— Тут я живу, — буркнул дед.

— Ваше имя — Рэймонд Эндрю Ли?

— Нет.

— Рэймонд Эндрю Ли проживает по этому адресу? — повторил пожилой полицейский.

Я посмотрела на деда.

— А зачем вам понадобилось это знать? — спросил дед.

— Он сейчас здесь?

— Сначала скажите, зачем он вам понадобился. — Голос деда был дрожащим и сухим, будто самые тонкие веточки эвкалипта.

— Вам лучше впустить нас в дом, мистер Ли, — сказал пожилой полицейский.

От деда странно пахло. Тот же самый запах я чувствовала, когда у теленка на ферме Уорлли отрезали ухо из-за инфекции. Тот же самый запах. Рубашка и лицо у деда стали совсем мокрые.

— Подождите здесь, — проговорил он.

Я пошла за ним по коридору.

— Рэй! — крикнул дед.

Полицейские не послушались деда, они не стали ждать у дверей, а вошли в дом вслед за нами. Рэй появился на кухне одновременно с ними.

— Что за херня? — спросил он, высокий, с черными блестящими волосами, но очень бледный.

— Рэймонд Эндрю Ли, вы арестованы по обвинению в изнасиловании и избиении Стейси Чисхолм, — заявил пожилой полицейский.

Дед охнул.

— Вы не обязаны что-либо делать или говорить, если сами этого не желаете. Любые ваши слова или поступки могут быть использованы в качестве доказательств. Все ли вам понятно?

Папа дотронулся языком до внутренней поверхности щеки и прищурился.

— Ерунда какая-то, — сказал он, прислонился к кухонному столу и сложил на груди руки.

— Это мы сейчас обсуждать не собираемся, — заметил пожилой полицейский.

— Полная херня, — проговорил папа.

— В наручники его, — сказал пожилой полицейский молодому, но папа с размаху ударил молодого по голове.

— Не надо, сын! — воскликнул дед.

Пожилой полицейский уже целился из пистолета папе в лицо.

— В наручники его! — приказал он.

Папа увидел оружие и замер на месте. Молодой полицейский завел ему руки за спину и сковал запястья наручниками.

— Это все полная херня, — снова сказал папа. Он не боялся. Даже сейчас он ничего не боялся.

— Сын, не надо… — попросил дед.

Я услышала плач. Это Стейси? Или Шерри? Он наполнил кухню, становился все громче и громче. Но его, похоже, не слышал никто, кроме меня. Копы вели отца по коридору, они шли позади него, и пожилой полицейский рукой подталкивал его в спину; ему пришлось так делать, иначе папа не сдвинулся бы с места. Он бы сбежал в Батерст и нашел друзей, которые смогли бы ему помочь. Он бы застрелил обоих полицейских и накрыл им головы своей клетчатой курткой.

Я вышла вслед за ними из дома, и никто не пытался меня остановить. Дед остался на кухне, тяжело опираясь о стол. Плач у меня в ушах становился все громче. Я стояла в проеме входной двери и смотрела, как полицейские ведут папу вниз по ступенькам и через подъездную дорожку к полицейской машине. Я ждала, что он повернется и посмотрит на меня. Но он так и не посмотрел. Молодой коп открыл дверь машины, а пожилой положил ладонь на голову папе и запихнул его на заднее сиденье.

Последнее, что я увидела, — папину куртку в черно-красную клетку сквозь окно полицейской машины.

Я стояла на крыльце, а плачущие голоса у меня в ушах переплетались друг с другом, они стали такими громкими, что дошли до леса. Что сделал мой отец? Рассказать об этом смогли бы только кенгуру, эму и опоссумы, только треска, угри и совы. Той ночью они там были. Они могли разглядеть в темноте, что творилось в недостроенном доме Стейси.

Когда я зашла в дом, дед все еще стоял рядом с кухонным столом. Он повернулся ко мне.

— Что там было, Джастин?

— Полицейские увезли папу, — сказала я.

— Нет. В пятницу вечером, в доме Стейси. Что там произошло?

— Я не знаю.

— Ты была там, Джастин. Если что-то произошло, ты должна была это видеть.

Но я не могла найти слов, чтобы ответить. Что там произошло? Я видела звезды, я держала на руках Шерри, я слышала крики. Папа разбудил меня и сказал, что нам пора. Я нигде не видела Стейси.

Вместе с дедом я пошла к папиному пикапу. Дед что-то бормотал себе под нос.

— Рэй… Рэй… сынок… Боже… Лиззи… Ублюдки… Стейси Чисхолм! Господи! Иисусе! — Он забрался в папин пикап, открыл бардачок, вытащил оттуда «смит» и пули к нему, затем вернулся в дом и пошел к лестнице, которая вела к шкафчику с оружием.

Я стояла на верхнем пролете и слышала, как он спускается по ступенькам, открывает шкаф и кладет туда пистолет. Потом он поднялся по лестнице и, похоже, удивился, увидев меня.

— Господи! — воскликнул он.

Если бы я стояла где-то еще или куда-нибудь ушла — что бы изменилось? Я что-то изменила только один раз, когда родилась вперед ногами. Только в то время я имела хоть какое-то значение для других.

После обеда дед сел в свое кресло у костра, прижав ладони ко рту. Он смотрел на языки пламени так, будто они могли вернуть его к тому времени, когда все началось, когда Лиззи была еще жива. Когда она еще могла ему помочь.

* * *

Весь вечер воскресенья я провела в постели и почти не двигалась; если я пыталась подняться, комната начинала кружиться и меня мутило. Я ничего не ела. Дед оставил меня в покое. Когда я засыпала, меня каждый раз будил папа: «Поднимайся, Джастин. — А как же Шерри? — Оставь ее, отнеси ее в комнату, пошевеливайся».

27

— Я отвезу тебя в школу, — заявил дед в понедельник утром.

Он не сказал почему. Просто залез в свой пикап и позвал меня:

— Идем, Джастин.

Мы были на Хенли-трейл, на полпути к шоссе, когда дед сказал:

— Что бы там ни произошло, ты должна была это увидеть. — И я так и не поняла, вопрос это был или ответ.

Когда мы подъехали к школьным воротам, дед смотрел на других детей, родителей и учителей так, будто они были япошками. Глаза у него выпучились, он постоянно оглядывался через плечо и по сторонам.

— Можешь идти, — произнес он.

Я вылезла из машины, но не стала ждать Майкла у ворот, как в другие дни. Я взяла из ящика бутылку молока и пошла к беседкам, опустив взгляд. Дойдя до беседок, я села на бетон, держа в руках молоко.

Я наблюдала со стороны, как все больше детей за ходит в школу, и вскоре увидела, как в мою сторону идут Доун и Норина с бутылками молока в руках. Что им нужно? Мы ведь больше не дружили. Когда они подошли ближе, Доун сказала:

— Мы искали тебя, Джастин. Что ты здесь делаешь?

Я пожала плечами.

— Ненавижу это место, — заявила Норина. — Тут мальчики писают возле стены. — Поморщившись, она помахала ладонью перед моим носом. — Привет, Джасси!

Я уставилась себе под ноги.

— Как прошли выходные?

— Чем занималась? — Норина улыбнулась.

— Чем-нибудь интересным? — спросила Доун.

На недолгое время повисла тишина.

— Ну хоть чем-нибудь? — Норина подняла брови.

Бутылка в руках казалась мне очень мокрой, будто молоко просачивалось сквозь стекло.

— Может быть, произошло что-нибудь особенное? — спросила Доун.

Норина перекинула волосы за плечо.

— Да. Что-нибудь особенное?

Я не отвечала.

— Просто мы тут слышали кое-что…

Я подняла взгляд.

— Что?

— Мы слышали, что твой папа, возможно…

— Что?

Норина посмотрела на Доун.

— Что натворил твой папа, Джасси? — Доун потянула за крышку своей бутылки с молоком и отпила глоток. — Мы слышали, что он что-то натворил. Ты знаешь что?

— Я не знаю. Ничего.

— Ничего? — Норина шагнула ближе.

— Не знаю. Да, ничего.

— А мы слышали другое, — заметила Доун.

— Мы слышали, что Стейси нашли в корыте для скота, — сказала Норина.

Снова повисла тишина. Меня замутило.

— Ага, она чуть не захлебнулась. Голова у нее была в корыте, — продолжила Норина.

Земля закачалась и приблизилась к лицу. Я прислонилась к стене беседки.

— Если бы дядя не приехал, чтобы посмотреть на ее краны, — сказала Доун, вытирая молоко с губ, — она бы умерла. Вот что мы слышали.