– Откуда ты знаешь это, учитель? – Иешуа недоверчиво покосился на Иехуду. – Откуда мне знать, что ты не ошибся?

– Йосеф, что воспитывал тебя и привел ко мне, рассказал историю твоего рождения. И ты знаешь ее лучше меня.

– Йосеф безумен… А мать всегда говорила иное.

– Ты же сам был на Ярдене! Ты видел свет и голубя, и говорил малахом, что был послан, дабы расчистить дорогу пред тобой! Или ты ослеп и оглох?! – Иехуда злился. Отрок вырос, ему пора было начать жить самостоятельно, но Иешуа все еще отчаянно цеплялся за кетонет своего учителя.

– А если мне послышалось? А если глас, что назвал меня «Сыном Б-жьим», раздался только в моей голове?

– И в моей? И в головах всех тех, кто пришел к малаху, прозванного Га-Матбилем? И ученикам, что пошли вслед за тобой, Иешуа? Нам всем лишь почудилось?! – Иехуда разочаровано всплеснул руками.

– Что это за ученики! Двое пошли за мной только потому, что так велел Га-Матбиль, которому они верили. И то, Адир презирает меня и каждый день наведывается в темницу к своему истинному учителю. Брат его, Шимон, тот и вовсе ждет, что встанет во главе войска машиаха, чтобы изгнать латинян и разрушить дворцы! Как мне сказать им, что я пришел для другого? Да и знаю ли я сам, для чего?! – Иешуа перешел на вопль, почти визг. У него вырвалось то, зачем он пришел к Иехуде, на самом деле. И услышав свои собственные слова, он испуганно замолк.

– А другие? – Иехуда смягчился. В конце концов, это он с детства говорил с Б-гом, учился понимать и различать Его голос. Что требовать от Иешуа, вступившего на этот путь лишь восемнадцать лет назад? Не такой уж и долгий срок для постижения божественных истин.

– Что другие? Ученики? Два брата рыбака, друзья прежних: вспыльчивый громила и восторженный безусый юнец. Пастух, из той же деревни, что потерял весь деревенский скот, и был изгнан. Друг его, Натаниэль, сын грека и иудейки. Плотник, прозванный Близнецом, за то, что и правда был близнецом, да задушил своего брата еще в утробе. Бывший сборщик податей, мечтающий замолить грехи, и два его младших брата, последовавших за ним… Ах, да, есть еще другой Шимон. Все говорят: его прислали канаим, чтобы следить за мною…

– Вот, видишь, стали бы канаим следить за тобой, будь ты не тот, кто есть? – Иехуда пытался подобрать слова, чтобы разбудить льва в сердце ученика. – Они знают, что люди пойдут за тобой, потому что ты истинный машиах! И у них не станет дураков, готовых пролить свою и чужую кровь ради пустых надежд!

– А за что я пролью свою кровь, Учитель? Разве моя надежда не пуста? Разве людям нужно такое спасение? Они жаждут иного, и канами дают им желаемое. Или хотя бы обещают это. – Иешуа удрученно покачал головой.

– Ты трусишь. Тебе не хватает мужества принять свою судьбу. В этом дело? – сколько можно быть большим ребенком… Почему он не взрослеет и не обретет силу?

– Ты зря меня обвиняешь, я готов на жертву. Но примет ли ее Б-г? Это моя плоть и кровь, моя жизнь, что я люблю. Стоит ли пить до дна чашу, если она пуста?

И почему Б-г выбрал Иешуа? Иешуа, что так любит людей и праздники. Что расцветает в обществе хорошеньких женщин. Что ласков к каждой птичке на дереве, к каждой рыбке в реке… Кругом его друзья, весь мир принадлежит ему…

О, если бы Иехуда сам мог взойти на крест! Аскет, пустынник, отшельник, привычный слышать лишь Б-жий глас. Он бы хоть сейчас сдался в руки тех, кто считал его мехашефом. Пусть бы побили его камнями во славу Г-сподню! Но нет, он должен уговаривать этого юнца. Тридцатилетнего юнца.

– Мои ученики – простые люди, они следуют то за одним пророком, то за другим. Кто пообещает больше – того, они и изберут в машиахи. Что для них Царствие Небесное в сравнении с иродовыми сокровищами и латинской казной? Вот если бы ты пошел с нами. Мне было бы легче…

– Иешуа, ты знаешь, что я должен сделать. Узнав обо мне, они могут прознать и про мое дело, а, значит – помешать ему. Нет, Иешуа, ты должен идти один.

– Если Б-г говорит с тобой, если ты знаешь, что это Б-г, то чего ты боишься? Пророчество будет исполнено так или иначе!

Иешуа его поймал. Теперь он трусил. Как выти к людям, если всю жизнь прячешься от них? Что сказать другим, если прежде общался лишь с учениками? Как найти общий язык с теми, кто равен тебе?

Иехуда смотрел сквозь своего ученика, пытаясь разглядеть подсказку в жарком дрожащем воздухе. Но на этот раз Б-г молчал, предоставляя им право решить все самим.

– Хорошо. Я пойду в твои ученики и буду помогать тебе. Но прежде, сорви плод с этой смоквы, – грязный, заскорузлый палец Иехуды указал на давно засохший и расщепившийся ствол дерева. – Она засохла, как только ты переступил порог этой хижины. Я давно хотел ее срубить, но чувствовал, что время еще не пришло. Ее судьба – в твоих руках.

– Ты, верно, безумен, как и мой отец!

– Твой отец – Б-г! – Иехуда метал в ученика гром и молнии.

– Вот как? Тогда пусть мой Отец, если есть на то его воля, возьмет и сбросит тебе с неба свежую фигу. А я простой человек, и могу лишь помочь тебе ее свалить! – разозлившись на учителя, Иешуа соскочил с камня и, положив руки на ствол, навалился на него всем телом.

Но хрупкая с виду смоковница не поддалась. Напротив, казалось, что чем больше старается ученик, тем крепче становится дерево.

Иехуда все ждал, когда разверзнутся небеса и их всех испепелит б-жественный огонь. Но вместо этого увидел, что концы засохших веток, вдруг потемнели, будто налившись соком. От рук навалившегося на смоковницу Иешуа, по ней разбегались потоки жизненных сил.

Наполнившись соками, дерево выпустило первые клейкие липкие листочки. Они тут же принялись разворачиваться и раскрываться, подставляясь солнцу. Иехуде даже казалось, что он слышит шум, издаваемый ими.

За листьями последовали зеленые тугие плоды, облепившие ствол. Появились осы, что всегда вьются вокруг смокв. Плоды стали набухать, краснеть. Им уже тяжело было держаться на стволе, и один, слегка качнувшись упал, в подставленные руки Иехуды.

Он разломил фигу пополам и протянул одну половинку Иешуа. Но тот и не заметил этого. Он стоял, открыв рот и запрокинув голову, пытаясь разглядеть кончик кроны смоковницы, что устремился к небу. Может, он уперся в самое Царство Небесное?

– Теперь ты веришь? – улыбнулся Иехуда, надкусив сочную сладкую фигу.

***

Напали на нас очень странные люди. Я даже названия для них подходящего не придумал. Было ясно, что это точно не правительственные силы. Уж слишком разношерстная компания: парочка арабов с землистыми, запыленными лицами; лысый скуластый азиат с коротенькой черной бородкой, то ли узбек, то ли туркмен; закутанный в лохматый спецкостюм снайпер, и Рыжебородый с двумя приближенными, такими же рыжими, сосредоточенными и молчаливыми.

Выглядели они все потрепанными и уставшими, форма военная – но с миру по нитке. Что-то натовское, что-то местное, у Рыжебородого, который явно командовал – брюки вообще были чуть ли не советского образца, может, с девяностых. И все драное, грязное, кое-как залатанное…

Чувствовалось, что мы их последняя надежда, но на что? Может, я чего-то не знаю, и у Малики в закромах припасен мешочек с золотом и бриллиантами? Они явно не случайно на нас наткнулись, последние силы собрали для нападения.

На бандитов или террористов они тоже мало походили – чувствовалась боевая слаженность и нехарактерная для бормалеев дисциплинированность. Рыжебородого все слушались беспрекословно, оружие держали в чистоте и наготове – у каждого блестящий на солнце «калаш».

Даже нас никто и пальцем не тронул – только руки стянули за спиной, невесть откуда взявшимися пластиковыми наручниками. Правда, Шломит досталось, она единственная вдруг решила посопротивляться.

Пистолет-то у нее сразу отобрали и нож из берца вытянули, но она как-то изловчилась въехать «узбеку» ногой в челюсть. Попало ему по касательной, только кожу чуть выше бороды содрало. «Узбек» выругался сквозь зубы, да и въехал жилистым волосатым кулаком Шломит в глаз. Хорошо въехал – глаз быстро заплыл и перестал светиться зеленым электродным огнем. Один перестал, а второй остался – чисто лихо одноглазое.