- ... у Чрево, - уточнил Ив. - Ты это брось, малый. У нас ему не грозит печь, и ему хватает на пропитание без полётов. А если хочешь возобновить аттракцион, то давай ты сам полетай, маленький человек без биографии, с очень маленькой жизнью за плечами. Хочешь попробовать? Сам говоришь, у тебя есть опыт. А я попаду тобой в горшок вернее, чем ты сам со своей кровати.

Ив подставил мне огромную серую ладонь, всю в складках толстой, будто слоновьей, кожи. Я чуточку отодвинулся от неё и демонстративно отвернулся.

- Ты не обижайся, - сказал Жора. - Мы оба маленькие, но у меня за плечами не маленькая жизнь, а у тебя маленькая. У меня есть и маленький горб за плечами, а у тебя пока ещё только большой шанс его заполучить, летая с деревьев. Так что не обижайся, ведь у меня за плечами прошлое, а у тебя будущее...

- Тоже за плечами, - оттопырил губы я: что им всем далось это будущее? Тебе нужно написать рассказ, как ты летал по Европе.

- Это зачем? - с подозрением глянул на меня Жора.

- Чтоб все прочли, - злорадно сказал я, - будет и тебе хорошая упаковка, получше сундука. Получше легенды Сандро, это я тебе говорю... лучше Робинзона. Подумаешь, у них там мина взорвалась, да необитаемый остров подвернулся, а у тебя есть Дахау!

- Да, - подтвердил Жора, - мы оба маленькие люди, я летал и ты летал, и у тебя за плечами будущее. Только это пройдёт, малыш, не беспокойся: ты вырастешь и станешь большим человеком. Не то, что я.

- Извини, - сказал я, - у меня плохое настроение.

- Да пожалуйста, - ответил он, переворачивая бутылку. Из неё не выпало ни капли.

- Я ведь совсем не то хотел спросить... а вот что: у твоей подружки так же растут волосы подмышками, как у Жанны... пузо? Отец говорит, это всё антропологические стигматы.

- Антропо... попо, попа... - захлебнулся Ив, - нет, ни за что не выговорить. Чего только не напридумала интеллигенция, чтобы мучить народ!

- Да ты, никак, собираешься про это рассказ писать, интеллигент? - Жора взял меня двумя пальцами за подбородок и повернул моё лицо к себе. Я мотнул головой. - Ага, почти угадал: ты стихи про это пишешь, уже написал, верно?

Я снова мотнул головой, на этот раз утвердительно. Врать было ни к чему, в конце концов, я знал, с кем болтаю, и последствий признания не опасался.

- Почитай! - потребовал Жора. - Есть нужда в чём-нибудь эдаком, к злобе дня.

- К пиву, - подсказал Ив. - Вместо раков.

- Пива нет, - вздохнул Жора, - ты что-то уж слишком злобен, дорогой друг. Но всё равно, малыш, читай.

Я прочёл:

- Один раз я видел двух медвежат,

они были большие и я стал их уважать.

Я спросил: вкусен ли мёдик у пчёл?

Один сказал: да, и я это учёл.

Другой сказал: постой,

что ты мелешь! или у тебя котелок пустой?

- Больших уважают, это правильно подмечено, - вздохнул Жора, - а маленьких?

- Маленьких любят, - сказал я.

- Ну, и где ж у тебя про это? Постой, я сам добавлю... Один раз я видел двух горилл, они были маленькие, и я их полюбил.

- У тебя не пустой котелок! - воскликнул я. - Или ты тоже стихи пишешь?

- Почти, - скромно сказал Жора, - я пишу прозу.

- Нет, - возразил Ив, - котелок у него пустой. Разве можно открывать секреты тому, кто их учитывает?

- Мне можно, - сказал я, - а другим нельзя. Я так и делаю, никому другому своих не открываю. Хотя меня и пытаются подкупить.

- Отец? Чем? - спросил Жора.

- Нет, Лёка, - ответил я, - куклой. А вам я открою ещё секрет: я пишу и то, и другое. И стихи, и прозу.

- А у меня стихи не клеются, - пожаловался Жора. - То, что ты слышал про горилл, чистая случайность.

- А у меня не клеются романы, - признался я.

- Погоди, - пообещал Ив, - ещё склеются.

- Я почему-то дальше вступлений пойти не могу, - сообщил я.

- Это ничего, - успокоил меня Жора. - Может, дальше и не надо ходить. Вступление ведь тоже надо уметь написать. Вот у меня как раз наоборот, туго с началами. Наверное, как и в стихах, потому они у меня и не получаются. Всё дело там не в том, о чём ты рассказываешь, а в ритме: попал - пошёл дальше, не попал - пошёл вон.

- А я никогда не знаю, о чём буду рассказывать, - сказал я. - И не знаю, откуда потом, когда уже рассказано, берётся там смысл. Если б я с самого начала об этом думал, то ничего и не написал бы. Что ж тогда такое он, этот смысл?

- Ну... скажем осторожно, - поднял указательный палец Жора, - какой-нибудь смысл есть во всём. Он повсюду.

- Но мне часто нужен не какой-нибудь, - возразил я, - а какой-то один. Хотя я не знаю, какой именно. Но я чувствую, какой он должен быть. Сандро говорит, что он примерно так и стреляет: он чувствует цель, будто не винчестер у него в ногах, а сама уже тарелочка. Ему выстрелить - всё равно, что топнуть ногой.

- Тогда так, - предложил Жора. - Не выстрел исполнен смысла, а смысл начинён выстрелами. Я хочу сказать, что одно без другого - ничто. Вот как это происходит: есть ритм, подошла его волна, раздался выстрел, цель поражена. А выглядит это для публики так, будто выстрелил и попал ты сам.

- Да, и попал! - подчеркнул Ив.

- Да, это важно, - согласился Жора.

- Нет, это сложно, - сказал я. - Понять нельзя.

- И не надо, - возразил Жора. - Кто знает, может, поймёшь - и сразу перестанешь попадать в цель, даже топая ногой. Лучше понять другое. Вот, скажем, смысл уже есть, всё написано, ты топнул и попал, тарелочки раздавлены успешно. Зачем же снова топать? Почему опять тянет топать?

- Может, есть надежда попасть в другой смысл, - предложил я.

- Не знаю, - покачал головой Жора. - По виду, тарелочки точно такие, как и в прошлый раз. Наверное, писать нужно снова для того, чтобы было что читать. Это в моём аттракционе с Чрево важно, чтобы повторялось одно и то же, хоть и сто лет. Или у Сандро: если не одно и то же - то и смысла в номере нет. Этот номер, чем он старше, тем в нём смысла больше. Я не говорю, конечно, про номера в программе Большого цирка, там другое... А проза нужна всегда новая.

- Не знаю, - покачал головой и я, - вот я сто раз уже читал Робинзона, и теперь с каждым разом он всё лучше. Или вот Мифы Греции.

- Может быть, - сказал Жора, - тебе виднее. А по мне номер - это твёрдый предмет, а проза - бесплотные мечты. Или почти бесплотные, у них такая туманная плоть, что... Плоть мечт... нет, тут во множественном числе не скажешь.

- Dreams, - подсказал я. - Потому образованные люди и выражаются на других языках, из-за таких трудностей в русском.

- Это тебе ещё виднее, - надул губы Жора. - А только мне во Франции ничем не помог французский. Меня совсем перестали понимать.

- Как это, плоть дримс? - спросил Ив. - Нет, так ещё трудней.

- Наверное, body of dreams, - посоветовал я. - А может, в этом случае надо выразиться по-немецки, как советует папа.

- Нет-нет, и так уже хорошо, - повеселел Жора, - не надо немецкого. Помню, немцы как что скажут - так всё уж слишком понятно. Смысл, как тарелочка на ладони: кому выстрел, кому печь, каждому своё. И никому: пошёл вон, всё сгодится в хозяйстве. Кому ж он нужен, такой смысл? А вот у тебя получилось совсем непонятно, так что ищи там какой хочешь смысл. И из-за этого у тебя понятно всё. Это здорово, знаешь, я точно так и стараюсь писать прозу! Чтоб её на ладонь не поймали, чтоб неизвестно было, за что её сжигать...

- За что её печатать, - поправил Ив.

- Да, меня не печатают... - признал Жора. - И известно, за что: за мой талант. Печатают тех, кто плохо, или вовсе ничего не пишет.

- И меня тоже не печатают! - подскочил я, и милосердно добавил: - И... и Ива тоже, хотя он ничего и не пишет.

- Между прочим, я тоже имею отношение к литературе, - сказал Ив. - Как известно, и я потомок Ганнибала, только по другой линии. Не думайте, это я по прямой, а Пушкин как раз по кривой.

- Ты по ракообразной, - возразил Жора. - И доказываешь это часто, постоянно становясь на карачки, раком. В твоём номере это ключевая поза.