Она рассказала мне, как добраться до нужного дома. Тот находился к востоку от церкви, почти на самой окраине села. Встретиться мы должны были либо там, либо в одной из соседних изб — всё зависело от того, выжил ли там кто-нибудь.
После того, как мы обговорили детали, я дал Егору, Мане и Алёше по капле сыворотки и стал ждать, что будет. Не знаю, сколько времени я так сидел, но ничего не произошло. Затем постучалась служанка, сказал, что Фросю требует барин, и та отправилась к сыну помещика, а я — домой. Фрося объяснила, что тут есть тропа, ведущая через рощу — по ней можно добраться до села, не выходя на дорогу. Этой-то тропой я и воспользовался.
Часть меня до сих пор противилась принятому решению: «Может, не надо было? — бурчал внутренний голос. — Ну зачем тебе этот геморой? Теперь вот ломай голову, нервничай. Да и вряд ли чего получится. Только просидишь зря два дня, как на иголках. Хана ведь им — сам знаешь. Никого ты не спасёшь». И в то же время, я чувствовал, что поступил правильно. Попытаться стоило.
Риски были не такие уж и большие — скорее лишний нервяк. Но по большому счёту вряд ли мне что-то угрожало. В селе много изб, которые опустели или скоро опустеют. Спрячусь в одной из них. Если захотят найти, отправятся в дом Фроси, а меня там нет. Решат, что уехал. А избы в ближайшие дни вряд ли кто-то станет прочёсывать — не до того сейчас помещику и его людям. Проблем у них и так хватает.
То, что меня потом будут Черемские разыскивать или церковь, заподозрив в греховных деяниях, я тоже не сильно переживал. Уеду в другое княжество, и что они сделают? В федеральный розыск объявят? Или в интерпол? Да тут даже паспортов ни у кого нет.
Так что сейчас голова о другом у меня болела: поскорее поставить на ноги лошадей (я надеялся, что сыворотка им тоже поможет и что двух дней им хватит, дабы оклематься и набраться сил), переехать в новую избу и затаиться. Больше от меня сейчас не зависело ничего.
Домой вернулся поздно. В селе по-прежнему царила тишина. Людей на улице не было, собаки не лаяли, да и прочих животных не слышно. Только в крайнем дворе раздавалось мычание. Наверное, туда не добрались ни тараканы, ни чёрный туман. Но в остальном село вымерло. Мне даже показалось, что я — опять во Сне, а где-то среди пустых изб бродят моры. Вот только избы не были пустыми. В них, словно в больших бревенчатых гробах, лежали люди. Кто-то при смерти, кто-то, вероятно, уже мёртв.
Когда оказался дома, я первым делом отправился в хлев. Собака уже сдохла, а вот лошади ещё держались. Они лежали на боку с таким видом, словно вот-вот откинут копыта. Я дал каждой по две капли сыворотки в надежде, что поможет. Лошадей было жалко, особенно моего нового скакуна, которого я добыл у чешуйчатых кочевников. Это был вороной жеребец невысокого роста с лохматой гривой. Я его прозвал Чернышом, и уже успел привыкнуть к нему. Нашли с ним общий язык легко, несмотря на то, что скакун прежде ходил под другим седоком. А вот второй, гнедой конь, был поноровистей — его я собирался продать, как приеду в город. Если же лошади не выздоровеют, я даже не знал, где брать животное для упряжки. Наверняка вся скотина в селе находилась на последнем издыхании. Хоть, и правда, на своих двоих топай.
Интерлюдия 2
Гостиная была освещена люстрой с пятью небольшими кристаллами. За столом сидели трое Малютиных в богато расшитых одеждах с преобладанием синих оттенков и Василий Васильевич, наряд которого отличался скромностью и строгостью. На широком диване расположился епископ Адриан в своей зелёной сутане, в углу в кресле, вытянув ноги, покуривал трубку Пётр Васильевич, облачённый в домашний халат.
Епископ говорил размеренно, с важным видом непререкаемого авторитета. Все внимательно слушали.
— Бреши — суть кара Господня, — вещал он, подняв в воздух скрюченный палец. — Открылись врата, и боль и страдания хлынули в этот мир. Именно так и предсказано в писании. Суд близок. Ну а наша задача встать против тьмы и биться до конца. И когда повержено будет всё тёмное, тогда воссияет свет, блаженная проснётся навсегда, а Стефан явится снова, чтобы царствовать на земле три тысячи лет, — епископ умолк с важным видом.
— По всей Моравии открываются бреши, — произнёс господин с усиками и клиновидной бородкой. Сейчас он был в бледно-голубом камзоле, украшенном растительным узором. Говорил боярин негромким и спокойным голосом, в котором, тем не менее, чувствовались твёрдость и какое-то особое достоинство, заставляющее окружающих буквально замирать, вслушиваясь в каждое слово. — Доподлинно известно, что они открылись в Черновирском, Красноярском и Ольшанском княжествах. Ну и у нас две, я верно понимаю?
— Всё так, Игорь Изяславович, — подтвердил Василий Васильевич. — Две бреши. Одна — в Угреши, вторая — тут неподалёку.
— Хорошо, что они возникли незадолго до пробуждения, — продолжал боярин с усиками. — Завтра или послезавтра блаженная проснётся, и бреши исчезнут. Но мор придётся выслеживать и уничтожать ещё долго. За неделю их могло вылезти столько, что месяц будем истреблять. Перед пробуждением Сон буквально кишит существами. С нами приехала дружина, но этого может оказаться недостаточно. Необходимо задействовать все силы. Сколько людей у вас есть в наличии?
— Считая слуг и нас с сыном, двадцать два человека, способных держать в руках оружие, — ответил Василий Васильевич.
— Маловато. Но возможно, другие бояре вскоре тоже пришлют людей. Хотелось бы верить, что за неделю-другую мы очистим окрестности.
— Мы истребим мор, — снова заговорил епископ Адриан, — но грех останется. Много греха расплодилось в этом мире, раз Господь послал нам сие предупреждение. А значит, святая церковь должна взяться всерьёз за искоренение порока. Следственный отдел уже готовится послать свои миссии, дабы очистить мир от скверны. Тёмные, еретики, старобожцы… Доколе они будут топтать землю истинной веры? Их всех следует выжечь огнём. Большая и трудная работа нам предстоит. Сюда миссия прибудет уже скоро, и я искренне рассчитываю на ваше содействие и участие, — епископ посмотрел на помещика.
— Разумеется, — Василий Васильевич натянул вежливую улыбку. — Мы сделаем всё возможное, чтобы способствовать благому делу… Но, Ваше Преосвященство, сейчас меня волнует хворь, которая одолела многих моих крестьян. Неужели, и правда, нет средства против этого недуга? Неужели церковь не сможет ничего сделать? Или, может быть, у лекарей найдётся какое-нибудь лекарство?
— Весьма сожалею, но нет, — без капли сожаления произнёс епископ. — Но такова воля Господа. Мы не в силах избежать сего наказания. Нам следует принять нашу участь и смириться с ней. Понимаю, как тяжко вам сейчас, а потому устремите сердце ваше к Всевышнему, и Он облегчит вашу боль. Я буду молиться за вас. Давно ли вы исповедовались?
— К сожалению, давно, Ваше Преосвященство, — произнёс Василий Васильевич, сделав виноватый вид, — заботы мирские никак отпускают, и времени не нахожу никак.
Епископ кивнул:
— Что ж это можно исправить. Завтра жду вас у себя. Покаяние облегчит ваше сердце, — затем он обратился ко всем, — только искренним покаянием, дети мои, мы заслужим прощение Господа.
— План наш таков, — вновь заговорил Игорь Изяславович, когда епископ закончил и кивнул в знак того, что можно продолжать. — Во-первых, необходимо провести разведку. Завтра мы поедем и осмотрим бреши. Скорее всего, разместимся мы в деревне… как вы сказали, она называется? Глебово? Или в Перепутье. Зависит от того, где дела обстоят хуже. Вы оставайтесь здесь, поделите своих людей на два-три отряда, и разошлите по окрестностям. Как я понимаю, вы сами намереваетесь возглавить операцию?
— Именно, я и мой сын примем непосредственное участие, — кивнул Василий Васильевич.
— Хорошо. И да, очень хотелось бы поговорить с тем юношей, который, по вашим словам, обнаружил брешь в Угреши. Сейчас любые сведения будут полезны. Кроме того, нам нужно определить точное месторасположение бреши под Глебово. Вы давно его знаете? Где он остановился?
