, а немцы все наступали и наступали. К сентябрю в руках фашистов были вся Прибалтика, Белоруссия, значительная часть Украины, они стояли уже у порога Ленинграда.

Тревожные мысли и сомнения все чаще закрадывались в душу Полякова. Он отгонял их – не хотелось верить, что война проиграна. Дмитрий изо всех сил убеждал себя: «Надо потерпеть, потерпеть. Не может быть, чтобы мы проиграли. На Руси всегда так: запрягаем медленно. Обождите, гады! Сейчас вздохнем, развернемся, тогда и посмотрим, чья возьмет! Может, и до Урала отступим, но потом все равно победим. Нет такой силы, чтобы Русь одолела. Нет!» Хуже всего было то, что семья, родные оставались в Донбассе. Связи с ними не было. Он писал им чуть ли не каждый день, но без ответа. То ли почта не работала, то ли письма теперь шли месяцами.

Наступил октябрь. Как-то быстро повеяло холодом, словно предупреждая о скорой и холодной зиме. Дни стояли пасмурные. Тревога будто повисла в воздухе. И тревожные ожидания не отпускали душу. Каждое утро Дима просыпался с мыслью о том, что вот-вот должно случиться что-то нехорошее, ужасное, непоправимое. И эти тяжелые мысли усугублялись тем, что от него ничего не зависело. Он ощущал себя соринкой в общем бедламе.

«Что же делать, что делать?» – чуть ли не ежеминутно мучил его вопрос, а ответа, хоть какого-то, хоть призрачного, Дима не находил. Работы на складе было много, он трудился с утра до позднего вечера. Поляков понимал, что весь этот будничный труд тоже нужен, но сознание того, что этого мало, очень мало, не покидало его. Наконец Дима выбрал время, зашел к Саленко. У того был полный кабинет народу. Иван Иванович увидел его, поднял голову.

– Тебе чего?

Дима не смутился.

– Поговорить нужно, товарищ майор.

– Срочно?

Поляков пожал плечами:

– Лучше не откладывать.

Саленко вздохнул.

– Сейчас всем лучше не откладывать. Ладно, садись, подожди. Поговорим.

Дима сел в уголке. Ждать пришлось долго. Складывалось впечатление, что Иван Иванович нужен был всем. Одни люди уходили, другие приходили. Раньше он не задумывался, какой объем работы у заместителя командира полка по тылу. Главное ведь – служба! А тыл – это так, мелочи жизни. А вот посидел в кабинете у Саленко, послушал, только сейчас и понял: не мелочи его служба, ой не мелочи… За это время побывали в кабинете и медики, и автомобилисты, и оружейники, и вещевая служба, и квартирная. И всем нужно. И всем срочно.

Ничего себе! Почти три года прослужил Поляков под началом Ивана Ивановича, но только сейчас осознал, какой груз ответственности лежит на его плечах. Сидел-сидел Дима в своем тихом уголочке и понял: не дождаться, когда Саленко освободится. Встал. Тут начальник и обратил на него свой взор. Кивнул:

– Что, Дима, запарился? Ну видишь, всем надо и всем срочно. А ты вроде свой, подождать можешь. Оказалось, что так до утра просидеть можно и не дождаться. Погоди еще пару минут, поговорим.

И действительно, через несколько минут он выпроводил всех из кабинета, махнул Полякову рукой:

– Давай подгребай поближе. Садись.

Подождал, пока Дмитрий подошел и сел за приставной столик, взглянул на него вопросительно, бросил:

– Ну, какое у тебя там срочное дело?

Дима уже и рот было открыл, но тут дверь снова распахнулась и очередной подчиненный ворвался в кабинет. Саленко вспылил, нахмурился, насупил брови.

– Кто разрешал? – воскликнул он. – Кто разрешал зайти?

Вошедший растерялся, начал мямлить:

– Да я… Да у меня…

Саленко встал, передразнил:

– Я… У меня… Что у тебя? Устав забыл? Так я напомню! Распустились, понимаешь… Вот выйди и стой у дверей, никого не пускай! Освобожусь – позову. Понял?

Тот сразу изменил тон. Вытянулся, подобрался. Другой человек! Четко ответил:

– Так точно!

Иван Иванович пробурчал:

– Ну вот, другое дело… А то: «Я… У меня…» Война дисциплинировать должна, а тут… Вот так и воюем! – И строго стоящему у двери подчиненному: – Раз понял – выполняй!

Тот вышел. Иван Иванович сел, потер виски, встряхнул головой, сказал со вздохом:

– Веришь, сам не знаю, откуда силы берутся. Ночью заснуть не могу, а днем с утра до вечера такая свистопляска. – С опаской глянул на дверь. – Один бог знает, чем это все закончится. – Снова вздохнул. – Ну давай, что там у тебя?

Дима вскочил, начал:

– Товарищ майор!

Саленко не дал ему продолжить. Поморщился, махнул рукой:

– Да ты садись, садись. И давай попроще. Мы ж с тобой уже три года вместе. Не надо каблуками стучать. У меня и так в ушах звенит. Если ты из-за этого, – он кивнул головой на дверь, – не бери в голову. Ты другое дело. Давай говори.

– Да тут такое дело, товарищ майор, – начал он. – Я ведь на складе с утра до ночи копошусь. Иногда и сплю там. А толку? – Он взглянул на начальника. – Продукты выдать любой салага или инвалид может. А вот с винтовкой в руках по-настоящему повоевать, фашиста остановить – это дело другое. Тут мужик настоящий, здоровый нужен.

Саленко не дал ему продолжить, замахал руками.

– Со склада не отпущу, и не просись. У тебя работа тоже важная и нужная. И не каждый с нею справится. Придумал тоже: салага… инвалид… Был до тебя уже один – и не салага, и не инвалид. Ты даже не знаешь, я из-за него чуть сам в тюрьму не загремел. Так что служи на том месте, куда Родина поставила. Служи и не рыпайся! – Он встал. – Если только за этим приходил – свободен. – Он пожал плечами, продолжил с возмущением: – Ишь, моду взяли – на фронт проситься! А здесь кто работать будет? И не заикайся! Все! Свободен!

Поляков молчал.

Саленко нахмурился, продолжил в том же духе:

– Ну, я кому сказал? Свободен.

Сел на место.

Дмитрий повернулся к нему.

– Иван Иванович! Вы ж все понимаете. Ну не могу я колбасу с маслом взвешивать, когда фашисты у самого порога стоят. Там каждый штык на счету! Судьба Родины решается, а я по складу разгуливаю…

Саленко перебил:

– Не разгуливаешь ты, не разгуливаешь. На своем посту службу несешь! Везде порядок должен быть! Везде! А если каждый будет делать то, что хочет, а не то, чего от него Родина требует, что получится? – Он снова встал, прошелся по кабинету, остановился напротив Полякова. Повторил: – Что получится? – И ответил: – Анархия! Анархия получится! Так что, Поляков, ты мне тут мозги не крути, они и так закручены, анархию не разводи. – Он повысил голос: – Шагом марш на свой боевой пост! То бишь на склад.

Поляков встал.

– Вы, товарищ майор, меня знаете: я от своего не отступлюсь. В такое время штаны на складе просиживать не собираюсь. Сегодня же рапорт командиру полка подам с просьбой отпустить на фронт.

Саленко снова сел.

– Нет, ну ты погляди на него! И где ж это у командира полка фронт? У нашего полка другие задачи. Мы по-своему воюем. Не на фронте. – Взглянул на Полякова исподлобья. Побарабанил по столу пальцами. Сказал, как будто про себя: – Штаны, говоришь, просиживаешь? – Помолчал. Почесал затылок, вздохнул. – Понимаю я тебя, Поляков. Понимаю. Отпустить, конечно, не могу. Но вот развеяться слегка, оторваться от склада на время… Над этим можно подумать. – Помолчал. – Ты знаешь, наши ребята патрульно-постовую службу в Москве несут. Я с начальником штаба, с Лосевым, договорился, чтобы тебя не трогали. У тебя и здесь дел невпроворот. Но раз такое дело, давай-ка ты для начала пару раз в патрулировании поучаствуешь. Вполне боевая служба. Гляди, и шпиона какого споймаешь. Потом посмотрим. – Он вздохнул: – А навоеваться, Дима, ты еще успеешь. Ох как успеешь. – Саленко покивал головой, как будто соглашаясь сам с собой, и закончил строгим тоном: – Все. На том и порешили. Иди, Поляков, иди. Скажи нашему часовому, пусть заходит. И другие тоже. Там небось народу уже море собралось.