— Дай-ка взглянуть на эту штуку, — сказал он.

Кирк и Стив направились к нему. Кирк шел, гордо выпятив грудь, будто у него была не только рогатка, а еще и лук со стрелами, и пистолет, и он мог выбирать, из чего бы пострелять. За ним шел Стив, полускрытый в прохладной тени Кирка.

Папа взял у Кирка рогатку и повертел ее в руках. Рогатка выглядела такой маленькой в его ладонях, и казалось, что она вот-вот сломается. Мы наблюдали, как папа поднимает камень, лежащий рядом с его раскладным креслом. От его черных, как смоль, блестящих волос отражался свет. Кожа у отца была бледная и такая прочная, что, если попытаться ее порезать, нож не пройдет насквозь, он застрянет. Папа прицелился камнем в дверь флигеля. Камень ударился о дверную ручку, и в воздухе повис долгий звенящий звук. Я в изумлении раскрыла рот.

— Дядя Дэнни собирается научить меня и Дэнни стрелять, — тихо сказал Кирк.

— Ты уже говорил. — Папа отпил пиво из банки.

Стив оставался в тени, но я видела, как в земле вокруг него образовалась глубокая трещина.

Папа бросил папиросу в огонь, поднялся, пересек двор и пошел за ограду. Мы с Кирком и Стивом стояли на нижней ступени и смотрели на него, мы не отрывали от него взгляда, будто видели кино про отца и не знали, что будет дальше, кто победит, а кого убьют, и хотели это узнать.

Папа наклонился и поднял с земли какую-то палку, а мы стояли и ждали его за оградой, и когда он к нам вернулся, мы увидели, что у него в руках рогатка гораздо больше той, что была у Кирка, с рукоятью, длиной с его руку, а ее стороны были идеальной формы. Будто эта рогатка специально поджидала папу за оградой. Папа пошел к своему пикапу и вернулся с куском веревки, которая тянулась так же, как резинка. Он привязал ее к рогатине, поднял один из камней возле костра и пошел к ограде. С проволоки на землю спрыгивали сороки, они искали там червячков и жучков. Одна из сорок сидела в стороне от остальных. Она клюнула землю, затем посмотрела на нас, склонив голову набок. Папа прицелился. Я начала снова засовывать язык в дырку между зубами. Кирк взглянул на Стива, затем на меня. Папа туго натянул свою прорезиненную веревку, затем выстрелил.

Мы подошли к птице — она неподвижно лежала на спине. Во рту у меня пересохло. Сорока сжимала и разжимала коготки, будто пытаясь в них что-то удержать. Из одного глаза у нее текла кровь. Папа вернулся к костру и сел возле него в свое походное кресло. Он бросил рогатку на землю. Для моего отца больше ничего не имело значения.

13

Когда в понедельник утром я вошла в класс, то увидела за партой Майкла с раскрытой перед ним книгой с картами. Я подошла и села с ним рядом. Все его тело сотрясалось, плечи, шея, голова, руки и ноги дергались и напрягались, но его глаза, когда он посмотрел на меня, были словно два колодца, спокойные, глубокие и зеленые.

— Дурачок-дергачок, — сказал Брайан Лоусон, и я увидела, как Томас Дансон поднимает винтовку: «Будешь оборачиваться — ищи меня, когда-нибудь я окажусь у тебя за спиной».

Этим утром у нас была аттестация, которая должна была определить, кто будет на следующий год учиться у миссис Эддлес — в классе с отстающими. Мой карандаш застыл над страницей. Мне придется угадывать. Я поставила галочку в одном из кружков. Я не знала, что за буква рядом с ним. Затем перешла к следующему кружку. Я занесла карандаш над следующей буквой и только собиралась поставить галочку в кружок, как Майкл толкнул меня под руку. Я снова нацелилась на кружок — и Майкл снова меня толкнул. Я гневно посмотрела на него: «Отстань от меня!» И снова уставилась на буквы: «бывор», «атобаз», «отч». Какое из этих слов? Я не понимала и стала оглядываться по сторонам. Все рисовали галочки в кружках, спускаясь по странице. Я снова посмотрела на тест. Какая разница, какой кружок я отмечу? Из другого конца класса раздался голос миссис Тернинг. Она сказала:

— Может быть больше одного правильного ответа. Внимательно читайте все варианты, прежде чем выбрать нужные.

Я снова занесла карандаш над одним из кружков, и Майкл дернулся и помотал головой. Что он делает? Я передвинула карандаш к другому кружку. Он снова помотал головой и издал какой-то звук, но я не знала, что он означает. Никто на него не смотрел, все привыкли к его движениям и звукам, он стал как будто невидимкой. Я снова передвинула карандаш и посмотрела на Майкла. Он легонько дернулся и затих. Я поставила галочку. К концу теста я знала, какие из его движений означают «да», а какие — «нет». Я закончила тест в то же самое время, что и все остальные, под всеми вопросами у меня в кружочках стояли галочки.

До обеда и перерыва на игры было еще далеко. Миссис Тернинг учила нас чистописанию и выводила предложение на доске, когда передо мной приземлился скомканный листок бумаги. Я обернулась и увидела, что мне ухмыляются Мэтт Даннинг и Брайан Лоусон. Майкл тоже увидел бумажку. Я подняла ее, несмотря на то что Майкл отрицательно затряс головой, расправила лист бумаги и увидела рисунок члена, из которого вырывалась струя мочи и шла до края рисунка.

— Что это у тебя такое, Джастин? — спросила миссис Тернинг. Она подошла к нашей парте и взяла листок у меня из рук, посмотрела на член и спросила: — И что ты хотела этим сказать?

От ее очков отражался солнечный свет, мне никогда не удавалось заглянуть за них, и я не знала, было ли за ними вообще хоть что-нибудь.

Мэтт Даннинг и Брайан Лоусон ждали, что я скажу: «Я ничего не делала, миссис Тернинг, это Мэтт и Брайан, это всё они». Но мое единственное оружие против них — это молчание.

— Джастин? Это ты нарисовала? — спросила миссис Тернинг.

— Джастин? — Миссис Тернинг поднесла нарисованный член прямо к моему носу и глазам, его головка указывала мне на колени. — Джастин?

Я смотрела на маленькие радуги на очках миссис Тернинг. У нее была серая юбка в клетку, и она подходила блузке, тоже в серую клетку.

— Это ты сделала?

Я продолжала молчать.

— Встань в угол!

Майкл рядом со мной замычал и замотал головой.

Только я знала, что он пытается сказать: «Нет, нет, миссис Тернинг, Джастин этого не делала!» Все остальные думали, что он просто издает бессвязные звуки, что это не слова. Но я-то знала. «Нет, миссис Тернинг, нет, нет, нет! Это не она! Это не Джастин!»

Я поднялась, громыхнув ножками стула о пол.

— Успокойся, Майкл, — сказала миссис Тернинг.

Руки Майкла взметнулись над головой. Он мычал, и слюни летели у него изо рта. «Нет! Она не виновата! Миссис Тернинг, это они всё подстроили. Они! Мэтт Даннинг и Брайан Лоусон!» — но учительница слышала только мычание.

Доун и Норина тихо перешептывались.

Миссис Тернинг отвела меня в угол, и я осталась стоять там лицом к стене.

Класс наполнило мычание Майкла, казалось, ему было больно говорить, больно видеть, как я поднимаюсь и иду в угол, больно знать, что Мэтт и Брайан солгали, — будто он, Майкл Хупер, был моим настоящим другом.

* * *

На последнем уроке мы разучивали рождественские гимны. Все третьеклассники построились напротив Сэбин. Между мной и Майклом встала Шелли Кэстлс.

— Итак, девочки и мальчики, внимание — начинаем с «Радуйся, мир!». — Сэбин подняла дирижерскую палочку.

— Радуйся, мир! Господь грядет. Земля, ликуй пред Ним!

Пели все, даже Майкл. Я только открывала рот, мне не хотелось, чтобы другие слышали мое пение, — но Майкл старался петь. Мэтт Даннинг и Брайан Лоусон закатили глаза и дергали головами, подражая ему. Я обошла Шелли Кэстлс и встала рядом с Майклом.

— Радуйся, мир! Христос пришел. В церквах поют о Нем!

Если бы в классе больше никого не было, только мы с Майклом, и больше никого не осталось бы во всей начальной школе Нуллабри, я бы все равно с ним пела. Это был бы наш концерт, и актовый зал Нуллабри наполнили бы наши голоса, такие громкие, что разбились бы все стекла в окнах и распахнулись двери. Зрители аплодировали бы нам, хлопали в ладоши и кричали: «Еще, еще, еще!» «Поля, сады, леса, холмы им вторят с торжеством, им вторят с торжеством!» Песня долетела бы до самого неба, и все люди, что путешествуют по дорогам на легковых машинах и грузовиках, остановились бы, чтобы послушать нашу песню: «Им вторят, вторят с торжеством! Радуйся, радуйся, радуйся, мир. Радуйся, радуйся, радуйся!»